Когда они вернулись в лагерь, он сразу отдалился от нее: примкнул к мужчинам, предварительно выпустив лошадей в общий табун. Пока они отсутствовали, прибыл еще один новый человек, как ей сказали, это был Урей, великий вождь ютов. То, что между белыми и ютами существовал мир, было целиком его заслугой.

Уэйд присоединился к нему и другим мужчинам, которые сидели, курили трубки и разговаривали серьезно и тихо на своем языке.

Мэри Джо осталась с сыном. Когда она вернулась. Джефф уже сидел и болтал с индейским мальчиком, восхищаясь его собакой. Любовь к животным, заключила Мэри Джо, присуща всем. Ее сын теперь был в замшевых штанах, таких же, как у Фостера, и без рубашки, совсем как маленький индеец; от других его отличали рыжевато-светлые волосы, веснушки и толстая повязка на груди.

Все же ей казалось, что он немного бледен, хотя его глаза были полны любопытства, к которому она уже привыкла. Джефф задавал вопросы, произнося те несколько слов, которые успел выучить, а остальное договаривая при помощи жестов.

Ближе к вечеру началась подготовка к скачкам. Народу значительно прибавилось, и Уэйд объяснил Мэри Джо и Джеффу, что на эти скачки собрались юты из нескольких других лагерей, расположенных в горах. Мэри Джо наблюдала, с какой любовью и уважением как прибывавшие гости, в том числе и вождь Урей, приветствовали Уэйда. К ней поворачивались любопытные лица и внимательно изучали ее. Но ни один не выказал ни злобы, ни враждебности, что очень ее удивило. Уэйд все-таки был женат на их соплеменнице.

Она ела вместе с женщинами и детьми, а Уэйд — с мужчинами. На этот раз это была обильная трапеза. Много дичи, жареная антилопа и оленина, орехи, не известные ей овощи. Джефф ел с таким энтузиазмом, будто целую неделю у него крошки во рту не было — что, судя по его рассказам, оказалось недалеко от истины.

— Настоящие кузнечики, — воскликнул Джефф, когда один из ютов, держась рукой за гриву своего коня, наклонился и поднял с земли нож на полном скаку. Потом он взглянул на Уэйда: — Уверен, ты тоже так умеешь.

У Фостера дернулась щека, и Мэри Джо поняла, что он так умел. Он взглянул на свою правую руку, и Мэри Джо заметила, как его лицо исказила гримаса горечи, но он подавил ее усилием воли и повернулся к Джеффу.

— Никто не умеет ездить так, как юты, — сказал он, так и не ответив Джеффу.

Но мальчик удовлетворился и таким ответом, хотя был несколько сбит с толку.

Она тоже. Она видела, как он управлялся с необученным конем Джеффа. Уэйд был прекрасным наездником, даже если теперь он не мог свеситься с лошади, вцепившись в ее гриву. Она оглядела его худое мускулистое тело с длинными ногами и почувствовала, как он расстроен, словно это была ее собственная беда. Последние несколько дней она не раз наблюдала, что он пытается шевелить пальцами, сгибать руку; кое-что ему удавалось, но она понимала, что такая малость не может его удовлетворить.

Теперь он жадно следил за наездниками, и печаль на его лице сказала ей, что, если бы не больная рука, он тоже принял бы участие в скачках. Ей очень хотелось подойти к нему, взять за руку, заглушить его тоску. Но она давно сделала для себя вывод, что каждый должен справляться со своим горем и потерей в одиночку.

Мэри Джо с трудом проглотила ком в горле. Ей опять придется самой справляться с потерей. Умом она понимала, что это неизбежно, как понимала и то, что никогда не сможет смириться с его уходом. Она и сейчас могла думать об этом только отстранение, и ненавидела себя за такую трусость.

Наездники теперь мчались обратно, припав к шеям скакунов. В начале скачек они демонстрировали свое мастерство, сейчас им предстояло серьезное дело. Их лошади мчались к стреле, воткнутой в землю, вскоре вперед вырвался черно-белый конь, обойдя на голову своих соперников, и все было кончено. Победил друг Уэйда, Манчес. Он выслушал поздравления, получил в качестве приза лошадь, а потом подошел к Уэйду и уселся рядом с ним, скрестив ноги.

— Как видишь, брат, мне совсем не нужно так много твоих лошадей.

