Когда дети плачут, из них столько жидкости вытекает! Укладывая ее на постель, глядя на залитую слезами мордашку, он думал лишь об одном — как бы поскорее вытереть мокрые щечки. Он никак не мог сдержать дрожь в руках, опасаясь, что в дом вот-вот ворвется полиция. Но все равно, его внимание было целиком сосредоточено на ее лице. Сначала он пытался вытереть его кончиком простыни, потом, когда Рэчел немного успокоилась, стал гладить его руками. Она закрыла глаза, а он все водил пальцами ей по щекам, по носику и губам.

Затем он встал, подошел к шкафчику, нашел там полотенце и вытер ей шею и спинку. Это он сделал немного позже, но вспомнил только теперь. Он был уверен, что девочка вздрогнет, если он положит руку ей на коленку, и оказался прав. Еще он отметил, что, услышав шаги Нэнси на лестнице, Рэчел оправила юбочку и отодвинулась от него. Будто подружка при появлении жены.

Она знает, мелькнула у него мысль.

Внезапно в ушах у него зазвенело, и в голове лавиной понеслись образы один чудовищнее другого. Он даже споткнулся о табуретку.

— Погоди минутку, — пробормотал он. — Погоди минутку, погоди минутку… — Образы отступили.

Что, интересно, она знает? Что сводит его с ума? Что, как Мика и все остальные мужчины, которых она встречала в жизни, он хочет использовать ее в своих интересах?

Все это время, даже до того, как он ее сюда привез, Рон надеялся, что их отношения дойдут до такой стадии, когда они приспособятся нормально чувствовать себя физически, находясь друг с другом. Ну, как, например, чувствуют себя отец с дочерью. Он не думал, что это произойдет быстро — настолько быстро, — но рассчитывал, что, когда это случится, его вполне будет устраивать подобное положение вещей. Поначалу он боялся к ней прикоснуться, но теперь, когда она сама бросилась к нему на руки, он позволил себе думать о том, как будет целовать ее перед сном, целовать в эти прекрасные розовые губы… Разве ему этого мало? Ведь любого отца, которому Господь даровал ребенка столь потрясающей красоты, должен искушать соблазн — так он думал раньше, так считал и теперь. У него была своя теория, почему отцы не поддаются греховному соблазну (если предположить, что большинство из них ему не поддаются). Она сводилась к тому, что соблазн не доводит их до отчаяния. Ведь они каждый день могут рассчитывать на отмеренную им долю общения.

Но дело в том… От волнения он стал мерить мастерскую шагами. Дело в том, что теперь он уже не был вполне уверен, что его теория верна. Ему мало было гладить рукой ее коленку. И она отнюдь не невинна — этим и не пахло, она уже настолько опытна, что он до жути боялся представить это себе. Вполне возможно, что она уже и не девственница…

Рон вышел в кухню, потом вернулся в мастерскую и уставился на дверь, за которой шла лестница в подвал. А какая, впрочем, разница? — подумал он, возвращаясь к своим размышлениям. Даже если она не невинна, отсюда следует лишь то, что ему придется бороться с искушением с еще большей силой, противиться за двоих. Можно ведь думать о ней так, чтобы не сосредотачиваться на искушении. Если, скажем, не думать постоянно о какой-то определенной части ее тела, а представлять, как она, слегка сгорбившись, сидит на стуле или, прихрамывая, идет по комнате, или вспоминать, как меняется выражение ее лица — когда она пытается скрыть боль или напряженно о чем-то думает, — и любовь его победит соблазн.

— Ну ладно, — бросил он вслух с такой интонацией, будто вопрос был решен.

Услышав шаги Нэнси, он вернулся к табуретке и сел.

— Так что тут у вас стряслось? — спросила она.

— Я показывал ей «констеллейшн», и что-то меня отвлекло. Все случилось — глупее не придумаешь.

Нэнси пристально на него смотрела. Она была очень бледна.

— Обе двери, — проговорила она. — Ты оставил открытыми обе двери.

— Но она же вернулась. И это самое главное.

— А что с тем малым в тюрбане?

— Мне кажется, он ее не узнал.

