Проснулся он вечером. Тщательно побрившись, неторопливо оделся, выбрав теплые мягкие брюки темно-серого цвета и в тон им толстый исландский свитер с высоким воротником-стойкой. После чего, натянув сапоги и куртку, покинул номер. Спустившись вниз, он выпил в кафе две чашки черного кофе и съел кусок какого-то пирога. Потом перелистал пару журналов и, взяв свою куртку, вышел в вестибюль.
Молодой парень, лениво пережевывавший котлету в углу кафе, прервал свое невеселое занятие и, положив деньги на стол рядом с тарелкой, вышел вслед за ним. Вагиф, не глядя по сторонам, быстро пересек вестибюль и вышел на улицу. Он прекрасно понимал, что Алексей Васильевич не оставит его без внимания и потому не стал терять время на выяснение того, кто именно сегодня будет выполнять нелегкую роль его ангела-хранителя.
Подойдя к оставленной по его просьбе «ниве», он открыл дверцу и, не удержавшись, посмотрел в зеркало заднего обзора. Заметив молодого парня, садящегося за руль «шестерки», ранее внимательно следившего за ним в кафе, Вагиф невольно улыбнулся. Все в порядке, значит, он, несмотря ни на что, все еще в форме, поскольку заприметил парня еще в коридоре, заходя в кафе.
Алексей Васильевич не говорил, можно ли покидать пансионат. Да и сам Вагиф прекрасно понимал, что делать это нежелательно, но и оставаться здесь он больше не мог. Ему было необходимо сменить обстановку, потолкаться в городе, побыть в обыкновенной человеческой толпе, далекой от стрельбы, погонь, смертей. Короче говоря, он хотел хоть на какое-то время забыть весь тот ужас, который ему пришлось пережить за последнее время.
До города он добрался без приключений. Оставив машину на стоянке у метро, он пешком прошел несколько кварталов и оказался в районе Арбата. Несмотря на холод и довольно позднее время — было что-то около семи вечера, — здесь оказалось многолюдно. Он любил тут гулять. Он мог часами всматриваться в незатейливо выполненные произведения искусства, часто выставляемые здесь для всеобщего обозрения, или слушать музыку местных музыкантов, порой искренне удивляясь их мастерству. Воистину на Арбате можно было встретить все что угодно и на любой вкус.
Он уже гулял больше часа и собирался вернуться к своей машине, как вдруг услышал неподалеку знакомый голос. Пройдя несколько шагов, он неожиданно увидел Ксению, яростно спорящую с каким-то бородатым мужиком двухметрового роста. Из долетающих до него обрывков разговора Вагиф понял, что этот детина — художник, который никак не хочет уступить Ксении свой «шедевр» на червонец дешевле.
Вначале Вагиф хотел уйти, но потом, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, сделал несколько шагов и, вытащив необходимую сумму, молча протянул ее несговорчивому художнику. Ксения возмущенно повернулась, но, узнав Вагифа, смущенно замолчала и попятилась назад.
— Я дарю вам это полотно и прошу вас принять его, — неожиданно чопорно произнес Вагиф, чем, очевидно, окончательно сразил Ксению.
Она медленно протянула руку и взяла картину. Вагиф улыбнулся и, повернувшись, пошел в сторону метро. Вдруг он услышал сзади чьи-то шаги и кто-то крепко схватил его за рукав. Повернув голову, он увидел рядом с собой слегка запыхавшуюся Ксению.
— Хорошо, я возьму эту картину, но тогда вы должны поехать со мной, — выдохнула она, все еще крепко держа его за рукав.
— Куда? — ничего не понимая, спросил Вагиф.
— На день рождения моего… нашего друга, — ответила Ксения, глядя ему прямо в глаза.
А через полчаса они были уже в чистой, празднично убранной квартире на третьем этаже старого пятиэтажного дома в самом центре Москвы. Хозяином квартиры оказался тот самый артист, с которым судьба свела Вагифа в ту памятную ночь его возвращения домой. Увидев их, он совсем не удивился, напротив, повел себя так, будто в их приходе нет ничего странного и неестественного. Он даже не спросил, как и где они встретились, молча провел их в гостиную.
Гостей было немного. Вместе с ними человек десять. За столом царила непринужденная, дружелюбная атмосфера. Не было оглушительно громких тостов, как не было и не в меру сальных шуток. Но при всем том явственно ощущалась какая-то естественная раскованность и свобода, не переходящая тем не менее в назойливую фамильярность, которой так часто грешат в подобных застольях.
Вагиф чувствовал себя превосходно. Отказавшись от предложения сидящего рядом с ним мужчины выпить коньяк, он с удовольствием поел хорошо приготовленную долму, щедро полив ее густым кефиром. Несмотря на зиму, на столе было много зелени и свежих овощей. Часов в одиннадцать гости стали расходиться. Вагиф уже решил тоже покинуть гостеприимного хозяина, но тот неожиданно подошел к нему и предложил задержаться.
