Вот здесь я растерялась. Значит, ехать мне некуда? Но если расскажу об этом в институте, то надо немедленно впрягаться в экзаменационную упряжку. Но я же не готова к сессии. Что делать?
Бегу к своей Женечке, рассказываю обо всем, и она тут же предлагает мне совершить новый «зигзаг»: никому не говорить, что поездка сорвалась, дня через два распрощаться в общежитии, взять чемоданчик с конспектами и учебниками и «уехать». А фактически скрыться ото всех и этот месяц отсидеться у Жени — жить, не выходя из дому, так сказать, «на подпольном положении». И все время отдать подготовке к экзаменам. А потом, в июле, «досрочно» вернуться в общежитие — это никого не удивит. Относительно же замены меня в госпитале договориться было несложно — было много желающих проехаться за казенный счет на Запад.
Ничего более удачного придумать не удалось, я была благодарна Жене за такую реальную помощь в трудный момент. Нагрузив конспектами и учебниками свой чемодан, грустно отгуливала свои последние денечки, готовясь к «отъезду».
Свободного времени оказалось так много, что я уже томилась им, а вечерами, в одиночестве, ходила на симфонические концерты. В филармонии заканчивался сезон, и оркестр уезжал вслед за Пушкинским театром в Ленинград.
Но, по-видимому, один «зигзаг», затем второй, неминуемо должен был завершиться и третьим — «Бог троицу любит». Так оно и произошло. Случилось так, что во время концерта в филармонии у меня попросил программку сосед. Разговор о музыке продолжился в антракте, затем этот человек — уже взрослый, с проседью на висках — проводил меня до общежития. Как выяснилось позднее, это был директор одного из московских заводов, эвакуированных в Бийск, а в Новосибирске он бывал наездами, по служебным делам. Звали его Аркадий Ильич Гордин. Отличала его корректность, интеллигентность, отсутствие всякого налета «ухаживания», и этим он вызывал ответное доверие. При прощании Аркадий Ильич спросил, иду ли я завтра на гастроли театра Михоэлса[39], и я сказала, что не иду, так как не удалось достать билетов (а по правде, очень уж дорогие были эти билеты). «Но ведь это такой удивительный коллектив! Вам, театроведу, просто необходимо увидеть их!» — и пригласил меня пойти вместе с ним, а билет он достать сумеет. Соблазн был велик, и я согласилась. На другой день мы встретились с Аркадием Ильичом на спектакле «Тевье-молочник». Театр этот действительно был удивительным, игра Михоэлса просто непередаваема словами… А как там плакали скрипочки свадебного оркестра!..
Провожая меня, А.И. спросил, сможем ли мы увидеться через неделю, когда он снова будет в Новосибирске, я сказала, что буду в отъезде. Он удивился: «Но ведь у вас начинается сессия?» — и я вынуждена была признаться, что затеяла авантюру и перехожу на «нелегальное положение». «Но это не очень разумно, вам действительно следовало бы подкрепить здоровье перед новым учебным годом, а месяц взаперти, в духоте большого города…». Затем он помолчал немного, о чем-то раздумывая, и наконец предложил мне такой вариант.
При его заводе под Бийском есть подсобное хозяйство — совхоз, откуда рабочим доставляют молочные продукты. Это красивое село, расположенное на берегах Катуни. А.И. мог бы представить меня директору совхоза как дочь своего фронтового друга, и мне помогли бы там устроиться с жильем, продукты питания можно выписать по госценам, я смогу жить там хоть месяц, хоть два вполне самостоятельно. «Представляете, встаете рано утром и по росистой траве, босиком спускаетесь к реке… Захватите с собой книги для занятий, еду. Там, на берегу, можно целый день провести и ни одной живой души вокруг. А какой там воздух! А как шумит река!». И так мне захотелось «босиком, по росистой траве»…
Короче говоря, уже через два дня я села в поезд и отправилась в сторону совершенно противоположную моему первоначальному маршруту — на Алтай. Всю дорогу простояла у раскрытого окна, не могла налюбоваться бескрайней панорамой полей и перелесков. Сердце замирало от собственной смелости (безрассудства?) — еду неизвестно куда, даже названия поселка не знаю. Случись что со мной, и никто даже не узнает, куда я пропала. А вдруг А.И. не встретит на вокзале, что я буду делать в незнакомом городе? И что я знаю об А.И. кроме того, что он производит впечатление очень порядочного человека? А вдруг он не тот, за кого себя выдает? Не такой, каким кажется?
