– Зачем им проходить сквозь стены? Живые-то этого не умеют. Так на кой это покойникам?

Мама у Холодца была очень сговорчивой в отношении видео. Если верить Холодцу, ему позволяли в одиночку смотреть такие фильмы, которые даже столетним старичкам приходится смотреть вместе с родителями.

– Не знаю, – сознался он. – Они всегда почему-то жутко злые.

– Из-за того, что померли, да?

– Наверное, – сказал Холодец. – Что за жизнь у покойников!

Вечером Джонни задумался над этим (к тому времени он уже познакомился с Олдерменом). Знакомых покойников у него было не много: мистер Пейдж, который, кажется, умер в больнице, и прабабушка, которая просто умерла. Их нельзя было назвать особенно злыми. Прабабушка не очень хорошо ориентировалась в окружающей обстановке, но никогда не злилась. Джонни навещал ее в «Солнечном уголке» – она там помногу смотрела телевизор, коротая время в ожидании обеда, полдника или ужина. А мистер Пейдж, тихий старичок, единственный из взрослых с улицы Джонни, днем бывал дома.

Вряд ли они стали бы восставать из мертвых только для того, чтобы станцевать с Майклом Джексоном. А единственное, ради чего прабабушка Джонни стала бы проходить сквозь стены, – это телевизор, который можно смотреть без необходимости предварительно с боем увести пульт у пятнадцати других старушек.

Джонни казалось, что многие люди все понимают шиворот-навыворот, о чем он и сообщил Холодцу. Холодец не согласился:

– Наверное, покойники думают по-другому.

Они шли по Западной авеню. Кладбище было спланировано как город с улицами. Названия не блистали оригинальностью – Северный проезд и Южная аллея, к примеру, упирались в Западную авеню. В месте слияния на засыпанном гравием пятачке стояли скамейки – это было что-то вроде центральной площади. Но большие безмолвные викторианские склепы создавали атмосферу предпраздничного «короткого» дня, затянувшегося навеки.

– Отец говорит, все это застроят, – сказал Холодец. – Он говорит, городской совет продал кладбище какой-то крупной компании, потому что его жутко дорого содержать. За гроши продал. За пять пенсов.

– Целое кладбище? – не поверил Джонни.

– Так он сказал. – Казалось, Холодцу и самому не больно-то верится. – И вроде вышел скандал, реально.

– И тополевую рощу?

– Все-все, – сказал Холодец. – Под офисы, что ли.

Джонни оглядел кладбище. Это был единственный на много миль участок открытой местности.

– Я бы дал фунт, не меньше, – сказал он.

– Да, только ты ничего не смог бы тут построить, – сказал Холодец. – Вот в чем штука!

– А я бы и не стал ничего строить. Я бы заплатил им фунт, просто чтобы все осталось как есть.

– Да, – рассудительно промолвил Холодец, – но людям нужно где-то работать. Нам Нужны Рабочие Места.

– Здешние жильцы не порадовались бы, – сказал Джонни. – Если б узнали.

– Их, наверное, куда-нибудь перевезут, – сказал Холодец. – А то потом газон будет не вскопать.

Джонни поглядел на ближайший склеп (один из тех, что походили на мраморные сараи) и прочел бронзовые буквы на двери:

На камне был (наверное) вырезан портрет самого Олдермена. Почтенный муж глубокомысленно смотрел куда-то вдаль, словно тоже ломал голову над тем, что же значит «Pro Bono Publico».

– Вот кто наверняка зол как черт, – сказал Джонни.

Он на мгновение замешкался, а потом поднялся по двум разбитым ступенькам к металлической двери и постучал. Зачем – навеки останется для него тайной.

– Эй, ты чего? – зашипел Холодец. – Вдруг он там таится-таится да как выскочит! И вообще, – он понизил голос, – приличные люди не якшаются с покойниками. По ящику говорили, от таких разговорчиков до сатанизма – один шаг.

– Мура, – отмахнулся Джонни.

Он постучал еще раз.

И дверь открылась.

Олдермен Томас Боулер, моргая от яркого солнечного света, сердито воззрился на посетителя.

– Ну? – спросил он.

Джонни развернулся и кинулся наутек.

