У нее мелькнул в голове отблеск каких-то воспоминаний.
— Да?
— Им за неделю удалось убедить ее отказаться от родителей. И когда они сумели завоевать ее доверие, даже любовь… а я надеюсь, нам тоже это удастся, и она нас полюбит; мы ее острижем, покрасим ей волосы, может быть, даже распрямим их, мне хотелось бы, чтоб этим занялась ты… мы закроем мастерскую и все втроем переедем во Флориду. Здесь я всем скажу, что мне сделали там интересное предложение по работе, и все тут продам. Если не торопиться, все можно сделать по уму.
Нэнси встала и на нетвердых ногах обошла прилавок.
— Ох, Рон… — Она уперлась лбом ему в плечо. — Я знаю, ты хочешь только помочь ей, спасти ее от поругания и все такое, но тебя же за это на всю жизнь могут упечь за решетку. Полиция тебя повсюду искать будет.
— Нет, здесь меня никто искать не будет.
— Откуда ты знаешь?
— Похищенных детей ищут в радиусе трех километров. От силы четырех. А мы находимся дальше. Кроме того, нас никто не видел. Там темно было, хоть глаз выколи, и она… она сама ко мне подбежала. Это было как…
— Как что?
— Как будто так свыше было предначертано.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Как будто силы небесные так решили и решение свое начертали на звездах.
Нэнси потерлась о его плечо. Она понятия не имела, что Рон верит в такие вещи. Ей вдруг пришла в голову мысль, что об этом могло быть сказано в сегодняшнем гороскопе, и она испытала к нему чувство, схожее с состраданием.
— Но матери-то ее, бедняжке, каково?
Он аж вскочил с табуретки:
— Мать ее — сводница.
Рон подошел к двери в подвал и тихо ее отворил. Нэнси села на освободившуюся табуретку.
— Ты что-нибудь слышишь?
— Нет.
Он закрыл дверь.
— Ты не заглядывал посмотреть как она там?
— Я думал… — Он обернулся. — Я думал, это можешь сделать ты.
— Что? Ты, должно быть, шутишь?
— Меня она еще боится.
До этого момента Нэнси лелеяла мысль, что девочка уехала с ним по собственному желанию.
— Ты ведь не связывал ее, ничего такого с ней не делал?
— Мне надо было как-то сдержать ее в машине. Я должен был это сделать. — Он провел рукой по лицу. — Так ты спустишься вниз?
— О господи! Тогда я стану твоей сообщницей.
— Я же не ради себя прошу тебя об этом…
Девочка там, наверное, забилась под одеяло, боясь вздохнуть. Нэнси знала, какой это страх.
— Только посмотри, спит она или нет, — сказал Рон. — Если не спит, спроси ее, может быть, ей чего-нибудь хочется. Ты ведь знаешь, как себя держать с детьми. Скажи ей, что здесь она в безопасности.
— Боже мой, — вздохнула Нэнси.
— Сделай это ради нее.
— Ладно, хорошо. Хорошо. Но, боже мой, Рон, это уже переходит все границы…
— Подожди, может быть, она проголодалась.
Пока он отсутствовал, Нэнси сидела наклонившись, сгибая и разгибая ногу. Сейчас бы сигаретку выкурить, а лучше — косячок забить. Она пошарила под прилавком в надежде найти там бутылку. Одну нашла, но бутылка оказалась пустой. Когда Рон вернулся, она спросила его, не может ли он еще раз сходить на кухню и плеснуть ей немного виски.
— Зачем? — В одной руке он держал стакан с апельсиновым соком, в другой — банан и упаковку чипсов.
— Мне нужно успокоить нервы.
— Все у тебя будет хорошо. Мне кажется, нам не надо с тобой пить, пока это не кончится. И я не хочу, чтобы ты сейчас дурью баловалась. Нам понадобятся чистые головы. — Он передал ей сок, банан и чипсы. — Дверь в подвал всегда должна быть заперта, — сказал он. — Это главное правило. Поэтому я открою ее, а когда ты войдешь, снова запру. Потом, когда захочешь выйти, постучи. Потуши фонарики. Там их два. И включи настольную лампу.
Войдя в комнату, Нэнси сразу поняла, что кровать пуста.
— Милая моя, — сказала она. — Где ты, моя дорогая? Ты в ванной?
Девочка лежала на полу, свернувшись калачиком между кроватью и стеной.
