А ведь она и впрямь красива! Хотя сйчас оданесса выглядит далеко не блестяще: прическа спуталась, к платью прилипла хвоя, от беспокойных ночей под глазами легли тени… Здесь с нее сошел дворцовый лоск и надменность, с которой она разговаривала еще вчера… Сейчас она была другой — и Улнар не мог отвести глаз…

— Почему ты так смотришь, Улнар? — выпитое вино кружило ей голову. Враги и страх остались позади, и Элане стало так хорошо, как не было никогда в жизни. Улнар нравился ей. Нравился необычностью, непохожестью на эмонов и круг вельмож, что был знаком и понятен. Эмоны хорошо и дорого одевались, хвастались богатством эмонгиров и воинским искусством, но девушка знала: никто из них не сможет одолеть Улнара в поединке! Она видела, как он бился, и здесь, в диком лесу, чувствовала себя, как в неприступной крепости! Телохранители, которых убили наемники Роттера, не стоили пальца на руке воина!

Голова кружилась, и лезли глупые мысли. Элана вспомнила, что рассказывали служанки о жарких ночах с телохранителями отца. Она вспоминала все сказанное тогда, и завидовала им, познавшим любовь. Во дворце сотни глаз следят за каждым ее шагом. Все думают: нет девушки свободней дочери одана, но это не так!

— Почему ты смотришь на меня, Улнар? — вновь спросила она, не гневаясь, что пришлось повторять вопрос.

— Ты красива, — искренне сказал воин.

— Я нравлюсь тебе?

— Да, Элана.

Воин не заметил, как назвал наследницу трона по имени, что для того, кто не имеет на это право, равносильно оскорблению. Называть оданессу по имени мог только отец, мать и законный супруг. Для прочих, включая благородных эмонов, она оданесса и госпожа, хотя имя ее, конечно же, знают все.

— Как ты смеешь называть меня по имени! — Элана приподнялась, глаза ее гневно горели, а голос вновь звучал холодно и властно, как и следовало разговаривать с простолюдином. — Грязный хешим! Негодяй! Знаешь, что было бы с тобой, осмелься ты произнести это в Далорне!

— Но мы не в Далорне, оданесса! — резко бросил воин. — Похоже, дочь одана забыла, что своей честью, а может, и жизнью, обязана негодяю и грязному хешиму!

Они яростно глядели друг на друга.

— Я прощаю тебя, — вдруг сказала оданесса. — Ведь мы в лесу, и никто этого не слышал…

— И ты прости. Нигрид будет знать свое место, оданесса…

Ночь окончательно накрыла их тихой, бархатной тьмой. Лес уснул. Яркий глаз бога огня не проникал сквозь заросли над их головами. Вино и куртка воина, заботливо накинутая на плечи, согрели Элану, но спать не хотелось. Завтра они будут во дворце, и все, что случилось, забудется, превратится в страшный сон…

— Что это? — Дрожащие огоньки плыли меж деревьев.

— Светлячки. Их не стоит бояться.

— Я и не боюсь. С тобой мне вообще не страшно.

Она взглянула на воина. Улнар сидел, прислонившись спиной к стволу, меч лежал на коленях. Какое необычное лицо, подумала Элана. Воин казался загадочным и таинственным, и она чувствовала: за этим кроется тайна. Тайна, которую ей хотелось узнать.

— Улнар?

— Да, оданесса.

— Почему ты не спишь?

— Кто‑то должен не спать. Мы в лесу, а не в доме.

— Тогда спи. Я не хочу.

— Нет. Тебе надо поспать. Завтра будет трудный путь.

— Улнар, ты когда‑нибудь любил? — спросила Элана.

— Нет, оданесса.

— А почему?

— Жизнь вольного воина — походы. Меня могут убить… У меня был друг, он погиб, мне пришлось рассказать об этом его жене и видеть ее горе и слезы… Воину лучше не иметь семьи. Не знаю, понимаешь ли ты меня.

— Понимаю, — задумчиво произнесла Элана. Оданесса встала и присела рядом с воином. — Тебе, наверно, холодно, — произнесла она. Улнар отстранился, когда девушка прижалась к нему.

— Что с тобой? — спросила она, проведя рукой по его щеке. — Храбрый воин испугался?

— Нет.

— Тогда почему ты вздрогнул? Поцелуй меня!

— Я не могу целовать тебя, — сказал Улнар, отвернувшись. — Ты дочь одана, а я простой воин. Нигрид.