И совсем стало страшно, когда уже затемно я вышла в Бийске. Народ быстро разошелся, и я осталась на привокзальной площади совсем одна…
Но вот из-за угла вырулил «газик», взвизгнул тормозами, и А.И. подбежал ко мне: «Ради Бога, простите! — непредвиденно задержался в дороге».
И я сразу успокоилась — все будет хорошо! (Попутно: так оно и оказалось. Мне ни разу не пришлось пожалеть об этой поездке).
A.И. сел за руль, я расположилась на заднем сиденье, верх машины открыт, скорость, ветер в лицо, кромешная тьма вокруг и огромные звезды над головой! Такой восторг охватил меня, что я почти всю дорогу пела.
Прибыли на место уже глубокой ночью. Светился лишь один огонек на краю села — нас ждали. Хозяйка встретила на пороге с керосиновой лампой в руках. Провела через кухню в мою комнатку. Я засыпала на ходу, но не могла отказаться от приглашения «перекусить после дороги». А на столе! Крынка с молоком, горшочки с творогом и сметаной, тарелка клубники! И свежий, еще теплый каравай хлеба… (Хозяйка работает в пекарне, живет с 14-летним сыном).
А.И. прощается и уезжает, а я пирую одна за этим роскошным столом и не помню как добираюсь до постели.
Утром просыпаюсь от слепящего солнца. Распахиваю окно и застываю в изумлении — вот уж воистину «бескрайний простор»! Под крутым зеленым склоном искрится шумная река, за нею, в утренней дымке необозримая степь да на горизонте чуть угадывается призрачная цепь голубых гор… И небо здесь именно как «хрустальный купол» накрывает всю эту божью благодать. И даже жаворонок, песня которого «неисходною струей громче, громче льется» звенит где-то совсем рядом.
Глаз не оторвать от всего этого великолепия! Как завороженная, вылезаю в окно и спешу по склону к реке. С трудом продираюсь сквозь заросли буйных трав и цветов. Здесь мирно соседствуют и полевые, и садовые: глазастые ромашки, лиловые ирисы, желтые лилии, розовый душистый горошек и малиновый кипрей. И весь этот цветочный ковер будто проткан серебристыми нитями — это непрестанно колышется на ветру седой ковыль. От аромата настоянного на солнце разнотравья кружится голова.
С приближением к реке все слышнее ее ровный шум, все чаще набегают струи прохладного воздуха. Вот и Катунь — бурная, быстрая, зеленеющая прозрачностью стекла на изломе волн.
Впечатление, что весь этот мир щедро подарен мне, в мое личное пользование, вокруг ни души, и у меня начинается жизнь как на необитаемом острове. Изба наша на окраине села, хозяйка с утра в пекарне, сын ее возит в город на телеге бидоны с молоком. За месяц жизни в этом благословенном крае о моем существовании узнают лишь председатель совхоза да две-три женщины, которые заходят к хозяйке по своим делам. Ну, и еще Федька, который любит расспрашивать меня «про войну». Вечерами, когда мимо нашего дома медленной трусцой компания мальчишек гонит в ночное табун лошадей, он, явно красуясь передо мной, взнуздывает своего рыжего конька. И вдруг, как с цепи сорвавшись, все переходят на галоп, с гиканьем и свистом уносятся по пыльной дороге куда-то далеко, в туманную даль заливных лугов.
Одиночество ничуть не тяготило меня — напротив, оказалось, что я очень устала от постоянного многолюдства в общежитии, а тут просто отдыхала в тишине и покое.
Дважды приезжал в село Аркадий Ильич. В первый раз он отправлялся с председателем на дальние пастбища и они пригласили меня с собой. Поездка эта казалась мне путешествием в неизведанные страны. Всё было открытием: переправа через реку на пароме, полное бездорожье — машина с трудом шла по степи, утопая в цветах и травах. Из-под колес выныривали какие-то птицы, а над головой кружил настоящий орел. Будто в пятнашки играли с нами сурки и еще какие-то зверушки. На полянках застынут столбиками, сложив лапки на животике, а потом свистнут насмешливо и провалятся под землю! Горы вырастали на глазах, обретали реальность. А когда мы добрались до пастбищ, А.И. с председателем ушли на строительство какой-то фермы, а я осталась в обществе стада телят и совсем пришла в состояние полной умиротворенности и блаженства. Так бы и сидела тут век возле душистой копны, гладила кудрявые лбы с маленькими рожками и кормила бы этих мокроносых коровьих детей, заглядывая в их таинственные фиалковые глаза в длинных ресницах…
