Кто хочет зреть, как Бог овладевает мною,

Как осаждает он и как теснит в бою,

Как, честь свою блюдя, он губит честь мою,

Как леденит и жжет отравленной стрелою,

Кто видел, как велит он юноше, герою

Бесплодно заклинать избранницу свою,

Пускай придет ко мне: стыда не утаю,

Обиды сладостной от глаз чужих не скрою.

И видевший поймет, как дух надменный слаб

Пред яростным стрелком, как сердце — жалкий раб

Трепещет, сражено его единым взглядом.

И он поймет, зачем пою тому хвалу,

Кто в грудь мою вонзил волшебную стрелу

И опалил меня любви смертельным ядом.

Гранитный пик над голой крутизной,

Глухих лесов дремучие громады,

В горах поток, прорвавший все преграды,

Провал, страшащий темной глубиной.

Своим безлюдьем, мертвой тишиной

Смиряют в сердце, алчущем прохлады,

Любовный жар, палящий без пощады

Мою весну, цветущий возраст мой.

И, освежен, упав на мох зеленый,

Беру портрет, на сердце утаенный,

Бесценный дар, где кисти волшебством,

О Денизо, сумел явить твой гений

Всех чувств родник, источник всех томлений.

Весь мир восторгов в образе живом.

Любя, кляну, дерзаю, но не смею,

Из пламени преображаюсь в лед,

Бегу назад, едва пройдя вперед,

И наслаждаюсь мукою своею.

Одно лишь горе бережно лелею,

Спешу во тьму, как только свет блеснет,

Насилья враг, терплю безмерный гнет,

Гоню любовь — и сам иду за нею.

Стремлюсь туда, где больше есть преград.

Любя свободу, больше плену рад,

Окончив путь, спешу начать сначала.

Как Прометей, в страданьях жизнь влачу,

И все же невозможного хочу, —

Такой мне Парка жребий начертала.

«В твоих кудрях нежданный снег блеснет,

В немного зим твой горький путь замкнется.

От мук твоих надежда отвернется,

На жизнь твою безмерный ляжет гнет,

Ты не уйдешь из гибельных тенет,

Моя любовь тебе не улыбнется,

В ответ на стон твой сердце не забьется,

Твои стихи потомок осмеет.

Простишься ты с воздушными дворцами,

Во гроб сойдешь, ославленный глупцами,

Не тронув суд небесный и земной».

Так предсказала нимфа мне мой жребий,

И молния, свидетельствуя в небе,

Пророчеством блеснула надо мной.

О, если бы, сверкая желтизной,

Моей Кассандрой принят благосклонно,

Я золотым дождем ей лился в лоно,

Красавицу лаская в час ночной.

О, если бы, одевшись белизной,

Ее, как Бык, сошедший с небосклона,

Умчал, когда присядет утомленно,

Нарвав букет, она в тени лесной,

О, если бы в томленье одиноком

Я стал Нарциссом, а она — потоком.

И я всю ночь купаться мог бы в нем.

О, если б ночь не покидала неба,

О, если бы не вспыхнул пламень Феба,

Ее сменяя бесполезным днем!

Два карих глаза, ясных два топаза,

Передо мной сверкают, как огни.

Мои поработители они,

Тюремщики мои, два карих глаза.

Ослушаться не в силах их приказа.

Их чары, наваждению сродни,

Меня лишили разума. Одни

Они — источник моего экстаза.

Заполнили собой мечты и сны,

Все мысли ими прочь оттеснены,

И вдохновенье зажжено лишь ими.

Свое перо я тонко застругал, —

В честь этих глаз слагаю мадригал,

Единственное прославляю имя.

Скорей погаснет в небе звездный хор

И станет море каменной пустыней,

Скорей не будет солнца в тверди синей,

Не озарит луна земной простор,

Скорей падут громады снежных гор,

Мир обратится в хаос форм и линий,

Чем назову я рыжую богиней

Иль к синеокой преклоню мой взор.

Я карих глаз живым огнем пылаю,

Я серых глаз и видеть не желаю,

Я враг смертельный золотых кудрей,

Я и в гробу, холодный и безгласный,

Не позабуду этот блеск прекрасный

Двух карих глаз, двух солнц души моей.

Когда, как хмель, что, ветку обнимая,

Скользит, влюбленный, вьется сквозь листы,

Я погружаюсь в листья и цветы,

Рукой обвив букет душистый мая,

Когда, тревог томительных не зная,

Ищу друзей, веселья, суеты, —

В тебе разгадка, мне сияешь ты,

Ты предо мной, мечта моя живая!

Меня уносит к небу твой полет,

Но дивный образ тенью промелькнет,

Обманутая радость улетает,

И, отсверкав, бежишь ты в пустоту, —

Так молния сгорает на лету,

Так облако в дыханье бури тает.