— Нет, ты не нигрид. Во мне кровь Древних, и я чувствую ее в тебе, — прошептала Элана. Ее руки охватили шею Улнара, притягивая к себе, а губы ожгли поцелуем.

Никогда ей не было так хорошо и так сладко. То, о чем шепотом рассказывали служанки, было намного сильнее и ярче. Иначе и быть не могло, ведь она — дочь одана, а он великий воин, таинственный и сильный… Никогда еще глаза мужчины не оказывались так близко, а руки не касались так нежно и горячо… Она застонала, изумляясь тому, что можно стонать от счастья. Холода как не бывало — тело мужчины дышало огнем, обжигая до самого сердца.

Глаз Игнира, скрытый за облаками и кронами, не видел того, что происходило, а увидел бы — не поверил. В черном лесу, на холодной траве, обнявшись, лежали два человека. Случай свел их вопреки предначертанной каждому судьбе, а любовь сделала равными…

Ночью он не раз просыпался, проверяя, все ли тихо вокруг. Голова Эланы покоилась на его плече и, стараясь не разбудить ее, воин оглядывался, гладя рукоять меча. К утру стало холодней, и спавший в одной рубахе воин продрог. Его куртка укрывала свернувшуюся калачиком Элану. Пусть спит, впереди долгий путь.

— Как же хорошо я спала! Уже утро?

— Да, оданесса. Нам надо идти.

Никто из них не обмолвился ни словом о том, что было этой ночью. Они позавтракали хлебом и мясом, взятыми у мельника, допили остатки вина и двинулись дальше. Элана шла, тихо улыбаясь, а Улнар был мрачен.

Воин думал о том, что произошло. Радостное, но непознанное и оттого пугающее чувство владело душой. «Элана знатного рода, я — простой воин. Между нами не может быть любви и даже дружбы. Я отведу ее к отцу и немедленно уйду. Не надо ни наград, ни денег. Эту историю лучше забыть. Так будет лучше для меня и для нее.»

Когда солнце поднялось в зенит, они вышли на опушку и увидели дорогу, а за деревьями возносилась каменная башня эмонгира. Дорога была много лучше той, по которой шли ночью: широкая, утоптанная, она уходила на запад и выведет их к Далорну…

Вдали показалась повозка, и они сошли в лесок. Лучше, чтобы никто их не видел. За заросшим кустарником пригорком открылся широкий лесной ручей. Он был неглубок, колючий кустарник густо оплел берега, так что воин едва нашел проход. Промыв флягу, Улнар наполнил ее холодной проточной водой.

— Ты знаешь, куда идти? — спросила Элана. — Куда ведет эта дорога?

— К Далорну, госпожа.

— Ты можешь звать меня по имени, все равно никто не услышит, — улыбнулась она. — Мы не можем идти по дороге?

— К сожалению, нет. На их месте я бы перекрыл каждую тропку к городу.

— Ты так уверен в погоне, Улнар, но мы же не видели и не слышали ее.

— Люди, отбившие тебя, не остановятся. Мы в опасности, пока ты не переступишь порог своего дворца.

— Если они ждут на дорогах, то как же мы пройдем?

— Посмотрим. Эти места я знаю. Если найдем эмонгир одного из далорнских эмонов, они обязаны предоставить тебе защиту.

По скользким камням они перебрались через ручей и сели на поваленное дерево. Улнар вытянул уставшие ноги, подумав, как нелегко Элане — но девушка не жалуется.

— Улнар…

— Тихо! — воин замер и прислушался. Так и есть: кто‑то проезжает по дороге. Воин обнажил клинок, жестом велел девушке молчать и спрятаться. Он прополз вдоль покрытого мхом ствола и высунул голову: через ручей переходил целый отряд. Первым шел человек в блестящих на солнце доспехах, за ним дюжина воинов: одни с луками, прочие с легкими копьями и мечами. Взгляд Улнара тотчас отметил легкое вооружение отряда. Если бы требовалось догнать и искать кого‑нибудь в лесах, он вооружился бы так же… Но, может, это не они?

— А ну‑ка, стой!

Дорога было в трех десятках шагов, и Улнар слышал все, что говорили.

— Откуда едешь?

— Из Далорна, эмон.

— Не встречал мужчину и женщину? — спросил голос, и Улнар понял, что был прав. Погоня!

Один из воинов повернул голову, и Улнар едва успел пригнуться. Он оглянулся и прижал палец к губам. Девушка кивнула. Лицо ее побледнело.