Николай только кивнул ему, отрывая руку от изгороди. «Обеды варит…» Знал он эти обеды.

На сенной двери висел замок. Николай недоверчиво тронул его и огляделся. Двор казался чужим, неприбранным. Клочки соломы валялись, возле хлева высилась куча пересохшего навоза. Николай ударил ладонью по измятым пыльным штанинам, по плечам, подогнув колени, заглянул под кирпичи у крыльца. Ключ оказался на месте.

В сенях с земляным полом было прохладно и пахло пролитым недавно керосином. На пороге Николай шаркнул ботинками по влажной еще тряпке и вошел в темную кухню. Единственное окно здесь было наглухо залеплено обоями, и пришлось задержаться на пороге, чтобы привыкли глаза. Не разуваясь, Николай повесил на крюк пиджак и авоську, узел с одеждой бросил в угол. На кухне пахло дихлофосом, и когда он прошелся по полу, под ногами защелкали поморенные мухи. В простенке урчал холодильник.

Он заглянул в горницу, в такой же полумрак, и в глаза ему неприятно, вызывающе как-то бросилась постель на полу с двумя подушками в изголовье. Летом они вообще-то всегда на полу спали, отворяя по ночам окна.

Постояв, Николай щелкнул выключателем на узкой переборке и заглянул за шифоньер, в их «спальню». Кровать была оголена. Присев на нее, Николай скинул полуботинки и лег, придавив сетку. В голове еще шумело от езды в автобусе, и тело сразу как-то расплылось, обмякло в покое. Проснулся он от громкого шепота Катерины и шлепанья босых Витькиных ног по полу. Дыхание почему-то было тяжелым, шумным, тело покрывал липкий пот.

— Папа спит? — совсем рядом спросил Витька.

— А ты зайди, разбуди его, — подсказала Катерина. — «Здор-рова!» скажи. Как ты теперь «ре» выговариваешь, ну…

Николай, не сдержавшись, хмыкнул и заскрипел сеткой кровати.

— Это кто меня будить собрался?

Витька заглянул в темную спальню, словно не решаясь войти, но Катерина подтолкнула его, включив свет. Николай как-то ясно вспомнил, что лампочка все время, пока он спал, светила ему в глаза.

— А мы думаем, кто ж это наш дом отомкнул… Заходи, сынок.

Они вошли к нему, и Николай, морщась, сел, свесив ноги.

— Здр-расьте! — отчетливо сказал Витька, притыкаясь к отцовым коленям.

— Ух ты! — восхитился Николай. — Как столетняя ворона выговариваешь!

— А чего ж нам, скажи…

Николай быстро взглянул на жену и подхватил сына на колени.

— Принеси-ка нам, мать, коробку, — попросил.

Катерина послушно вышла, а Николай, вспомнив известие Тимкино, уже как-то и не знал, что еще говорить сыну.

— Ух ты, карапет! Ды-ды-ды-ды, — забормотал он, тыкая Витьке в бок «козу».

Сынишка, слабо улыбнувшись, вывернулся и соскользнул с коленей.

— Че ж нам папка из города привез? — игриво спросила Катерина, внося помятую, загрязнившуюся коробку. — Ух какой пистолетик! Ну-ка застрели нас!

Витька взял игрушку и, прижав к маечке, стал смотреть на нее.

— Ну-ка щёлкни, — невольно попадая в тон жене, подсказал Николай.

Витька щелкнул.

«Пистолетики-наганчики», — подумал Николай и попробовал улыбнуться.

— А этого волка куда прилепим? — спросил бодро.

— На костюмчик, — взглянув, серьезно сказал Витька.

— Ну, беги, курей постреляй, — подтолкнув его, весело предложила Катерина. — А туфли — мне?

Николай кивнул.

— Легкие… Малы небось.

— Тридцать восьмой.

Жена вытащила из коробки, развязала шнурки и прицелилась мерить.

— Погоди, — остановил ее Николай.

— Почему?

— Да нога-то…

— А-а, все равно для работы.

Она сунула в белое нутро туфли серую от пыли ступню, притопнула.

— Слава богу, хороши…

Николай качнулся на койке.

— Ну и как ты, чего? Совсем приехал? — отложив обнову и уперев руки в бока, спросила Катерина.

Глядя на ее полную шею, полуоткрытую загорелую грудь, Николай сжал зубы, а потом спросил коротко и с вызовом:

— А вы?

— Да мы-то… — потянула было Катерина.

— К диким зачем пошла? — оборвал ее Николай.