Нэнси положила еду на стол и присела. У девочки были светлые вьющиеся волосы и смуглая кожа. Забавно… Ей почему-то казалось, что у нее густая темная шевелюра и молочно-белая кожа. Она хотела погладить сгорбленную спинку, но как только прикоснулась к ней, девочка затравленно застонала.
— Ну ладно, — сказала Нэнси. — Все в порядке. Ты что, упала с кроватки?
Молчание.
В складках полога запуталась обезьянка. Нэнси вытащила игрушку и положила рядом с правой рукой девочки.
— Знаешь что? Мы сейчас включим свет. А то здесь так темно… — Забыв о наказе Рона, она оставила гореть фонарики и включила свет рядом с ванной. — Так ведь лучше, правда?
Девочку била дрожь. Какое-то время Нэнси не могла сообразить, в чем дело. Потом до нее дошло: все дело в ее матери. Ведь это мать таскает ее за собой по барам и позволяет мужчинам к ней приставать. И хозяин их дома к ней приматывается…
— Я знаю, моя милая, что ты напугана, — сказала она, снова склонившись к девочке. — Я бы тоже на твоем месте испугалась, понимаешь? Но здесь никто тебе ничего плохого не сделает. Я тебе обещаю. Я Богом тебе клянусь, — она перекрестилась, — чтоб мне пусто было. Ты поняла меня? Все в порядке, моя дорогая?
Девочка повернула голову.
Нэнси тут же ее узнала. Чтобы скрыть изумление, она отвернулась к столику.
— Я принесла тебе стакан апельсинового сока. А еще банан и картофельные чипсы.
Девочка что-то прошептала. Нэнси тут же к ней повернулась:
— Что, милая? Что ты сказала?
— Я хочу домой. Я хочу к маме.
— Я знаю, что тебе этого хочется, — в отчаянии сказала Нэнси. Она как будто видела сейчас ее мать, тот ее озабоченный, дружеский взгляд, который она бросила на нее в маникюрном салоне. — Но прямо сейчас это невозможно, понимаешь?
— Почему?
— Потому что… потому что кто-то упал и ушибся, так? У тебя в доме, помнишь?
— Мика.
Это прозвучало как имя ребенка или собаки.
— Да, правильно. Мика упал… и там теперь такая суматоха, машины «скорой помощи» понаехали и другие всякие…
— Он умер?
— Что? Нет, нет, не умер. С ним все будет в порядке. А с тобой нет, пока ты немножко не поспишь. Почему бы тебе снова не лечь в кроватку? Тебе не холодно? Этот чертов кондиционер слишком сильно дует.
Нэнси коснулась худенькой голой ручки. Реакции не последовало, и она стала поглаживать ее. Через какое-то время она скользнула рукой под грудь девочки и попыталась ее приподнять. Девочка не противилась. Только теперь до Нэнси донесся слабый запах мочи. Она провела рукой по маленькой попке.
— Это не страшно, — сказала она. — Сейчас мы с тобой помоемся.
В ванной она сняла с девочки мокрую юбочку и трусики, рассказывая о том, что однажды, когда она училась в третьем классе, она нечаянно обмочила свои трусики.
— И вся школа об этом узнала, потому что учитель заставил меня переодеться в спортивную форму.
Девочка, казалось, была потрясена. Если она и вспомнила Нэнси, то никак этого не обнаружила. Она позволила обернуть себя полотенцем и уложить на кровать. Нижняя простыня тоже была мокрая, поэтому Нэнси чуть сдвинула ее вбок.
— Вот какая девочка у нас хорошая, — сказала она, подталкивая под спину ребенка подушки. — Хочешь теперь выпить свой сок?
Девочка кивнула.
— А кусочек бананчика откусишь? Нет?
Нэнси подала стакан. Как только девочка начала пить, снаружи послышался какой-то шум — наверное, Рон обо что-то ударился или опрокинул что-то. Стакан чуть не выпал у девочки из рук.
— Оп, — сказала Нэнси и подхватила его. — Это моя собака Таша там безобразничает. Ты обязательно с ней подружишься. Она очень смышленая. Наполовину спаниель, наполовину такса.
— Я сейчас же хочу домой.
Нэнси поставила стакан на стол. По шуму она догадалась, что Рон подслушивает в коридоре.
— Господи, я же тебе не сказала, как меня зовут! Меня зовут Нэнси. А какое у тебя имя? — Как будто она не знала.
— Рэчел.
— Рэчел. Очень красивое имя. Хорошо, Рэчел, я сейчас сниму простыни и принесу тебе чистые, а потом, может быть, ты сможешь немножко поспать. Как ты к этому относишься?
