— Седьмой господин — человек грамотный, порядочный, — смело заговорила она. — Не то что наши деревенские. Если меня обидели и пожаловаться некому, так, верно, следует искать защиты у Седьмого господина. Ведь с тех пор, как выдали меня замуж, я ни в чем против обряда не погрешила, входила, как и полагается, опустим голову, и, не поднимая головы, выходила. Они же делали все мне наперекор, каждый старался позлить, хотели, чтобы меня «хватил удар, как Чжун Куя».[275] В том году хорек загрыз петуха! Так разве оттого, что я не заперла курятника? Это паршивая собака открыла дверцу, чтобы сожрать месиво для кур. А «молодой скот», не отличив белого от черного, отвесил мне пощечину…

Тут Седьмой господин посмотрел на Ай-гу.

— Я-то знаю, в чем причина, — продолжала Ай-гу, — она не укроется и от зорких глаз Седьмого господина. Люди грамотные, порядочные все знают. Закружила ему голову та шлюха-вдовушка, вот и решил выгнать меня из дому. Но не так-то это легко! Ведь меня просватали как полагается, со всеми подарками, выдали согласно шести брачным церемониям,[276] принесли в дом мужа на свадебных красных носилках… Я им еще покажу!.. Пусть даже до суда дойдет! Не выйдет в уезде, обратимся в округ…

— Все это Седьмому господину известно, — сказал господин Вэй, подняв голову. — Ничего ты не добьешься, одумайся лучше. Зачем артачишься? Посмотри на своего отца — он человек разумный, не в пример тебе и твоим братьям. Будешь судиться, дойдешь до округа? А начальник округа разве не станет советоваться с Седьмым господином? И тогда это будет официальное дело, и решится оно по-официальному… И тогда… Нет, ты просто…

— Ну, тогда я буду драться не на жизнь, а на смерть, всех разорю, всех погублю!

— Не такое это дело, чтобы рисковать жизнью, — медленно произнес Седьмой господин. — Ты еще молода, очень молода. Надо бы тебе быть попокладистее. Не правда ли? Ведь недаром говорят: «покладистый богатеет». Прибавлю еще десять юаней, но это уж сверх всяких законов. Ведь все равно тебе придется уйти, когда свекор и свекровь скажут: «Уходи!» То же самое ты услышишь не только в округе, но и в Шанхае, Пекине и даже в заморских странах. Не веришь мне, спроси сама вон у того — он только что вернулся из Пекина, из иностранной школы. — И Седьмой господин повернулся к молодому человеку с острым подбородком: — Верно я говорю?

— Совершенно точно! — торопливо вытянувшись, подобострастным шепотом ответил молодой человек с острым подбородком.

Ай-гу почувствовала, что все ее оставили. Отец молчит, братья приехать не посмели, господин Вэй, как всегда, на стороне ее врагов. И на Седьмого господина, оказывается, нельзя положиться. Даже молодой человек с острым подбородком, похожий на высохшего клопа, и тот держит нос по ветру, шепчет угодливо. В голове Ай-гу все перепуталось, но она все же решилась на последний отчаянный шаг.

— Как же так, даже Седьмой господин… — Глаза ее были полны тревоги и разочарования. — Правда… Мы люди простые, грубые, ничего не понимаем. Обидно, что отец даже в житейских делах не может разобраться. У него, старика, голова кругом пошла. Вот все и разыгрывается так, как подстроили «старый скот» да «молодой скот». Быстрые, как вестники смерти, они околпачивают людей и пролезают в любую собачью нору…

— Видите, Седьмой господин, как она себя ведет, даже почтенных людей не стыдится, — вдруг раздался голос «молодого скота», молча стоявшего до тех пор у нее за спиной. — А уж дома и подавно не дает никому покоя. Отца моего зовет «старым скотом», меня не иначе как «молодым скотом» или «ублюдком»!

— Уж не та ли дочь потаскухи зовет тебя ублюдком? — крикнула ему Ай-гу, а затем снова обратилась к Седьмому господину: — Я вот скажу сейчас здесь, перед всеми… Откуда может у него быть хорошая слава, доброе имя? Как разинет пасть, только и слышно, что «подлое семя» да «чертова баба». А когда с этой шлюхой связался, так даже всех наших предков перебрал. Вы сами, господин, рассудите нас…

Но тут она вздрогнула и сразу смолкла: у Седьмого господина вдруг поднялась голова, глаза закатились, и с его губ, обрамленных жиденькой бородкой, сорвался резкий, дребезжащий крик:

— Эй!.. Принеси!

