Удушливый дым постепенно наполнял дом. Дочери старика, до конца не поняв, что происходит, сгрудились возле него, что-то громко крича. Старик, как-то сразу потерявший былую уверенность, отрешенно смотрел на разгорающийся пожар, еще, как видно, не осознавая, какое несчастье их постигло.

Медлить было нельзя: огонь подступал к самой веранде. Вагиф, облив водой грубошерстный палас, лежащий на полу, и схватив в охапку одну из дочерей старика, предварительно набросив на нее мокрый палас, бросился к забору по узкой полоске еще не пылающей земли. Добежав до забора, он рывком перебросил через него свою ношу. Подобным образом Вагиф спас и вторую дочь. Лишь со стариком произошла небольшая заминка. Он еле-еле поднял его на верх забора, откуда его осторожно сняли дочери.

Буквально через секунду после того, как они покинули дом, узкая дорожка, которая спасла их, запылала, а еще через мгновение вспыхнул дом. Женщины не плакали, они молча смотрели на горящий дом и что-то тихо шептали, поддерживая своего отца, все еще сжимавшего своими худыми старческими руками никому не нужный револьвер.

К утру дом сгорел дотла. Вагиф со стариком и его дочерьми все это время находился в небольшом сарае, который стоял несколько на отшибе и не пострадал от пожара. Где-то под самое утро они услышали шум подъезжающих машин. Вагиф привычным движением рук передернул затвор.

Из первой остановившейся машины выскочил высокий мужчина, чем-то напоминающий старика. Увидев Вагифа, он вскинул карабин.

— Нет, — услышал Вагиф голос старика, — не убивай, он друг.

Мужчина, как бы очнувшись, медленно опустил оружие.

— Он друг, — повторил старик, подойдя поближе, — он спас Руслана и помог нам защитить себя. Ему надо в Москву, помоги ему.

Мужчина, молча протянув руку, слегка кивнул в знак благодарности. Уже в машине Вагиф вдруг почувствовал, насколько он устал. Все тело болело. Ужасно горели сожженные ладони рук, но это было не столь важно. Главное, что он уже сегодня отправится в Москву. Для него это сейчас было самым важным.

Москва встретила Вагифа неприятным моросящим дождем. Он не любил такую погоду, она создавала внутренний дискомфорт, заставляя чувствовать себя одиноким и никому не нужным. Прожив в Москве более трех лет, он так и не смог привыкнуть к нудной осенней погоде.

На Курском вокзале, как всегда, было многолюдно. Разношерстная толпа неторопливо текла по широким переходам, огибая бесчисленные лотки с газетами, журналами и прочей полиграфической продукцией, вдруг как-то сразу наводнившей Москву.

Вагиф не спеша поднялся по подземному переходу наверх, стараясь все время быть в гуще толпы. Еще на перроне он невольно обратил внимание на странную с первого взгляда закономерность. Буквально через каждые сто-двести метров он натыкался на блюстителей порядка.

И вместе с тем в поле его зрения то и дело попадали лица, явно принадлежащие к той определенной категории людей, которая не могла не интересовать невозмутимых милиционеров. Создавалось невольное впечатление, что между ними заключено какое-то только им известное соглашение о разделе сфер влияния.

Как ни странно, своих коллег он не заметил, что его тоже несколько удивило.

Сдав в камеру хранения небольшой кожаный саквояж, которым его снабдили на прощание в Грозном, он вышел на площадь.

Город бурлил. На каждом углу толпился народ, образуя своеобразные островки стихийно функционирующей уличной торговли. Здесь можно было купить что угодно от добротного костюма до явной подделки местных умельцев.

Среди этих свободных предпринимателей кое-где можно было заметить молодых подтянутых мужчин с цепким, хорошо узнаваемым профессиональным взглядом оперработников.

Пошатавшись с полчаса, Вагиф зашел в небольшое уютное кафе, где довольно сносно поел. Если бы еще полгода назад ему назвали стоимость его более чем скромного заказа, он посчитал бы этого человека не совсем нормальным. Ему с трудом удалось сохранить невозмутимость, отсчитывая несколько купюр, составлявших в недалеком прошлом половину его месячного оклада.

