— С ней ведь все в порядке было? Когда ты к ней спускалась?

Он имел в виду, когда она спускалась к девочке стелить постель.

— Ну да, — ответила Нэнси. — Но она даже не проснулась.

На его крупном лице отразились замешательство и беспокойство.

— За шмотками я и позже могу смотаться, — предложила она.

— Нет. Давай все будем делать по плану.

— Если она станет плакать, мне кажется, тебе не надо к ней заходить.

— Я и не буду.

— Она слишком тебя боится.

Он кивнул.

— Господи, Рон… я не могу… это все настолько… невероятно.

Рон обнял ее:

— Ничего, все в порядке.

Выйдя на улицу, Нэнси остановилась, чтобы прикурить сигарету. Все тело ее зудело как наэлектризованное, как будто она от метедрина кайфовала. Пытаясь не дрожать и не хромать, она добрела до машины. Ехала не превышая скорости. Улицы казались ей незнакомыми, и она поражалась тому, что знала, где делать повороты. Красная входная дверь ее дома стала для нее еще одной загадкой. Она даже подумала, что это вообще не ее дом, но ключ к замку подошел.

Вынув коробки из багажника, Нэнси перетащила их в квартиру. В банке для кофе, где она держала дурь, уже лежал скрученный косячок. Она села за кухонный стол и закурила, потом открыла холодильник и выпила оставшийся в бутылке апельсиновый сок.

Все остальное, что там лежало, протухло. Она вылила в раковину пакет прокисшего молока, выбросила в мусорный бачок несколько усохших помидоров. Нога снова стала побаливать.

Прихрамывая, она прошла в комнату. На журнальном столике в яркой блестящей синей оберточной бумаге, перехваченной широкой золотистой ленточкой, лежал подарок Рону. Она и забыла, что сегодня день его рождения. Вчера она очень радовалась, когда купила эту маечку с коротким рукавом, на груди которой было написано «Подключись к розетке», но теперь совершенно не могла взять в толк, почему эта надпись показалась ей такой забавной. А текст на поздравительной открытке был еще глупее. Надпись на обложке рядом с рисунком медведя со спущенными штанами гласила: «Еще один день рождения?», а внутри было: «Оскаль зубы и заголи задницу!»

Нэнси раздраженно швырнула подарок под диван. Еще сильнее, чем маечка и открытка, ее выводила из себя перспектива празднования. Она открыла кладовку, сняла с вешалок кучу блузок с юбками и бросила их в коробку. Шмоток у нее было сравнительно немного, особенно хороших, поэтому на упаковку барахла понадобилось всего минут пятнадцать. В оставшиеся коробки она распихала ароматические свечи, запах которых должен был от чего-то исцелять, туда же засунула фарфорового клоуна, стоящего на голове, и после некоторых раздумий (захочется ли ей вообще когда-нибудь играть?) положила банджо и стопку сборников песен.

Теперь уже сильно хромая, она по одной перенесла коробки в машину. Никого из знакомых поблизости не оказалось. Никто на нее даже не взглянул.

Движение в городе стало более оживленным. Нэнси прекрасно понимала, что и в других машинах тоже люди едут. Особенно не задумываясь, она включила радио и нашла радиостанцию, передававшую новости.

— …девочка девяти лет, невысокая, худая, со светлыми вьющимися волосами, голубыми глазами и смуглой кожей…

Нэнси выругалась и успела затормозить как раз вовремя, чтобы не сбить парочку девочек-подростков. Те стали стучать ей по капоту.

— Сука проклятая! — крикнула одна из них.

Она смотрела прямо перед собой.

— …полицейские прочесывают весь район, — говорил диктор, — ищут в домах, магазинах, гаражах и во дворах. К поискам подключились семьдесят человек из Добровольческой группы быстрого реагирования…[24]

Нэнси выключила радиоприемник. Ей вдруг представилось, что она рассматривает себя со стороны — женщина в апельсинового цвета маечке, вцепившаяся в руль красного «шевроле-кавалер».

Новости о Рэчел передавали почти все радиостанции: «…прошлой ночью исчезла из своего дома…», «… невысокая, худенькая, девяти лет…»

Рон удивился, узнав, что девочке уже девять лет. Он думал, ей восемь. Все остальное шло именно так, как он и предполагал: поиски продолжались, к полицейским присоединились добровольцы, а хозяин дома (со странным именем Мика, Мика Рэмстед) в итоге не умер, а отделался лишь несколькими синяками и царапинами.

