Леа чувствовала себя пленницей раскаленного солнцем города. Тавернье был вынужден вновь уехать из Парижа. Его отсутствие с каждым разом становилось для Леа все более невыносимым.

Два-три раза в неделю с Камиллой или одна Леа относила листовки, подпольные издания или поддельные документы по адресам, указанным курьерами, которые редко были одними и теми же людьми. Вскоре ей не стало равных в умении избавляться от «хвоста». Девушка могла легко раствориться в очереди какого-нибудь большого универмага, затеряться в толпе метро, вовремя заскочить в вагон, успев мельком взглянуть, не преследует ли ее кто-нибудь, и в случае каких-либо сомнений выпрыгнуть из вагона в последний момент. Чаще всего Леа предпочитала ездить на велосипеде, несмотря на опасность стать жертвой «любезностей» не слишком галантных молодых людей.

Однажды на станции «Опера» ее толкнул влетевший в вагон парень, за которым сразу же захлопнулись двери. По перрону вслед за отходящим поездом бежали двое мужчин, грозя кулаками. Состав набрал скорость, и они исчезли из поля зрения. Леа взглянула на парня и чуть не вскрикнула… Перед ней — бледный, запыхавшийся и еще не оправившийся от страха, дрожа и вытирая пот со лба, — стоял Пьеро, ее двоюродный брат Пьеро! Поезд начал тормозить, подъезжая к станции «Шоссе д’Антен». Пьеро собрался выходить. Когда вагон остановился, Леа взяла своего кузена за руку и потащила за собой. От неожиданности тот начал было вырываться, но тут же узнал ее.

— Это ты?!

— Не убегай, дай мне руку, мы идем в галерею Лафайет. Как давно они тебя преследуют?

— Не знаю. Они уже пытались схватить меня в Шателе.

— Так тебе удалось сбежать от них уже во второй раз? Для того, кто не знает метро, это не так плохо. Когда ты появился в Париже?

— Вчера вечером. Я пытался добраться до твоих тетушек.

— А я думала, что ты в коллеже иезуитов.

— Был там, да сбежал. Не хочу ждать, сложа руки, окончания войны…

— Потише, не кричи так громко! Твой папенька будет вне себя от ярости.

— Мне на это плевать. Он и мой брат мне отвратительны, они находятся под каблуком у стариков и сапогом у бошей.

— Что думаешь делать дальше?

— Еще не знаю. Поскольку коллеж был рядом с Парижем, я надеялся на твою помощь. Отец как-то раз намекал, что ты имеешь связь с Сопротивлением.

— Это слишком сильно сказано. Тебе лучше повидаться с дядей Адрианом.

— Я уже пытался его искать, но никто не знает или не хочет говорить, где он сейчас.

— Чем же мне помочь тебе?.. Впрочем, есть идея.

По-прежнему неторопливо шагая и беседуя, они вышли из галереи Лафайет и направились к станции метро «Гавр-Комартен». Там была жуткая духота, и они с облегчением вышли на воздух на площади Этуаль и пешком дошли до Елисейских полей.

— Хорошо, что ты все еще прилично одет.

— Папа постарался обновить мой гардероб.

— Есть шанс вписаться в круг друзей Лауры.

В этот летний красивый предзакатный час парижане и оккупанты прохлаждались на террасах кафе, от лени даже не замечая друг друга.

Пьеро и Леа зашли в «Пам-пам». В подвальном помещении музыкального бара около двух десятков парней и девушек с затуманенными глазами окружили пианиста, прищелкивая в такт музыке пальцами и притопывая ногами. Леа и Пьеро терпеливо дождались конца пьесы, затем подошли к небольшой группе молодых людей.

— Леа, ты? Здесь? Это надо спрыснуть! — сказал, целуя ее в щеку, смазливый мальчик, едва вышедший из подросткового возраста.

— Привет, Роже. Как дела? Лауру не видел?

— Зачем я тебе? — раздался голос со скрытого в полутьме диванчика, который молодежь называла «уголком влюбленных».

Лаура появилась оттуда с размазанной около губ помадой.

— На, вытрись, — сказала сестра, протягивая ей носовой платок.

— Спасибо.

— А теперь посмотри, кто со мной.

— Пьеро! — воскликнула Лаура, подбегая к кузену.

Тот смотрел на нее с таким недоумением, что невольно рассмешил девушек.

— Лаура?..

— Ну, конечно, я.

— Я тебя совсем не узнал, — вымолвил Пьеро, чмокнув кузину в щеку.

Леа оттащила сестру в сторону и объяснила ей ситуацию.

— Дядюшка Люк, должно быть, будет взбешен, — заметила та, прыская от смеха.

