Олдермен указал на вывеску на другой стороне улицы.

– Ре-монт о-бу-ви. – Мистер Порокки хмыкнул.

– Ах вот как это произносится? – сказал Олдермен. – А я подумал, он француз. Слово чести. И везде электричество. И нигде ни грана… э-э… навоза.

– Фи! – фыркнула миссис Либерти. – Прошу не забывать, что вы находитесь в обществе Настоящей Леди!

– Именно поэтому он сказал «навоз», – радостно хохотнул Уильям Банни-Лист.

– А еда! – продолжал Олдермен. – Индусская! Китайская! Цыплята из Кентукки! А одежду их вы видели? Из чего ее шьют, как по-вашему?

– По-моему, из пластика, – сказал мистер Порокки.

– Очень броско, красиво и долговечно, – заметила миссис Либерти. – И столько девушек в панталонах… В высшей степени практично и эмансипэ.

– А какие они все красотки! – прибавил Уильям Банни-Лист.

– И все такие рослые… и ни одного калеки! – сказал Олдермен.

– Так было не всегда, – промолвил мистер Порокки. – В тридцатые годы нам пришлось несладко.

– Да, но теперь… – Олдермен раскинул руки и обернулся. – Лавки ломятся от синематографических приемников! Повсюду яркие краски! Высокие люди со здоровыми – своими! – зубами! Эпоха дивных чудес!

– Лица у них не слишком веселые, – заметил мистер Порокки.

– Игра света, – отрезал Олдермен.

Время подходило к полуночи. Мертвецы собрались под сводами безлюдного Пассажа. Все решетки были спущены и заперты, но, когда ты мертв, это не имеет значения.

– Недурственный получился вечерок, – сказал Олдермен.

– Не могу не согласиться, – поддержала его миссис Сильвия Либерти. – С самой смерти я так не веселилась. Как жаль, что придется вернуться…

Олдермен скрестил руки на груди.

– Вернуться?

– Полноте, Томас. – Однако голос миссис Либерти звучал куда менее уверенно, чем в начале вечера. – Не хочу уподобляться Эрику Строггу, но вы же знаете правила. Мы должны вернуться. Ведь День настанет.

– Я не вернусь. Я натуральнейшим образом наслаждался. Я не вернусь.

– И я, – подхватил Уильям Банни-Лист. – Долой тиранию!

– Мы должны быть готовы к Судному дню, – напомнила миссис Либерти. – Как знать, возможно, он наступит завтра. Только представьте – придет Судный день, а мы его прозеваем!

– Ха! – сказал Уильям Банни-Лист.

– Я гнил на этом кладбище восемьдесят лет, – заговорил Олдермен Боулер. – И ничего подобного, к вашему сведению, не ждал. Я думал, на миг все окутает тьма, а следом явится некто раздающий арфы.

– Стыдитесь!

– А вы ожидали от своей кончины чего-то иного? – не сдавался тот.

– Я – да, – ответил Уильям Банни-Лист. – Вера в загробную жизнь того, что кто-то курам на смех окрестил «душой», есть не что иное, как примитивное суеверие, коему нет места в динамично развивающемся социалистическом обществе!

Все посмотрели на него.

– А вы не думали, – осторожно сказал Соломон Эйнштейн, – пересмотреть свое мнение в свете экспериментально полученных объективных данных?

– Не воображайте, будто посадили меня в галошу, если ненароком попали в точку! Да, я обнаружил… что в основном я еще здесь, – горячился Уильям Банни-Лист, – но это не опровергает теорию в целом!

Миссис Либерти пристукнула призрачным зонтиком.

– Не могу сказать, что мне не понравилось, – сказала она, – но, согласно правилам, к рассвету мы должны вернуться на места. Что будет, если мы запоздаем и забудем, кто мы? Что, если завтра настанет Судный день?

Томас Боулер вздохнул.

– Ну и что? – сказал он. – Хотите знать, что я тогда скажу? Я скажу: это было лучшее, что я сделал за последние восемьдесят четыре года. Между прочим, никто не предупреждал меня, что я и за гробовой доской останусь тучным стариком, страдающим одышкой. Откуда у меня одышка? Я ведь не дышу! Я испустил дух, и что же? Извольте, мистер Боулер, сидеть сиднем в мраморном сарае и ждать – точно… точно в приемной у врача! И это справедливость, позвольте вас спросить? Чего мы ждем? Зачем? «Настанет День»! Мы все… прибываем, уже извещенные об этом, но никто не говорит, когда этот день настанет! Я только начал наслаждаться жизнью, – проговорил он. – Ах, как мне хотелось бы, чтобы эта ночь не кончалась!

