Голодом была та мучительная боль, которую Киран ощущал в своих суставах. От нее у него болела голова, и каждый звук пронзал уши. От нее его зубы становились мягкими и нетвердо держались в деснах, словно готовые выпасть от того, что он ими не пользуется. Она делала его бессильным. Кирану казалось, что каждая его рука весит по сотне фунтов. Чтобы сесть на койке, ему приходилось напрягать все свои силы. Чтобы встать с койки и пройти два шага к раковине с водой, ему нужно было целый час собираться с силами.

Единственное, что он чувствовал помимо голода, была ярость. Он спас их родителей, он рисковал для них жизнью, а они бросили его умирать.

Он ненавидел их всех.

— Паршиво выглядишь, — сказал кто-то.

Он забыл, что с другой стороны решетки кто-то есть. Его постоянно охраняли попеременно Сили Арндт и Макс Брент, дружки Сета. На этот раз это был Макс.

— Да, я только что съел отличный салат. — Макс ухмыльнулся, открывая крупные кривые зубы. — Он был очень вкусный и свежий. Хотя и не особо сытный. Я, пожалуй, приготовлю себе пару яиц, когда моя смена закончится. Моя мама научила меня делать яичницу-болтунью. Очень вкусно с зеленым луком.

— Иди к черту, — нашел в себе силы сказать Киран.

— Я могу и тебе приготовить. Все, что тебе нужно сделать, это сказать всем, что ты просишь прощения, и тогда я принесу тебе большую тарелку яичницы. Ты бы этого хотел, да?

— Я бы хотел, чтобы ты заткнулся, жалкий червяк.

— Если ты признаешься, я принесу тебе хлеба. Сарек научился печь лепешки, и, честно говоря, они очень даже ничего. Хочешь немного? Все, что ты должен сделать, это признать свои ошибки перед всеми. Это отнимет у тебя одну минуту.

Кирану хотелось хлеба больше всего на свете, но если он признается в своих «преступлениях» так, как этого хочет Сет, он навсегда потеряет «Эмпирею». «Я сделаю это завтра, — сказал он себе, как делал это каждый день. — Завтра. Не сегодня. Я смогу продержаться еще один день».

— Вот что я тебе скажу, Киран. Я принесу тебе яичницу, а потом ты сможешь признаться. Что ты на это скажешь? — Макс прыснул со смеху. — Не-а. Шучу.

— Ты весь гнилой изнутри, — бросил Киран.

— Да, тебе лучше думать именно так.

Киран не мог себе представить, как Макс оправдывал перед собой свое поведение. В каком-то смысле он был даже хуже Сета, потому что, в отличие от него, наслаждался мучениями Кирана. Когда же Сет приходит в камеру к Кирану, складки на его лице каждый раз были все глубже.

— Давай же, Киран. Давай покончим с этим, — не раз уговаривал он. — Мне нужно только, чтобы ты признал свои ошибки перед командой, и тогда мы принесем тебе еды!

Киран всегда говорил «нет», но с каждым разом это давалось ему все труднее.

Дверь открылась, и вошел Сили Арндт, чтобы сменить Макса.

— Хочешь отдохнуть? — спросил он Макса.

— Почему бы нет? — ответил Макс, неторопливо выходя в дверь. — Время обедать! Ням-ням!

Сили уселся напротив Кирана, блестя глазами, и вытащил батон хлеба из кармана куртки.

— О боже, — вырвалось у Кирана прежде, чем он сумел остановить себя. Это был обычный белый хлеб, ничего особенного, но он жаждал откусить от него хотя бы один раз. В последние пять дней (четыре? шесть?) его тюремщики часто ели перед ним. Это был их особый способ помучить его.

Что-то упало на пол рядом с его койкой.

С трудом перевернувшись на бок, он оглядел пол и увидел: кусок хлеба.

Он даже не жевал. Его тело оказалось сильнее его воли, и он одним махом проглотил кусок. Когда хлеб дошел до желудка, его согнул пополам ужасный спазм.

— Вот, — сказал Сили, кидая ему гравитационный пакет.

Киран прижал губы к трубке, и спазм отпустил его. Чистый вкуснейший бульон скользил ему в желудок, словно исцеляющий бальзам. Его тело, казалось, проснулось, и хотя он был ужасно слаб, он почувствовал, как бульон возвращает его к жизни. Когда он выпил все до последней капли, Сили кинул на пол перед ним еще один кусок хлеба.