Сердце у Ай-гу замерло, а потом бешено заколотилось. Теперь все пропало, изменить ничего нельзя. Ей показалось, будто она оступилась и упала в воду. Она поняла, что сама во всем виновата.

В комнату вбежал слуга в синем халате и черной безрукавке. Опустив руки и вытянувшись, точно жердь, он замер перед Седьмым господином.

В гостиной смолкло даже щебетанье птиц. Седьмой господин шевельнул губами. Никто ничего не слышал, но слуга все понял. Приказ пронзил его до мозга костей — он дернулся два раза, и волосы у него, казалось, стали дыбом от ужаса.

— Есть! — сказал он и попятился к дверям.

Вот сейчас произойдет что-то неожиданное и неотвратимое, от чего ей не защититься, поняла Ай-гу. Лишь теперь она осознала все могущество Седьмого господина. Она в нем ошиблась, поэтому и вела себя слишком свободно, даже грубо. И у нее, охваченной раскаяньем, невольно вырвалось:

— Я же слушаюсь Седьмого господина…

Произнесла она это чуть слышно, но в гостиной, где стояла тишина, слова ее прозвучали будто гром. Господин Вэй едва не подпрыгнул.

— Правильно! — похвалил он ее. — Поистине справедлив Седьмой господин. И теперь Ай-гу все поняла! — И, обернувшись к ее отцу, продолжал: — Раз она сама согласилась, ты, почтенный My, конечно, возражать не станешь. Надеюсь, ты захватил с собой договор о браке на красно-зеленой бумаге? Я ведь тебе сообщал. Так пусть каждая сторона достанет… обменяем…

Ай-гу видела, как отец вынул что-то из кошелька, висевшего на поясе. Но тут вернулся похожий на жердь слуга и передал Седьмому господину какую-то плоскую, покрытую лаком вещицу, похожую на маленькую черепаху. Боясь новой беды, Ай-гу бросила взгляд на отца, но тот уже вынимал серебряные монеты из синей матерчатой обертки.

Сняв голову с маленькой черепахи, Седьмой господин высыпал из нее что-то себе на ладонь, а черепаху отдал похожему на жердь слуге, который ее унес. Сам же господин пальцами другой руки взял щепоть с ладони и сунул в каждую ноздрю, измазав себе лицо чем-то темным. Нос у него сморщился, будто он собирался чихнуть.

Отец пересчитывал серебряные юани. Господин Вэй взял несколько монет из еще не сосчитанной стопки и возвратил их свекру, а затем, обменяв красно-зеленые бумаги,[277] отдал их свекру и отцу.

— Ну, теперь вы получили все сполна, — сказал он. — Хорошенько пересчитай деньги, почтенный My. Это не игрушки.

— А-пчхи! — раздалось в тот же момент, и Ай-гу поняла, что это чихнул Седьмой господин. Невольно переведя на него взгляд, она увидела все еще открытый рот и сморщенный нос. И этот нос господин почесывал той самой штукой, которой древние затыкали покойнику отверстия.

С большим трудом Чжуан My Третий пересчитал, наконец, деньги. Каждый из сватов спрятал свой договор. Напряженное выражение на лицах сменилось благодушным, все будто даже распрямились. В гостиной сразу же воцарились мир и покой.

— Отлично! С этим делом покончено! — воскликнул господин Вэй, облегченно вздохнув, видя, что обе стороны готовы распрощаться. — Итак, — продолжал он, — с делами покончено. Узел, можно сказать, распутали. Поздравляю, желаю счастья, великого счастья! Как, уже уезжаете? Оставайтесь! Выпейте с нами счастливого вина в честь Нового года. Ведь это такой редкий случай!

— Нет, спасибо, не хочется. Сберегите вино. На другой год еще пригодится, — сказала Ай-гу.

— Благодарим вас, господин Вэй, пить мы не будем, — произнес ее отец. — У нас еще другие дела…

Чжуан My Третий, «старый скот» и «молодой скот» попятились к выходу, почтительно кланяясь.

— Ну, как же так? Выпейте хоть немного! — твердил господин Вэй, внимательно следя за шедшей позади всех Ай-гу.