Сестры, построив девочек парами, провели их по центральной лестнице вниз на несколько пролетов, к амбару — самому большому помещению на корабле.

Между рядов молодой пшеницы толпились сотни людей, переговариваясь друг с другом и смеясь. Все до единого были одеты в черное: женщины — в бесформенные платья, закрывавшие колени, мужчины — в рубашки и брюки. За стеблями пшеницы Уэверли увидела Аманду и Джошиа, которые помахали ей. Она помахала им в ответ и изобразила улыбку.

Девочки по одной прошли сквозь ряды пшеницы к расчищенной площадке. Под большим иллюминатором, обращенным к туманному небу, был установлен помост. Уэверли разглядела вдалеке несколько звезд, мерцавших сквозь мглу, и с надеждой подумала о том, что, возможно, это означает приближение края туманности.

Сестра жестами подозвала их к передним рядам стульев, где девочки расселись. Джошиа взошел на сцену с небольшой гитарой в руках. Он сел на табуретку и, подмигнув Уэверли, принялся перебирать струны. Музыка эхом разносилась по гулкому помещению и, казалось, просачивалась между связками высушенной пшеницы, которые висели над головами собравшихся. Пастор Мэтер сидела на резном деревянном стуле, а по сторонам ее стояли пожилой мужчина и молодая женщина, державшие черные книги. Священные книги, догадалась Уэверли. Все трое были одеты в белые одежды, резко контрастировавшие с остальным собранием. На Энн Мэтер была мантия с изящной вышивкой, пурпурной, красной и золотой — единственные яркие цвета в помещении. Голову ее покрывал платок с такой же вышивкой. Люди начали рассаживаться. Вскоре Энн Мэтер встала, музыка затихла, и она направилась к алтарю в центре помоста.

— Добро пожаловать на две тысячи двести пятьдесят третье воскресенье нашей миссии к Новой Земле. Мир вам.

— Мир вам, — хором ответило собрание.

— Я особо хочу поприветствовать на борту наших гостий, беженок с «Эмпиреи», чье присутствие здесь приносит нам всем огромную радость. Девочки, встаньте, пожалуйста.

Уэверли неохотно поднялась на ноги, остальные последовали за ней. Последней встала Саманта, сердито нахохлившись.

Мэтер пересекла помост и встала над девочками, раскинув руки ладонями вниз.

— Господи всемогущий, мы просим Тебя, помоги этим девочкам почувствовать этот корабль своим домом. Мы не хотим спрашивать, почему такова была Твоя воля — разлучить их с семьями. Мы можем только смириться с этим и попытаться исполнить наш долг перед Тобой ради наших бессмертных душ и ради будущих поколений Новой Земли. Мы должны пройти все испытания и исполнить наше предназначение.

Мэтер заняла свое место за алтарем и, улыбаясь собравшимся, вскинула руки. Она, казалось, светилась изнутри, и Уэверли подумала, что ее, наверное, освещают каким-нибудь специальным прожектором — дешевый эффект, который делал ее похожей на святую.

— Давайте воздадим хвалу мудрости нашего Господа, сохранившего этих девочек и позволившего им соединиться с нашей большой семьей. Спасибо Тебе, Господи, за то, что оградил их от судьбы, постигшей наших братьев и сестер с «Эмпиреи». Узрев сердца этих девочек, Ты решил удостоить их Своей милости. Подобно израильтянам, бежавшим из египетского рабства, наши юные сестры пришли в Ханаан в поисках новой жизни, и мы приветствуем их с Радостью в сердцах.

Мэтер, очевидно, подразумевала, что команда «Эмпиреи» погибла потому, что была нечестивой. Уэверли бросила взгляд на Саманту и Сару, которым, судя по всему, было так же противно слушать Мэтер, как и ей самой. И хотя некоторые самые младшие, казалось, гордились тем, что они «избраны» Богом, как предполагала Мэтер, большинство девочек смотрели на Пастора с недоверием и злостью.