— Не тяни с этим, — бросил мальчик, быстро взглянув на дверь.

На этот раз Киран заставил себя медленно жевать и глотать. Теперь, когда его живот был наполнен бульоном, у него больше не возникало таких спазмов.

Кусок за куском Сили скормил ему таким образом весь батон.

В желудке у Кирана бурчало. Ему показалось, что его может стошнить, но он проглотил комок в горле. Он не мог себе этого позволить. Он должен удержать эту еду внутри.

И только теперь ему пришло в голову, что эта еда могла быть отравлена.

Он сел, дрожа от усилий, и спросил:

— Ты только что отравил меня?

— Нет. — Сили выглядел обиженным.

— Тогда почему?

Мальчик взял пистолет, лежавший у него на коленях, и положил его на пол. Он тронул курок, повертел его, полюбовался его профилем. Наконец он сказал:

— Мне было жаль тебя.

Значит, он все-таки был человеком.

— А что говорят другие мальчики?

— Я не собираюсь помогать тебе, если ты подумал об этом.

Киран был так слаб, что просто лег на бок и лежал так, тяжело дыша.

Киран предпочитал Сили Максу, потому что Сили был просто мрачным и недружелюбным, а Макс был жестоким. Ему нравилось прислоняться к правой стене, потому что оттуда ему было видно зеркало и он мог смотреть в него, представляя, что это окно в другую комнату. Странно, как такие вещи стали служить ему мерой комфорта. Каким маленьким стал его мир.

— Сарек про тебя спрашивал, — мимоходом бросил Сили.

— Что ты ему сказал?

— Я сказал, что ты похудел.

Киран принял эту новость с мрачным вздохом. Значит, мальчик только хотел его поддразнить.

— Он просил передать привет, — добавил Сили странным тоном.

Это казалось таким странно дружеским, настолько было не к месту здесь, что Киран понял глаза на лицо мальчика. Выражение лица Сили было непроницаемым. Неужели он предлагал что-то Кирану?

— Ну, тогда… скажи ему… — Мозг Кирана судорожно заработал. Что он должен сказать? Он попытался воскресить в памяти свой первый день здесь, когда он еще не подозревал, что такое голод. У него тогда была хорошая идея. Идея о том, как выбраться отсюда. Что же это была за идея?

Киран закрыл глаза и попытался вспомнить.

Суд. Это слово вспыхнуло в его мозгу. Да.

— Скажи Сареку, что они с другими мальчиками должны предложить мне суд.

— Сет над этим здорово посмеется.

— Они должны сказать, что хотят увидеть мои преступления раскрытыми.

— Ага, — усмехнулся Сили. — Сет, несомненно, купится на это. Потому что он дурак, не так ли? — Сили покачал головой. — Сет меня убьет.

Киран отмахнулся от слов Сили, как от облака мошек. Ему было плевать, что Сет сделает с Сили. Он умирал от голода. Ему нужно было выбраться отсюда.

Киран спал. Со времени его разговора с Сили и его попытки наладить связь с внешним миром дни тянулись бесконечно, похожие на пустыню, простирающуюся до самого горизонта. Он терпел периодические издевательства Макса и визиты Сета, который раз за разом спрашивал его, не готов ли он признаться. Но большую часть времени ему было нечего делать — только думать. Он думал об Уэверли. Он думал о своих родителях. Иногда он уверял себя, что они уже на пути домой и скоро он с ними увидится.

Он мысленно беседовал с ними. Он рассказывал им, что он собирается делать, когда наконец вырвется отсюда. Он спрашивал их совета. И иногда он слушал. Иногда он был уверен, что то, что он слышал, не было его воображением. Голос, который звучал в его голове, словно далекий колокол, сообщал ему что-то.

Скоро этот голос перестал быть похожим на голос его папы, или мамы, или Уэверли, или кого угодно еще из его друзей. Этот голос был его голосом.

Однажды ночью, когда Киран чувствовал, как смерть витает в углу его вонючей камеры, он обратился к нему.

— Выпусти меня отсюда, — тихо взмолился он. — Я не хочу умирать.

«Ты будешь освобожден», — ответил голос.