Когда гости ушли, они втроем перешли на кухню, благо она по размерам больше походила на комнату, и, уютно расположившись в углу, приступили к наиболее важному ритуалу — чаепитию. Хозяин дома приготовил великолепный чай, щедро добавив в него какие-то специи.
— У вас все нормально? — неожиданно прервав затянувшееся молчание, спросил именинник, которого Ксения называла дядей Сережей.
— Да, Сергей Арутюнович, пока бог миловал, нормально, — ответил Вагиф, невольно сделав паузу перед последним словом.
— Я очень рад, — продолжал хозяин дома. — Вы знаете, после нашего разговора со мной прямо перед моим днем рождения произошел на базаре странный случай. Пригласил своих старых друзей, только вот мама Ксении не смогла прийти, она срочно выехала в Питер. Там захворала ее старшая сестра… Да, о чем я? Так вот, пошел я на базар. И, как обычно, решил купить зелени, свежих овощей. Побаловать друзей, как говорится, дарами юга. Ну, а покупаю я обычно у торговцев-азербайджанцев, у одних и тех же, наверное, уже лет десять. И вот, значит, покупаю я свежие парниковые огурцы, соответственно торгуюсь, переговариваюсь с продавцом и вдруг слышу за спиной какой-то незнакомый неприятный голос. Оборачиваюсь. Передо мной стоит мужчина лет тридцати, хорошо, но безвкусно одетый, и нарочито громко по-армянски говорит: что, мол, ты покупаешь овощи у этого турка? Лучше с голоду помереть, чем иметь с ними дело. А сам такой налитой, краснощекий, кровь с молоком. Мне стало неприятно. Не знаю, понял или нет сказанное продавец, но я положил на прилавок овощи и отошел в сторону. И, отойдя на достаточное расстояние, вдруг остановился, меня как молнией пронзило. А почему я, уже далеко не молодой человек, должен слушаться этого молодого нахала? Неужели он лучше меня знает, что нужно, а что не следует делать? Эта мысль настолько потрясла меня своей очевидностью, что я вернулся и, не торгуясь, выложил деньги за два килограмма. К слову сказать, торговец тоже повел себя несколько неожиданно. Взвесив огурцы, он вдруг перегнулся через прилавок и положил поверх огурцов несколько больших кистей винограда, наотрез отказавшись взять за них деньги.
Хозяин дома на минуту остановился и, отхлебнув уже холодный чай, продолжал:
— Что хочу сказать? Я специально не хочу касаться Азербайджана, поскольку считаю неэтичным обсуждать что-либо только с позиций критики, это не конструктивно и, по-моему, не совсем умно. Я глубоко уверен, что среди азербайджанской интеллигенции есть люди, критично и разумно оценивающие ситуацию. Выскажу лишь то, что больше всего волнует меня как армянина. Хотя последнее время я живу далеко от родины, но, где бы я ни был, помню, что моя родина — Армения. Мне трудно передать, что со мной творится, когда я слышу нашу музыку или родную речь. Родину как мать или собственных детей не выбирают, ее любят такой, какая она есть, даже если ты с чем-то не согласен. Точно так же, с моей точки зрения, надо относиться и к своему народу, и к его истории. Да, в армянском народе, как и во всех других народах, есть масса положительных чисто национальных черт. Но порой встречается и то, что далеко не всегда заслуживает похвалы. То же самое относится и к его истории. Да, в истории Армении много примеров самоотверженности и геройства, но есть и другие факты, которые также нельзя замалчивать. К слову сказать, я уверен, что то же самое можно сказать почти о каждом народе. И вот что. В последнее время меня очень беспокоит, что все чаще и чаще из уст некоторых представителей армянской интеллигенции слышатся странные намеки. Я уже не говорю об отношении к вашему народу, здесь, как говорится, все рекорды побиты. Хотя справедливости ради должен заметить, что и ваша сторона в долгу не остается. Но я все-таки хочу вернуться к основной теме. Так вот, меня очень смущает некритичная трактовка истории моего народа некоторыми национал-карьеристами и все чаще и чаще мелькающее утверждение о какой-то исключительности армянского народа. И главное, попытки доказать справедливость этой довольно странной идеи с позиций несколько необычного истолкования хорошо известных фактов. Да, я понимаю, что далеко не все в России, к примеру, знают историю Закавказья, и допускаю, что некоторое время можно весьма вольно рассуждать на эти темы. Но не следует забывать, что рано или поздно люди во всем разберутся. Но я боюсь, что у кого-нибудь снова возникнет потребность несколько «подредактировать» собственную историю, и так до бесконечности.
