Выходило так, что эти неизвестные «коллеги» не только знали о Саше и о его контактах с Алексеем Васильевичем, но и пытались на чем-то подловить самого мэтра, предложив Саше позвонить ему. Как потом выяснилось, они оставили ей телефоны Алексея Васильевича, в том числе и на даче, очевидно, зная, что сам Вагиф вряд ли дал бы ей этот номер.

Вагиф пожалел, что тогда, в первое знакомство с мэтром, когда было совершено покушение на них с Геннадием, Алексей Васильевич не довел дело до конца, предпочитая делать вид, будто речь идет об обычной уголовщине. Якобы эти профессионалы перепутали квартиры, по ошибке чуть не отправив к праотцам не тех.

Конечно, подобное объяснение было смехотворным, но тем не менее никто из высших чинов не удивился. Более того, все дружно сделали вид, будто поверили в эту белиберду. Результат же такого отношения не заставил себя долго ждать. Последовало второе покушение, спланированное куда более профессионально и хладнокровно.

Когда Вагиф приехал на дачу, Алексей Васильевич еще не спал. Нацепив очки, он сидел у камина и перебирал какие-то фотографии, потягивая коньяк из стоящей на низком столике рядом с ним хрустальной рюмки.

— Ну что, приехал? — Не поднимая головы, протянул он, взглянув из-под очков на Вагифа. — Тогда рассказывай, как эти сукины дети тебя раньше времени похоронили.

Вагиф внимательно взглянул на Алексея Васильевича.

— Не обижайся, я не приказывал подслушивать. Это сами ребята малость перестарались.

Выслушав рассказ Вагифа, мэтр задумался. Он минут пять сидел молча, погрузившись в свои размышления, неторопливо тасуя в руках несколько фотографий. Потом, неожиданно подняв голову, протянул одну фотографию Вагифу.

С небольшой, порядком потускневшей фотографии на него смотрело молодое мужское лицо с твердым, жестковатым взглядом. Внимательно вглядевшись в изображение, Вагиф понял, что перед ним фотография того самого человека, которого он заметил в момент убийства Лестерна, только здесь он был намного моложе. Лет на десять — пятнадцать.

— Узнаешь? — тихо произнес Алексей Васильевич, медленно вставая с кресла.

— Точно сказать трудно, но мне кажется, это тот самый человек, которого я видел в Лондоне у входа в ресторан, когда убили Джорджа, — с легким сомнением ответил Вагиф, вытаскивая из пачки сигарету.

— Этого человека я когда-то неплохо знал, — откашлявшись, начал Алексей Васильевич. — Его настоящая фамилия — Репин, Анатолий Сергеевич Репин. Мы с ним вместе служили лет так тринадцать. Умный человек, хороший специалист. Немногословный, деловой, авантюристического склада характера, не трус. По службе у Репина проблем не было. Его не особенно любили, но уважали, точнее говоря, побаивались. Не потому, что мог начальству при случае заложить или донос настрочить, этого как раз за ним не водилось. Его побаивались, как бы это точнее сказать, просто интуитивно, как человека, для которого нет никаких преград при достижении своей цели. В известном смысле — как своего рода фанатика. Помню одно дело. Шла работа с западным немцем. Шла тяжело, твердый был мужик. Так вот, после ряда неудач наших коллег за дело взялся Репин, притом по собственной инициативе. Нет, он не применял средств физического или какого-либо иного воздействия, но он так измотал бесконечными, изнуряющими, сутками продолжавшимися допросами этого несчастного, что тот «раскололся». Репин после этого «марафона» сам похудел килограммов на десять, но и немца довел до полного изнеможения. Упорным мужиком был Анатолий Сергеевич.

— Ну а вы, Алексей Васильевич, в каких отношениях с ним были?

