Лестерн легко поднялся и неторопливо направился к выходу. Было около десяти вечера.

Вагиф так же не спеша покинул зал, спустился вниз по лестнице и, пройдя по узкому коридору, оказался в туалетной комнате. Глядя в большое зеркало, он поправил галстук. Никого, кроме него, в помещении не было. Зайдя в кабину, он запер дверь и аккуратно извлек небольшой сверток, прикрепленный липкой лентой к задней стенке бачка. Опустив пакет во внутренний карман пиджака, он слегка приоткрыл дверь. В коридоре было пусто.

Выйдя из кабины, Вагиф опять подошел к зеркалу, поправляя пиджак. В этот момент послышался слабый скрип, и в дверях показался невысокий мужчина. В зеркале отразилось его бледное лицо с плотно сжатыми губами и характерным жестким взглядом профессионального убийцы.

Вагиф ничего больше не успел разглядеть. Автоматически, натренированным движением он выхватил из кобуры пистолет и резко развернулся лицом к вошедшему. Вагиф опередил его на долю секунды. Пуля, выпущенная им из небольшого автоматического пистолета, опрокинула мужчину навзничь, попав ему в шею. Но и тот успел выстрелить, хотя и не так удачно. Его пуля, пролетев в сантиметре от головы Вагифа, с грохотом расколола зеркало.

В проеме двери показался еще один тип. Судорожно вытаскивая пистолет, он бросился к Вагифу, но, не сделав и пары шагов, рухнул на пол, получив пулю в живот.

Вагиф, резко захлопнув дверь туалетной комнаты, подбежал к окну и, распахнув его, вскочил на подоконник. Спрыгнув вниз, он оказался на узкой боковой улочке, сплошь заставленной машинами. Людей не было. Оглядевшись по сторонам, он побежал вверх по улице.

Добежав до улицы, где находился вход в ресторан, в котором он только что обедал с Лестерном, Вагиф заметил небольшую группу столпившихся людей. Секунду поколебавшись, он направился к ним. На мостовой, неестественно вывернув голову, лежал Джордж Лестерн. Он был мертв. Пуля, раздробив череп, до неузнаваемости изменила его облик, придав его лицу какое-то странное, удивленное выражение. Смерти, во всяком случае такой, он явно не ожидал.

Отойдя от трупа, Вагиф посмотрел на противоположную сторону улицы. У роскошного темно-вишневого «мерседеса» стоял высокий мужчина средних лет в темном плаще. Он внимательно, слегка прищурив светлые глаза, в упор разглядывал Вагифа. Потом, чему-то загадочно улыбнувшись, с достоинством сел в автомобиль.

«Я его видел, — невольно мелькнула у Вагифа мысль. — Я точно его видел. Но где?»

Неожиданно послышалась сирена полицейской машины. Вагиф, быстро перейдя дорогу, поспешно опустился на заднее сиденье такси, стоявшего на стоянке у гостиницы. Он прекрасно понимал, что ему необходимо как можно быстрее убраться отсюда. И не только отсюда, но и вообще из страны. Он интуитивно ощущал, как неведомое враждебное кольцо, окружающее его, с каждой секундой сжимается, оставляя все меньше возможности для спасения.

Через два часа Вагиф уже сидел в салоне самолета, направляющегося в Москву. Это был последний день декабря 1989 года. Наступал новый, 1990-й год.

В Москве Вагифа никто не встречал. Быстро пройдя таможенный досмотр, он направился к автоматической камере хранения, где в одной из секций его дожидался сверток с оружием, документами и небольшой суммой денег. Уже захлопнув дверцу, Вагиф невольно улыбнулся. В Лондоне на ту же операцию у него ушло куда больше времени. Дома, что ни говори, все как-то иначе.

До города пришлось добираться на рейсовом автобусе. Удобно устроившись в мягком кресле новенького «икаруса», Вагиф попытался восстановить в памяти все детали разговора с Лестерном. Его интонацию, жестикуляцию, короче, весь тот эмоциональный фон, который там, в Лондоне, оказался как бы на втором плане.

