* * * Всю боль, что я терплю в недуге потаенном, Стрелой любви пронзен, о Феб, изведал ты, Когда, в наш мир сойдя с лазурной высоты, У Ксанфа тихого грустил пред Илионом. Ты звуки льстивых струн вверял речным затонам, Зачаровал и лес, и воды, и цветы, Одной не победил надменной красоты, Не преклонил ее сердечной муки стоном. Но, видя скорбь твою, бледнел лесной цветок, Вскипал от слез твоих взволнованный поток, И в пенье птиц была твоей любви истома. Так этот бор грустит, когда брожу без сна, Так вторит имени желанному волна, Когда я жалуюсь Луару у Вандома. * * * Когда ты, встав от сна богиней благосклонной, Одета лишь волос туникой золотой, То пышно их завьешь, то, взбив шиньон густой, Распустишь до колен волною нестесненной — О, как подобна ты другой, пенорожденной, Когда, волну волос то заплетя косой, То распуская вновь, любуясь их красой, Она плывет меж нимф по влаге побежденной! Какая смертная тебя б затмить могла Осанкой, поступью, иль красотой чела, Иль томным блеском глаз, иль даром нежной речи. Какой из нимф речных или лесных дриад Дана и сладость губ, и этот влажный взгляд, И золото волос, окутавшее плечи! * * * Подчас боязнь и тотчас упованье Разбили стан во мне со всех сторон; Никто из них в бою не побежден, И их во всем равно соревнованье… Уверен или полный колебанья, С надеждами, со страхом я знаком. Чтоб обмануть себя в себе самом, Сулю я сердцу плена окончанье… Пред смертью я увижу ли тот срок, Когда сорву весны твоей цветок, Что на меня бросает тень благую? Когда-нибудь, в твоих руках склонен, То оживлен, то полуутомлен, Я встречу ли минуту роковую? * * * До той поры, как в мир любовь пришла И первый свет из хаоса явила, Не созданы, кишели в нем светила Без облика, без формы, без числа. Так праздная, темна и тяжела, Во мне душа безликая бродила, Но вот любовь мне сердце охватила, Его лучами глаз твоих зажгла. Очищенный, приблизясь к совершенству, Дремавший дух доступен стал блаженству, И он в любви живую силу пьет, Он сладостным томится притяженьем, Душа моя, узнав любви полет, Наполнилась и жизнью и движеньем. * * * Как молодая лань, едва весна Разбила льда гнетущие оковы, Спешит травы попробовать медовой, Покинет мать и мчится вдаль одна, И в тишине, никем не стеснена, То в лес уйдет, то луг отыщет новый, То свежий ключ найдет в тени дубровы, И прыгает, счастлива и вольна. Пока над ней последний час не грянет, Пока стрела беспечную не ранит, Свободной жизни положив предел, — Так жил и я — и дни мои летели, Но вдруг, блеснув в их праздничном апреле, Твой взор мне в сердце кинул сотню стрел. * * * Нет, ни камея, золотом одета, Ни лютни звон, ни лебедя полет, Ни лилия, что над ручьем цветет, Ни прелесть роз в живом луче рассвета, Ни ласковый зефир весны и лета, Ни шум весла, ни пенье светлых вод, Ни резвых нимф веселый хоровод, Ни роща в дни весеннего расцвета, Ни блеск пиров, ни ярой битвы гром, Ни темный лес, ни грот, поросший мхом, Ни горы в час вечернего молчанья, — Ни все, что дышит и цветет вокруг, Не радует души, как этот Луг, Где вянут без надежд мои желанья. * * * Дриаду в поле встретил я весной. Она в простом наряде, меж цветами, Держа букет небрежными перстами, Большим цветком прошла передо мной. И, словно мир покрылся пеленой, Один лишь образ реет пред очами, Я грустен, хмур, брожу без сна ночами, Всему единый взгляд ее виной. Я чувствовал, покорный дивной силе, Что сладкий яд ее глаза струили, И замирало сердце им в ответ. Как лилия, цветок душистый мая, Под ярким солнцем гибнет, увядая, Я, обожженный, гасну в цвете лет. * * * Когда прекрасные глаза твои в изгнанье Мне повелят уйти — погибнуть в цвете дней И Парка уведет меня в страну теней, Где Леты сладостной услышу я дыханье, — Пещеры и луга, вам шлю мое посланье, Вам, рощи темные родной страны моей, Примите хладный прах под сень своих ветвей. Меж вас найти приют — одно таю желанье. И, может быть, сюда придет поэт иной, И сам, влюбленный, здесь узнает жребий мой, И врежет в клен слова — печали дар мгновенный: «Певец вандомских рощ здесь жил и погребен, Отвергнутый, любил, страдал и умер он Из-за жестоких глаз красавицы надменной». |