— Как ни странно, почти в приятельских. Он меня, как сам иногда говорил, уважал. Правда, за что именно, не знаю. А потом произошел с ним казус. В то время он работал в одной из западноевропейских стран под «крышей» посольства. Работал как всегда хорошо, но с одним из сотрудников этого посольства у него отношения явно не сложились. Все бы ничего, будь этот «дипломат» просто сотрудником МИДа, пусть даже из числа высокопоставленных. Он же, на несчастье Репина, был просто советником, но имел родственные связи среди политических руководителей того времени. И так случилось, что на Анатолия проклюнулся компромат, притом с душком. Оказалось, что наш Репин имел слабость к девицам легкого поведения. Более того, стали поговаривать, что в вопросах секса он, как бы это поточнее выразиться, довольно оригинален. Ничего конкретного не было и все рано или поздно рассосалось бы, но Репин вспылил и съездил по физиономии этому советнику, который особенно старался смешать его с дерьмом. Дело приняло нехороший оборот. Ему посоветовали извиниться, но он ни в какую. Да еще в одной компании нехорошо отозвался о наших безупречных политических лидерах, назвав их всех дешевыми прохиндеями. Его слова тотчас же донесли куда надо.

— Не слишком ли странно он вел себя для профессионала?

— С первого взгляда, да. Но только с первого. Человек долгое время был как сжатая пружина. Не человек, гранит. Без единого изъяна. А тут о нем такое рассказывают, более того, смакуют, да скорее всего то, чего вообще не было. К тому же он, наверное, считал, что его поддержит наше начальство, не даст на съедение партийным моралистам. Но там, наверху что-то не так сработало, его вызвали на ковер и выдали на всю катушку. Тут Анатолий Сергеевич не выдержал и настрочил письмо «самому», где достаточно резко написал обо всем, что его не устраивало, в том числе и о руководстве самого комитета. А параллельно с этим, как стало позже известно, кто-то шепнул кому надо из наших «друзей» о возникших проблемах у одного из сотрудников советских спецслужб. Те нашли какие-то пути для контакта с ним. И буквально за несколько часов до получения нашим посольством строжайшего указания из Москвы незамедлительно отправить «ослушника» домой, они показали копию этого послания Репину, присовокупив, естественно, к тому свое видение проблемы. И Репин сбежал. Но как он это сделал, когда по логике вещей в создавшейся ситуации за ним должны были установить негласный надзор, убей меня, не знаю. Это для меня до сих пор загадка.

— Сбежал к американцам?

— Скорее всего да, хотя вначале с ним работали англичане.

— И что с ним приключилось потом?

— А потом, насколько мне известно, у него не сложились отношения уже с американцами, и он исчез из поля зрения. По непроверенным данным, этот период был для него особенно труден, а потом его кто-то подобрал, но кто и, самое главное, для чего — пока неизвестно. Вот и все, что я о нем знаю.

— Не густо.

— Ну ты нахал! Скажи спасибо, что хоть это известно.

— Хорошо, это все понятно, а делать-то что будем?

— Сейчас выпьем по рюмке коньяка, а с завтрашнего дня, дорогуша, ты у нас будешь подсадной уткой или гусем, это уж как тебе больше нравится. Станем искать выход на «охотников», время и впрямь не ждет. Роль, конечно, незавидная, но, как говорил основоположник ленинизма, архиважная. Утром познакомлю с твоими «ангелами-хранителями». Ребята все молодые, но способные. Лады?

— Лады.

— Вот и хорошо. Ну, а сейчас по маленькой. — И Алексей Васильевич, налив коньяка во вторую рюмку, протянул ее Вагифу.

Утром следующего дня Вагиф проснулся поздно, в десятом часу. Полежав минут десять в теплой постели, он неохотно откинул толстое одеяло и, сунув ноги в мягкие домашние шлепанцы, поплелся в ванную комнату.

Увидев свое отражение в зеркале, Вагиф остался недоволен. Нездоровый цвет лица, мешки под глазами, красноватые белки. Вернувшись в комнату, он решительно сбросил теплый халат и, приоткрыв форточку, занялся физзарядкой. Он сгибался, разгибался и отжимался более часа. И лишь почувствовав приятную усталость в суставах, прошел в ванну.

Приняв контрастный душ, тщательно побрившись и обрызгав себя французским дезодорантом, он неторопливо оделся в новый костюм и спустился вниз, в гостиную. Алексей Васильевич уже сидел за столом. Окинув Вагифа одобрительным взглядом, он что-то буркнул вместо приветствия и указал рукой на стоящий рядом стул. В то утро за столом сидели семеро мужчин. Кроме Алексея Васильевича, все они были Вагифу неизвестны.