Нэнси долго не сводила с него глаз. В конце концов она покачала головой:

— Знаешь, она всё в себя прийти не может от того, как ты подхватил ее на руки. Все время только и твердит: «Рон очень сильный». Еще она сказала, что теперь ты можешь каждый раз с нами кушать.

При этих словах сердце его от радости чуть не выпрыгнуло из груди.

— А тебя это устроит?

— Меня? — Она направилась в кухню. — Разве это имеет какое-нибудь значение? Для тебя ведь важно только то, что устраивает ее, или я не права?

Весь день в пятницу, пока они с Джерри и Микой стучались в двери покинутых и стоящих на отшибе домов по улице Ривер, Силия думала о том, что, если Рэчел сегодня не найдется, после возвращения домой она позвонит отцу. Это будет правильный поступок, он вернет ей благоволение Господне. Но за ужином нервы у нее стали сдавать. Она попыталась представить ход беседы — «Это Силия». — «Кто?» — «Силия, дочка твоя». Молчание — и решила, что ничего страшного не случится, если отложить разговор до следующего утра.

— Может быть, его имени и в телефонной книге нет, — сказала она Мике.

— Посмотрим, — ответил он.

Мика нашел в телефонном справочнике код Флориды и позвонил в информационное бюро Форта-Лодердейл. Там ему сказали, что Вильям Си. Фокс живет на 14-й авеню.

— Значит, ты считаешь, это мысль стоящая, — бросила Силия, когда он протянул ей номер телефона.

— Решать тебе, Силия.

У себя в комнате она нашла бутылку водки и прилично отхлебнула прямо из горлышка. Потом набрала номер, нажимая на кнопки ручкой, на которой было написано «Лисья сеть».

Отец снял трубку после пятого звонка. Она услышала его высокий, с хрипотцой голос, не узнать который было невозможно:

— Алло?

— Папа, это Силия.

— Силия!

Она даже чуть подалась назад от той радости, которая прозвучала в его голосе.

— Твоя дочка, — добавила она.

— Ну конечно! Силия! — Отец закашлялся. — Какой чудесный сюрприз. Как у тебя дела?

— Честно говоря, жутко.

Он долго молчал:

— Что-нибудь с мамой твоей случилось?

— Мама умерла девять лет назад. Неужели тебе никто не сказал?

— Нет. Никто мне ничего не говорил.

— Я думала, ты в курсе, была уверена, что тебе об этом кто-то из старых друзей сообщил.

— Знаешь, меня непросто было найти.

Силия пропустила это замечание мимо ушей.

— Как она скончалась? — спросил он.

— У нее случился удар.

— От этого же и мать ее померла.

— Пап, я тебе не по этому поводу звоню.

— Слушаю тебя.

Силия перевела дыхание. Если она не скажет ему все сразу и прямо сейчас, она вообще ничего ему не скажет.

— У меня есть дочка. Она родилась за день до маминой смерти. Ее зовут Рэчел. Рэчел Лорен. В прошлую пятницу ее похитили из дома, где мы живем. Кто ее взял, мы не знаем. Здесь, в Торонто, вовсю идут поиски. Мы, в общем, уверены, что она жива, но… Мне бы надо было тебе об этом раньше сообщить.

— Не знаю, что тебе сказать, Силия… Мне очень жаль.

— Просто я подумала, что тебе надо об этом знать.

— Да, конечно. Теперь я об этом знаю. — Он снова долго прочищал горло, потом проговорил: — Боюсь, сейчас я не очень могу передвигаться.

Силия подумала, что этим он хочет сказать, что у него нет машины.

— Я прикован к инвалидной коляске, — продолжал он. — Не уверен, что смогу тебе чем-то помочь в поисках девочки.

Его слова поразили Силию. Причем не то, что он передвигался в инвалидном кресле (ему было семьдесят два года), а сама по себе мысль о том, что ему надо приехать на помощь дочери.

— Ее ищут сотни людей, — сказала она, а потом спросила, как давно он не может ходить.

— Уже лет десять, должно быть. У меня рассеянный склероз.

— О господи…

— Пока я вроде как справляюсь. А это… это дело с похищением. Ты, должно быть, теперь в жутком состоянии. У тебя есть муж? Он тебе сейчас помогает?