Уэйд улыбнулся.

— Будь у меня… — Он внезапно замолк.

Индеец терпеливо вздохнул и закончил за Уэйда с удивительной мягкостью, по крайней мере, удивительной для Мэри Джо.

— Будь у тебя с собой заветная уздечка, ты бы победил. — И, помолчав, добавил: — Возможно.

Уэйд ухмыльнулся:

— Ты никогда не мог признать поражения.

Это была первая настоящая улыбка, которую увидела Мэри Джо, поэтому она возликовала. Она только сожалела, что очень редко видела улыбку на его лице.

Манчес повернулся к Мэри Джо.

— Он ездит верхом почти так же хорошо, как индеец. Уэйд приподнял брови.

— Почти?

Они пикировались совсем как настоящие братья, что не казалось Мэри Джо таким уж странным теперь, когда она узнала Манчеса. Эти мужчины были по-настоящему привязаны друг к другу. Но в их отношения примешивалось задиристое соперничество, которое она часто замечала среди рейнджеров. Так она потихоньку открывала для себя, что мужчины одинаковы повсюду, независимо оттого, краснокожие они или белые. Благодаря подобному выводу ей стало как-то спокойнее, хотя где-то в глубине ее подтачивала мысль, что нельзя так легко менять свою точку зрения. Она понимала ненависть Уэйда к убийцам, лишившим его семьи, потому что сама чувствовала то же самое. Но его ненависть была направлена на конкретных злодеев, тогда как ее распространялась на всех индейцев. Стыд охватил Мэри Джо, когда она посмотрела вокруг на гордые, смеющиеся лица. Лица, не так уж сильно отличавшиеся от ее собственного.

Уэйд был для нее загадкой, потому что держал свои мысли и чувства при себе, и все же теперь ей показалось, что она понимает его лучше, чем когда-либо. Она вспомнила, какое отвращение у нее вызвал вид ожерелья с орлом и плетеной уздечки, и только теперь смогла частично объяснить сдержанность Уэйда. Ее сейчас еще больше занимали вопросы о его жене, Чивите, и сыне, так зверски убитом. Но Шавна не говорила по-английски, а больше спросить было не у кого.

Она могла липа догадываться о том, что творится в его душе, а это вело к мукам. Временами его окутывали такие черные густые тени, что ей казалось, они могут поглотить ее, а вместе с ней и Джеффа. Уэйд несколько раз намекал, что кроме смерти жены и сына есть другие причины, которые гонят его в горы, подальше от людей. Глядя на него в эту минуту, когда он улыбался и все же был насторожен, она не была уверена, что ей действительно хочется все знать.

Нет, обмануть себя невозможно. Ей хотелось знать все о нем. Очень хотелось, пусть даже это привело бы к катастрофе. Все равно ничего бы не могло изменить ее чувства к нему, то, как начинало быстрее биться сердце, стоило ему приблизиться, или то, что по всему телу разливалось тепло, когда он на нее смотрел, или то, как становились ватными ноги, стоило ему дотронуться до нее.

Одна лишь мысль о нем начинала волновать. Она переключила внимание на Джеффа, заставив себя больше не думать о загадочном человеке, способном на крайнюю жестокость, а кроме того, на нежность и сострадание, как например, к ее сыну, псу Джейку или своим лошадям. Внезапно ее охватила холодная дрожь, которую она попыталась подавить, когда к ней повернулся Джефф.

— Я хочу научиться ездить, как они, — сказал он. — Как ты думаешь, Уэйд сможет научить меня?

— Не знаю, хватит ли у него времени, — ответила Мэри Джо, стараясь говорить ровным голосом. — Он сказал мне, что планирует уехать через неделю или чуть позже.

— Но…

Мэри Джо увидела, как в глазах сына погасла надежда, и это разбило ей сердце. За очень короткое время Уэйд Фостер вторгся в их сердца и жизни, оставив след, который ни она, ни ее сын никогда не сотрут. Мэри Джо невольно подумала, что, наверное, и они точно так же повлияли на него. Но тогда, если она права, он не стремился бы уехать. А так он ясно дал ей понять, что его жизнь возможна только здесь, в горах. Из-за жены? Сына? Потому, что никогда не сможет найти им замену? Или потому, что не хочет никакой замены?