Тогда для Вагифа куда большее значение представляли сами факты, излагаемые Джорджем. Но сейчас, после его трагической гибели, Вагифа интересовали те неуловимые детали, невольно раскрывающие душевное состояние собеседника, которые могли бы помочь разобраться в истинных причинах случившегося. Вагиф был уверен, что Лестерн знал или во всяком случае предполагал, откуда ему грозит опасность. И не успел или не захотел сказать из чисто профессиональной гордости, решив, что сам во всем разберется.

Сам процесс восстановления разговора требовал огромной сосредоточенности на так называемых «узловых» моментах. Таковыми, согласно очень популярному в последнее время среди сотрудников спецслужб курсу логического восстановления действительности, являлись факты, словесные обороты и просто отдельные слова, которые произвели на человека, восстанавливающего события, какое-нибудь впечатление. Неважно, хорошее или плохое.

После чего составлялась первичная схема разговора — в виде геометрической фигуры, на углах которой записывались те детали общения, которые на эмоциональном уровне запомнились наиболее ярко. По ним в соответствии с внутренней логикой разговора и личного, интуитивного восприятия самого анализирующего восстанавливались менее запомнившиеся детали, и так до тех пор, пока полностью не исчерпывались все факты, сохранившиеся в памяти восстанавливающего.

В процессе такой работы, как правило, всплывали самые мельчайшие подробности, которые заново переживались, тем самым обостряя эмоциональный фон и интуицию, очень часто подсказывающие верное решение. Но для восстанавливающего это было настоящей пыткой. Чтобы полностью воссоздать даже самый короткий разговор, требовались титанические усилия и отменное здоровье.

Техника восстановления фактов была известна давно. Еще во времена Римской империи применялись подобные методы. Потом о них забыли и лишь в эпоху Возрождения вспомнили вновь. Особенно серьезно увлекались этим в Ватикане, достигнув потрясающих результатов. Тогда же на основе огромного экспериментального опыта и были сформулированы основные ограничения на ресурсы человеческой памяти.

Для активизации процесса восстановления применялись в первую очередь специальным образом подобранные вопросы. После чего в те суровые времена пускались в ход различные вспомогательные средства: физическое воздействие, проще говоря, пытки, а также алкоголь, дурманящее зелье и тому подобное.

Но человеческая память все равно сопротивлялась. Мешало то, что позднее было названо подсознанием. И вот уже в наше время, а точнее, перед второй мировой войной и после нее, вновь вернулись к этому вопросу. Но уже вооружившись современными методами — математикой и наркотическими веществами вкупе с другими изощренными средствами, к которым можно отнести и электрошок.

Особенно в этом продвинулись нацисты, ставившие опыты в концлагерях. Потом отличились американцы, которые, получив немецкую документацию, привнесли нечто свое, начав широко применять синтезированные сильнодействующие препараты.

К счастью, этот путь оказался ошибочным. Расторможение подсознания сыграло злую шутку. После подобной обработки испытуемый вспоминал порой события, вообще не происходившие в действительности, а реальные факты претерпевали просто фантастические видоизменения.

Но самое главное, подвергавшийся такому воздействию человек отныне принимал за реальность ту интерпретацию событий, которую создало его больное воображение. И изменить что-либо было уже невозможно. Он мог вспомнить лишь то, что представляло собой бессмысленную мешанину из его детских воспоминаний, личных переживаний, нереализованных желаний и бог знает чего еще. Этот путь оказался тупиковым.

Где-то в конце семидесятых все-таки снова вернулись к этой проблеме, сделав на сей раз упор на кибернетику и применение современной вычислительной техники. Особенно большие успехи были достигнуты во второй половине восьмидесятых после изобретения персональных компьютеров. Теперь ставка делалась на так называемые интеллектуальные программы анализа и хорошо подобранные тесты.

В СССР эти работы велись на базе одного из технических вузов Москвы, готовящего специалистов в области космической техники и связи. И сделано было немало.