— Мы открыли горячую линию связи, — говорила женщина-полицейский. — Просим всех, кто видел Рэчел или слышал что-нибудь о ней, позвонить по телефону…

Рон переключил программу.

— …пока никаких сведений не поступило, но расследование еще находится в начальной стадии…

Он продолжал переключать, пока не зазвучала какая-то музыка.

— Пока никаких сведений нет, — сказал он себе, потом добавил: — И не будет.

Что они могли услышать или увидеть? Тени, контуры, детский крик, утешающий шепот мужчины… Вспомнив о том, как Рэчел держала его за руку, пока он вел ее к машине, он ощутил щемящее чувство любви. Это заставило его вынуть из кармана ее трусики и приложить к лицу. Он их выстирал вместе с простынями и юбкой — он не мог этого не сделать, потому что, если бы Нэнси спросила, куда они подевались, он не нашелся бы что ответить. Но заставить себя с ними расстаться он тоже не мог. Пока не мог. Трусики были розовато-лиловые с рисунком из белых колечек. Прорези для ног такие маленькие, что в них не проходил его кулак. Рон приложил резинку к линейке, прибитой к прилавку. Семь с половиной дюймов. Если умножить на два, получится пятнадцать. Талия объемом в пятнадцать дюймов, поразился он и засунул трусики обратно в карман.

Ему захотелось выпить. Но то время, когда он мог себе это позволить, уже прошло, поэтому он пошел на кухню, сварил себе крепкий кофе и приготовил обычный завтрак: шесть ломтиков копченой ветчины, зажаренных с омлетом из четырех яиц, и четыре тоста. Когда он уже почти все умял, ему вдруг пришло в голову, что, если он похудеет на несколько фунтов, Рэчел, возможно, станет его меньше бояться. Он ведь не всегда был таким упитанным. Пока ему не перевалило за четвертак, он выглядел вполне сносно, и теперь не имел ничего против того, чтобы ради девочки вернуться в ту же форму. Если, скажем, он будет сбрасывать фунтов по пять в неделю…

Рон встал и выкинул остатки еды в мусорный пакет.

Без четверти восемь. Нэнси уехала около часа назад. Мелькнула мысль о том, что повод для беспокойства, наверное, все-таки есть. Прямо сейчас, в этот самый момент, она могла заявиться в полицию. Отец его бывало говаривал, что верить зеленоглазым женщинам нельзя. Но он ведь никогда не видел Нэнси. Конечно, Нэнси жаль мать девочки (та, должно быть, относится к тому же типу слезливых баб, что и сама Нэнси, — они чуть не плачут, узнав о массовых убийствах), но уж слишком его подружка хочет иметь собственного ребенка, это желание пронизывает все ее существо. Нет, успокоил он себя, с Нэнси все путем. Нэнси его не заложит.

Бессознательным движением Рон вынул из кармана трусики. Развернул их и убрал обратно. Надо бы за работу браться, подумал он, чтобы хоть чем-то голову занять.

Он взял с собой кофе в мастерскую и решил отремонтировать наконец газонокосилку «хонда», до которой у него уже с неделю руки не доходили. У этих моделей обычно барахлят муфты, ремонтировать их проще простого — надо только отрегулировать зазор между болтами.

С отверткой в руках Рон перешагнул через кучу хлама и замер, прислушиваясь. И вдруг весь похолодел при мысли о том, что в подвале так тихо, что девочка уже могла и окочуриться. Случается иногда, что люди мрут со страха. Они могут задохнуться от собственной рвотной массы.

Когда он отворил дверь и стал спускаться в подвал, сердце колотилось так, будто вот-вот из груди выскочит.

Постель была пуста.

— Рэчел…

Он заглянул в ванную. Там никого не было. Выбраться из подвала она не могла никак. Свет в кукольном доме был включен. Это она его зажгла? Крышка коробки с игрушками была чуть сдвинута, и он ее приподнял, подумав, что Рэчел могла забраться внутрь. Потом он встал на колени и заглянул под кровать.