Холодец догнал его на середине Северного проезда. Вообще-то Холодец, мягко говоря, со спортом не дружил, поэтому скорость, с какой он припустил вдогонку за Джонни, удивила бы многих его знакомых.

– Ты чего? Что за дела? – пропыхтел он.

– А ты не видел? – пропыхтел в ответ Джонни.

– Ничего я не видел!

– Дверь открылась!

– Ни фига!

– Нет, открылась!

Холодец притормозил.

– Нет, не открывалась, – пробурчал он. – Эти двери вообще не открываются, я сам смотрел. На них на всех амбарные замки.

– Чтобы туда не лазили или чтоб оттуда не вылезали? – полюбопытствовал Джонни.

На лице Холодца промелькнула паника (лицо было не маленькое, так что на самом деле она не столько промелькнула, сколько пробежала по Холодцовой физиономии, и даже это удалось ей не сразу). Потом он опять сорвался с места.

– Ты это нарочно! – выкрикивал он на бегу. – Не буду якшаться с нечистой силой! Домой пойду!

Он свернул за угол, на Восточную улицу, и рванул к главным воротам.

Джонни сбавил скорость.

Он подумал: амбарные замки.

Что правда, то правда. Он и сам заметил, давно уже. На всех склепах висели замки – от вандалов.

И все же… все же…

Закрывая глаза, он видел Олдермена Томаса Боулера. Не коварного мертвеца из Холодцовых фильмов, а рослого, дородного мужчину в треуголке, в отороченных мехом одеждах и с золотой цепочкой от карманных часов.

Он перешел с бега на шаг и медленно двинулся обратно.

На дверях склепа Олдермена висел ржавый замок.

Зря я подначил Холодца, решил Джонни. Теперь вот в голову лезут всякие дурацкие мысли.

И все-таки он снова постучал.

– Да? – отозвался Олдермен Томас Боулер, отворив дверь.

– Э-э… а… извините…

– Что тебе?

– Вы мертвый?

Олдермен показал глазами на бронзовые буквы над дверью.

– Видишь, что написано? – спросил он.

– Ну…

– Там написано: тысяча девятьсот шестой. Насколько я понимаю, похороны устроили очень приличные. Хотя меня там не было. – Олдермен ненадолго призадумался. – Вернее, я был, но любоваться происходящим не мог. Викарий, по-моему, произнес весьма прочувствованную речь. Так что ты хотел?

– Я… – Джонни беспомощно огляделся. – Я хотел спросить… Что значит «Pro Bono Publico»?

– На благо общества, – ответил Олдермен.

– А-а. Э… спасибо. – Джонни попятился. – Большое спасибо.

– Это все?

– Э-э… да.

Олдермен печально кивнул.

– Я так и думал, что это какая-нибудь чепуха, – сказал он. – С тысяча девятьсот двадцать третьего года меня никто не навещал. А потом они перепутали имя. Это даже не были родственники. Да что там, это были американцы! О-хо-хо… Засим – прощай.

Джонни мешкал. Он подумал: теперь я не могу просто повернуться и уйти.

Если я уйду, я никогда не узнаю, что будет дальше. Я уйду и уже не узнаю, почему так вышло и чем закончится. Я уйду, вырасту, повзрослею, пойду работать, женюсь, заведу детей, стану дедушкой, выйду на пенсию и целыми днями буду играть в кегли, потом перееду в «Солнечный уголок» с утра до вечера смотреть телевизор и до самой смерти так и не узнаю…

Он внезапно подумал: а вдруг нет? Вдруг все это уже дело прошлое, просто в самый последний миг, когда я был на волосок от смерти, явился ангел и спросил: хочешь, исполню любое желание? А я говорю, да – вот бы узнать, как все повернулось бы, если б я тогда не удрал. И ангел ответил: ладно, так и быть, возвращайся. И вот я опять здесь. Ну, Джонни, не подкачай.

Мир замер в ожидании.

Джонни шагнул вперед.

– Вы мертвый, верно? – спросил он.

– О да. Вне всяких сомнений.

– Вы не похожи на покойника. То есть я хочу сказать, я думал… ну… гробы и все такое…

– Не без того, – легко согласился Олдермен. – Но и не только.

– Вы призрак? – У Джонни словно гора с плеч свалилась. С призраком он мог поладить.