— А чего мне ждать оставалось? Пошла, — передернув плечами, ответила Катерина. — Иди глянь — холодильник с мясом.

— Хм, «с мясом»… Летом — с мясом. Ну и что?

— И заплотют хорошо.

— Это я знаю, как они платят.

— А знаешь — чего тогда спрашиваешь, — обиженно проговорила Катерина. — А если что, то я вон с собой Витьку беру…

Николай хмыкнул, намереваясь подняться с койки.

— Да мне Сурик сам сказал: «Не думай, Катя, Колькину жену не обидим». Они же тебя, как свинарник стали расширять, искали…

— А нашли тебя? — Николай поднялся, и Катерина опустила руки. — Ладно, обсудим, помоюсь я…

От последних слов жены Николаю стало легче. Главное, она, кажется, не врала. Да и не могли старые приятели пакостить. Подруги, к тому же, у каждого давно имелись.

Мыться Николай пошел во двор и обнаружил, что день уже склонился к вечеру.

— А сколько же времени? — спросил он вышедшую следам жену.

— Да четыре, пятый…

— Ничего себе! Чем же я теперь ночью буду заниматься? — Николай скосил на Катерину повеселевшие глаза.

Втроем они сходили на огород, пообирали колорадского жука с пыльных кустов картошки, поискали «приплода» в огуречнике (свои огурцы уже вот-вот должны были пойти вольные) и между делом разговаривали. Николай даже сам удивился, что всю его больничную эпопею, оказывается, можно было рассказать в двух словах. Зато уж Катерина каждую пустяковину норовила расписать во всех подробностях.

— Витька, правда, что ли, корью переболел? — спросил Николай.

— Ох, правда. Недели три с ним мучилась. Сыпи этой только что на ногах не было. Ладно еще не работала, все время с ним да с ним, а, говорят, осложнения уж больно страшные бывают. И раскосые, и глупые делаются.

Ужинали молча, Николай только с Витькой перемигивался.

— Да-а, едок, — сказала наблюдавшая за ними Катерина. — Ладно, буду суп, лапшу варить… Нынче как-то не сообразила. Да, тебя ведь еще в бане надо отмыть! Ну это мы завтра.

— Туда не пойдешь? — ненастойчиво спросил Николай.

— Да как же не сказавши? Поговорю завтра с Суриком… А тебе как же, ни поднять, ни опустить — ничего?

— Вообще-то нежелательно, — виновато ответил Николай, — но потихоньку начну, здорово вы тут поизносились.

— Ну ладно, лишь бы заросло, — обнадеживающе заключила Катерина.

После ужина она начала стелить две отдельные постели, себе с Николаем и в спальне — Витьке, а Николай вышел во двор. Прохладный воздух овевал его, делал легким, здоровым, и он, словно запнувшись в своих размышлениях, поспешил к жене.

Катерина, уложив Витьку, уже растворила окно и начала раздеваться. Николай тоже забренчал брючным ремнем.

— Хорошо, Витьку теперь не будить утром, — зевнув, пробормотала жена.

— Мне на днях в райбольницу ехать, — прошептал Николай, — я его, может, с собой возьму газировки попить…

Катерина легла, взмахнув одеялом, и, отчего-то волнуясь, Николай тоже опустился коленями на перину. Перебирая руками, добрался до подушки, вытянулся, давая распрямиться и погаснуть легкой боли, неприятности в животе, надвинул на себя край одеяла и подвинулся. Переждав секунду, он протянул руку и коснулся мягкого и прохладного тела жены.

— А какие же это легкие работы, я вое думаю, — зевнув, ровно проговорила жена. — Ну весовщик, наверно, не перетруждается. Дядя Степан водокачку включает за сорок рублей. Максим Пленнов на котельной… Этот еще Бабенышев, учетчик… Да все позанято ведь.

Николай лежал, выпростав руку из-под одеяла.

— Там видно будет, — ответил принужденно. — Может, колесный трактор дадут.

— Какой уже тебе — ох-хо-ха! — трактор. Ладно, видать… Ты этой больницей, наверное, до костей пропах.

Катерина завозилась, поворачиваясь на правый бок, и увлекла за собой одеяло.

— Потяни одеялку-то, — попросила, протяжно вздыхая.

Ночь была короткой, одна из самых коротких в году, с постели он поднялся, когда солнце было уже высоко, а люди заняты делом. Даже Витька, проснувшись на час или два раньше, тихо игрался кубиками, примостившись на кухне, у окна с завернутым листом обоев.