Да, Москва неузнаваемо изменилась. Снова оказавшись на улице, он по привычке внимательно огляделся. Все было чисто, его никто не пас. Свернув на тихую улицу, он узкими московскими дворами вышел к нежилому пятиэтажному дому, который, на его счастье, еще не был снесен. Тихо проскользнув в полуобвалившийся подъезд, он стал осторожно подниматься по лестнице.

Оказавшись на третьем этаже, он мягко толкнул массивную дверь, ведущую в длинный коридор бывшей коммуналки. Его обдало запахом сырости, плесени и еще чего-то такого, что его сразу насторожило. Вагиф резко повернулся назад, но, за что-то зацепившись, с грохотом полетел на пол. Уже лежа на полу, он понял, что он уловил в этом запахе — присутствие человека.

Неожиданно вокруг Вагифа засветились слабые огоньки зажженных спичек. В свете этих трепещущих огоньков он с неподдельным удивлением разглядел три пары глаз, заинтересованно рассматривающих его.

— Ну, так и будем лежать? — послышался откуда-то сверху низкий мужской голос.

Вагиф медленно поднялся, потом, слегка отряхнувшись, подошел к невысокому, крепко сбитому мужчине, державшему в одной руке увесистое полено, а в другой деформированную, бросающую тусклый свет керосиновую лампу.

— Я не знал, что этот «дворец» занят, — начал он, слегка улыбнувшись. — Прошу извинить за вторжение.

— Ты что, новенький? — спросил его мужчина, опустив полено.

— Наверное, новенький, — миролюбиво ответил Вагиф.

— По виду не скажешь, — все еще с нотками подозрения в голосе продолжал мужчина. — Но как бы там ни было, устраивайся, а утром поговорим.

Он указал Вагифу на дальний угол, где лежала охапка какого-то тряпья. Вскоре обитатели дома разбрелись по своим углам, и в комнате опять воцарилась кромешная тьма. Вагиф, устроившись на ворохе старых, изношенных вещей, еще долго лежал с открытыми глазами, стараясь продумать план своих действий на завтра, но не придя ни к какому более или менее приемлемому решению, тоже заснул, предусмотрительно положив правую руку с пистолетом под голову.

Утро следующего дня выдалось на редкость погожим. Сквозь грязные, местами покрытые паутиной оконные стекла в комнату непрерывным потоком лился солнечный свет, еще больше подчеркивая ветхость находившейся в ней мебели круглого стола с покореженной столешницей, разбитых венских стульев без спинки, покосившегося широкого платяного шкафа с треснувшим в нескольких местах зеркалом.

Вагиф, внимательно осмотревшись, поднялся со своего ложа и, слегка потянувшись, сделал несколько приседаний. Тело приятно заныло.

— Минут через десять будет готов завтрак, — неожиданно послышался знакомый низкий голос.

В дверях стоял вчерашний мужчина, на сей раз державший в одной руке обычный кухонный нож, а в другой полуочищенную картофелину.

— Умыться можешь в конце коридора, — продолжил он, энергично махнув рукой в указанном направлении.

Поблагодарив, Вагиф пошел умываться. В конце коридора возвышался старинный рукомойник, чем-то напоминающий буфет. «Антикварная вещь, — невольно подумал Вагиф, беря в руки обмылок. — Интересно, где они его раздобыли?» В прошлый раз, когда он здесь был, рукомойника не было, впрочем, как и самих обитателей.

Дело в том, что перед самым отъездом в Баку он решил сделать себе тайничок. Так, на всякий случай. Он так и назывался — ДУП, то есть «для ухода в подполье». В него обычно закладывалось все, что позволяло некоторое время действовать абсолютно автономно.

Например, в его тайничке находилось немного продуктов, две смены белья, пара костюмов, деньги и любимый пистолет «вальтер» без опознавательных номеров. Кроме того, он в последний раз проявил инициативу и положил в тайник небольшой кожаный чемоданчик с кое-какой аппаратурой, которая все еще считалась экспериментальной, особо секретной и могла в полевых условиях заменить многие технические службы.