В огромном этом мире, где от века

Мы жить обречены,

Природой рождены

Два племени — Богов и Человека.

У матери одной, с богами рядом,

Росли мы искони

И небеса одни

Пронизывали дерзновенным взглядом.

Нам разум гордый даровал величье,

Бессмертное подчас;

С богами есть у нас

Всего одно, но веское различье.

Не быть тебе, мой друг, счастливым вечно

И вечно молодым,

Мы таем, словно дым,

А жизнь богов светла и бесконечна.

Исчезла юность, изменила,

Угасла молодая сила,

И голова моя седа.

Докучный холод в зябких членах,

И зубы выпали, и в венах

Не кровь, но ржавая вода.

Прости, мой труд, мои досуги,

Простите, нежные подруги,

Увы, конец мой недалек,

Мелькнуло все, как сновиденье,

И лишь остались в утешенье

Постель, вино да камелек.

Мой мозг и сердце обветшали, —

Недуги, беды и печали,

И бремя лет тому виной.

Где б ни был: дома ли, в дороге,

Нет, нет — и обернусь в тревоге:

Не видно ль смерти за спиной?

И ведь недаром сердце бьется:

Придет, посмотрит, усмехнется

И поведет тебя во тьму,

Под неразгаданные своды,

Куда для всех открыты входы,

Но нет возврата никому.

Когда средь шума бытия

В Вандомуа скрываюсь я,

Бродя в смятении жестоком,

Тоской, раскаяньем томим,

Утесам жалуюсь глухим,

Лесам, пещерам и потокам.

Утес, ты в вечности возник,

Но твой недвижный, мертвый лик

Щадит тысячелетий ярость,

А молодость моя не ждет,

И каждый день, и каждый год

Меня преображает старость.

О лес, ты с каждою зимой

Теряешь волос пышный свой,

Но год пройдет, весна вернется,

Вернется блеск твоей листвы,

А на моем челе — увы! —

Задорный локон не завьется.

Пещеры, я любил ваш кров, —

Тогда я духом был здоров,

Кипела бодрость в юном теле,

Теперь, окостенев, я стал

Недвижней камня ваших скал,

И силы в мышцах оскудели.

Поток, бежишь вперед, вперед,

Волна придет, волна уйдет,

Спешит без отдыха куда-то,

И я без отдыха весь век

И день и ночь стремлю свой бег

В страну, откуда нет возврата.

Судьбой мне краткий дан предел,

Но я б ни лесом не хотел,

Ни камнем вечным стать в пустыне,

Остановив крылатый час,

Я б не любил, не помнил вас,

Из-за кого я старюсь ныне.

Пахарь, знай свои поля

И не бойся короля!

Пусть монарх сидит на троне,

Скоро в мир потусторонний

Он отправится, поверь, —

Всем открыта эта дверь.

Всех накроет крышка гроба:

Венценосная особа

Сядет в лодку Старика

Рядом с тенью мясника.

Тем, кто жаждет славы ратной,

Предзаказан путь обратный

С окровавленных полей.

Честный труженик, смелей!

Что для мертвых луки, копья?

Что тебе судьба холопья? —

Под плитою гробовой

Ты забудешь лемех свой.

Радамант, судья суровый,

Не смутится, седобровый,

Перед блеском пышных лат

Вместо нищенских заплат.

Для Плутона не обуза

Ни клинок, ни аркебуза,

Ни роскошный мавзолей

Опочивших королей!

Прекрасной Флоре в дар — цветы,

Помоне — сладкие плоды,

Леса — дриадам и сатирам,

Кибеле — стройная сосна,

Наядам — зыбкая волна,

И шорох трепетный — Зефирам.

Церере — тучный колос нив,

Минерве — легкий лист олив,

Трава в апреле — юной Хлоре,

Лавр благородный — Фебу в дар,

Лишь Цитерее — томный жар

И сердца сладостное горе.

Вчера сказал я: дай спою,

Как Франк могучий рать свою

На галльский берег вывел смело!

Но лира, мне наперекор,

Презрев воинственный задор,

Лишь о любви к Кассандре пела.

Я думал: в чем же тут секрет?

Любовь я славил столько лет,

Что лира попросту привыкла

К словам любви, и ей нужны

Другие две иль три струны,

Чтобы другая песнь возникла.

И я немедля все, что мог, —

Колки, и квинты, и смычок —

Переменил рукой суровой,

Взмахнул воинственно смычком, —

Но лира прежним языком

Мне о любви запела новой.

Прости, о Франк, но чтобы впредь

Величьем ратных дел греметь

И о себе напомнить миру,

Проси потомка-короля,

Пусть, мне аббатство уделя,

Мою умилостивит лиру.