Мистер Флетчер подтолкнул локтем Соломона Эйнштейна.

– Сказать им?

– Что сказать? – спросил Уильям Банни-Лист.

– Да тут такое дело… – начал Эйнштейн.

– Пришли иные времена, – сказал мистер Флетчер. – Вся эта чепуха насчет того, чтобы успеть домой до зари, пока не пропел петух, возможно, и годилась в ту незапамятную старину, когда люди считали, что Земля плоская. Но сейчас в это никто не верит…

– Э-э… – Один из мертвецов поднял руку.

– Ах да, – сказал мистер Флетчер. – Спасибо, мистер Рональд Ньютон (1878–1934), экс-председатель «Сплинберийского общества сторонников теории плоской Земли». Я знаю, у вас Свои Взгляды. Но я пытаюсь сказать, что…

– …заря – она и время, и место, – взмахнул руками Эйнштейн.

– Потрудитесь объяснить! – потребовала миссис Либерти.

– Мадам Либерти, – Эйнштейн взволновался, – день с ночью вечно гоняются друг за дружкой.

– Но есть ночь без конца и края, – подхватил мистер Флетчер. – Если как следует разогнаться…

– Выражаясь в духе релятивизма… – вставил Эйнштейн.

Ночь без конца и края…

В серебряной луковице Мироздания без устали крутятся зубчатые колесики часового механизма, тикают, отсчитывая секунды. Полночь не стоит на месте, она стремительно облетает планету, делая тысячу миль в час, и, словно черный нож, отсекает ломти хлеба насущного – сегодня – от вечной ковриги Времени.

Время течет повсюду. Но дни и ночи – явления местного значения, они касаются лишь домоседов. Перемещаясь достаточно быстро, можно обогнать стрелки часов…

– Сколько нас в этой телефонной будке? – спросил мистер Флетчер.

– Семьдесят три, – откликнулся Олдермен.

– Отлично. Куда направимся? В Исландию? В Исландии полночь еще не наступила.

– А в Исландии можно развлечься? – спросил Олдермен.

– Вы любите рыбу?

– Терпеть не могу.

– Тогда Исландия отпадает. Мне кажется, без рыбы в Исландии нельзя развлечься на славу. Ну что ж… в Нью-Йорке вечер только начинается.

– Америка? – вскрикнула миссис Либерти. – А с нас там не снимут скальпы?

– Боже правый, нет! – сказал Уильям Банни-Лист, который чуточку лучше разбирался в современном положении дел.

– Вероятно, нет, – сказал мистер Флетчер. Он в последнее время регулярно смотрел выпуски новостей и разбирался в текущей ситуации даже лучше Уильяма Банни-Листа.

– Послушайте, мы же мертвые, – сказал Олдермен. – О чем нам тревожиться?

– Ну-с, приступим. Вас может шокировать необычный способ перемещения, – сказал мистер Флетчер, когда в телефоне что-то защелкало. – Но все, что от вас требуется, – это следовать моему примеру. Нет ли здесь случайно Стэнли Нетудэя?

Футболист высоко поднял руку.

– Мы отправляемся на запад, Стэнли. Раз в смерти попробуйте не перепутать направление. А теперь…

И один за другим они исчезли.

Джонни лежал в кровати и смотрел, как подбитый шаттл тихонько вращается в лунном свете.

После собрания навалились хлопоты. Кто-то из «Сплинберийского стража» взял у него интервью, потом его снимали для Мид-Мидлендского телевидения, и все жали ему руку, и домой он попал лишь к одиннадцати.

Но хотя бы тут обошлось без проблем. Мама еще не вернулась, а дедушка смотрел велогонки, проходившие где-то в Германии.

У Джонни не шел из головы Батальон. Они вернулись аж из Франции. А кладбищенские мертвецы боялись сделать лишний шаг. Но на самом-то деле между ними не было разницы. В чем же причина?..

Мертвецы с кладбища совершали вылазки только в ближайшие окрестности. Почему? Батальон, когда понадобилось, совершил марш-бросок из-за моря. Совсем не обязательно оставаться там, куда тебя поместили.