После окончания службы Уэверли сидела на своем месте, прислушиваясь к голосам, гудевшим вокруг нее. Несколько взрослых обсуждали то, какую прекрасную проповедь произнесла Мэтер. Эти люди говорили во весь голос. Но за этими голосами она различала другие, приглушенно переговаривавшиеся друг с другом. Уэверли прислушалась к этим тихим голосам. Что-то в них притягивало ее.

Возможно, не все на «Новом горизонте» верили в Энн Мэтер.

Уэверли заметила женщину, смотревшую на нее через проход. Это была чтица с каштановыми волосами. Она читала на службе отрывки из древних писаний. У нее была очень бледная кожа и бесцветные глаза, но лицо было волевым и правильным. Чтица кивнула, и Уэверли кивнула ей в ответ. Женщина пересекла проход и протянула руку.

— Мир тебе, — сказала женщина и звонко засмеялась. — Мне всегда приходится принимать ванну после служб. А тебе?

— Что? — не поняла Уэверли.

Женщина почти неуловимо подняла брови и пошла прочь.

Имела ли она в виду, что Уэверли должна последовать за ней?

Женщина направилась к левой стороне амбара, осторожно посматривая через плечо. Уэверли пошла за ней, но на пути у нее встала сестра. На целую голову ниже Уэверли и почти вдвое толще, она была похожа на танк.

— Куда ты идешь?

Уэверли собралась с мыслями.

— Мне нужно в туалет.

— Я тебя отведу, — раздраженно сказала женщина.

Она повела Уэверли сквозь толпу. Уэверли увидела множество лиц, нетерпеливо повернувшихся к ней и тепло улыбающихся. Она улыбалась в ответ, кивая им, хотя ей было неловко находиться в центре внимания. Как она и остальные девочки смогут сбежать, когда за ними так ревностно следят?

Уэверли надеялась, что сестра позволит ей зайти в туалет одной, но та зашла внутрь вместе с ней. Там было две кабинки, и из одной из них как раз выходила женщина с каштановыми волосами. Она вежливо придержала дверцу для Уэверли и, кивнув сестре, пошла к раковине мыть руки.

Поговорить с ней не было никакой возможности. А Уэверли была уверена, что женщина хотела ей что-то сказать. Но сестра не спускала с нее глаз, и ей оставалось только войти в кабинку и притвориться, что она что-то там делает.

Войдя в кабинку и плотно закрыв за собой дверь, она тут же кое-что заметила. В унитазе плавала записка, нацарапанная на туалетной бумаге. Синие чернила уже начали растворяться в воде, но слова еще можно было различить.

Колени у Уэверли задрожали, и ей пришлось сесть. Перед глазами замелькали черные точки. Она заставила себя дышать в обычном ритме, чтобы не упасть в обморок.

Ее мама может быть на этом корабле! Если бы только она могла найти маму, если бы только она смогла пробраться к ней и остальным родителям…

Из горла Уэверли вырвалось рыдание. Она прикрыла рот рукой, плача и смеясь одновременно. Она не могла себя контролировать.

— Ты там в порядке? — Сестра постучала в дверь.

— Простите, — сказала Уэверли. — Я себя не очень хорошо чувствую. — Она быстро поднялась и смыла воду в туалете. Записка закружилась в водовороте воды, окрашивая ее в синий, и исчезла в трубе как раз в тот момент, когда сестра распахнула дверь в кабинку.

Уэверли стояла лицом к лицу с квадратной женщиной.

— Что ты делаешь?

— Я… — Она знала, что ведет себя странно, и судорожно пыталась придумать оправдание. — Мне стыдно.

— Джессика что-то оставила… — Глаза женщины сузились до тоненьких щелочек.

— Мне показалось, что у меня начались месячные, — быстро прервала ее Уэверли. — Я не очень хочу об этом говорить.

Розовые щеки сестры растянулись в улыбке.

— О, понимаю.

— Ложная тревога, — сказала Уэверли, пожав плечами.

— Но у тебя ведь каждый месяц идет кровь, — сказала женщина, пока Уэверли мыла руки над металлической раковиной.

— Ну, мне почти шестнадцать.

— Значит, ты способна к зачатию, — сказала женщина, открывая дверь в коридор. — Пастор Мэтер будет рада.