— Ты хоть поняла, что должна делать? Вы все около восьми появитесь обычной шумной компанией на Университетской улице. Если даже дом под наблюдением, то на вас они не обратят никакого внимания. А я вернусь домой прямо сейчас, чтобы предупредить Альбертину и посмотреть, все ли в порядке. Если что не так, оставлю большое окно в прихожей открытым, это будет означать — поворачивайте обратно.

— …И тогда я иду к Роже. Все ясно.

Все прошло благополучно. Камилле удалось достать поддельные документы на имя студента из Либурна Филиппа Дорье. Пьеро нужно будет теперь добраться до Пуатье, где его задействуют в подпольной региональной сети. Встреча со связным подпольщиков была назначена у входа в Нотр-Дам. Паролем была фраза: «Вы не знаете, где находится церковь Сен-Радегонд?», на что Пьеро должен был ответить: «Нет, я знаю лишь где Сент-Илер».

Вот уже четвертый раз за одну неделю парижан будили звуки сирен, и они были вынуждены искать спасения в подвалах и метро. Леа надоело бегать каждый раз в укрытие, и она отказалась покидать комнату, несмотря на неоднократные предупреждения по радио и в газетах о фактах трагедий, когда люди, не спустившиеся в бомбоубежище, погибали.

Было очень душно. Грозовая туча, которая висела над городом целый день, так и не разразившись дождем, ушла. Леа уселась на подоконник, равнодушно следя глазами за лучами прожекторов, шаривших по небу в поисках самолетов, глухой гул которых был уже слышен. Леа вдруг стали ненавистны высотные дома, скрывавшие от нее горизонт, — не потому, что они лишали ее зрелища, а потому, что, подобно тюремным стенам, сжимали жизненное пространство.

— Задыхаюсь, — прошептала она.

Она вспомнила просторы Монтийяка, бескрайнее море, покой ночей, сильный запах нагретой солнцем земли, перед тем как несколько первых дождевых капель постепенно начинают освобождать ароматы трав. Леа мечтательно закрыла глаза…

Через три дня она села в поезд «Париж — Бордо». Еще через неделю ее примеру последовала Камилла с Шарлем.

Стояла ужасная жара. Каждый день, когда солнце начинало клониться к закату, Камилла и Леа, укрывшись от его лучей широкими полями соломенных шляп, брали велосипеды и ехали купаться на Гаронну. Обычно они располагались на том отрезке берега, что был напротив Лангона. Шарля тоже брали с собой. Он спокойно сидел в плетеном сиденьице позади «тети Леа». Камилла везла корзинку с провизией, бутылку охлажденного лимонада, салфетки и книги.

Обе молодые женщины неплохо плавали и любили устраивать соревнование: кто быстрее доплывет до другого берега. Не раз они усложняли игру: нужно было достать со дна гальку, как можно дольше пробыть под водой или доплыть до опоры моста, где течение было особенно сильным, и обратно. В плавании наперегонки всегда побеждала Леа, но под водой дольше выдерживала Камилла. Шарль плавал по-собачьи. Вытащить его из воды было невозможно…

Вдоволь накупавшись, они растягивались на песке и почти не разговаривали, погрузившись в блаженную дремоту. Лишь настойчивые крики малыша могли вывести их из этого состояния истомы. Все вокруг дышало спокойствием, которое изредка нарушалось лишь криками чаек, щебетом ласточек да воплями ватаги ребят, перекрывавшими иной раз грохот проходящего по виадуку поезда. Но это был обыденный и даже успокаивающий шум…

По приезде сюда они по молчаливому согласию не вспоминали в разговорах ни о Сопротивлении, ни об отъезде Пьеро, ни о его работе в подпольной организации. Эти полные солнца дни на берегу реки были, как глоток воздуха, отдых от той, другой жизни, и обе они хотели бы растянуть его как можно дольше. Были получены добрые вести от Лорана, который, наконец, попал в часть полковника Леклерка, и теперь усиленно занимался военной подготовкой в Собрате. Франсуа между тем сообщил, что приедет на несколько дней в сентябре. Люсьен, переехавший в Швейцарию, ничего не писал о своем состоянии. Адриан был то в Тулузе, то в Бордо, оказывая помощь там, где она была необходима. Жан и Рауль Лефевры по-прежнему сидели в тюрьме форта «А», но теперь их мать могла встречаться с ними два раза в месяц. Они вели себя стойко и мужественно. Леа и Камилла пока не виделись с Матиасом, который, по словам его родителей, «стал настоящим господином». Леа очень боялась встречи с ним; Руфь, Сидони и даже Бернадетта проделали в их отсутствие неплохую работу, доведя до весьма тяжелой жизни Файяра, который возобновил было попытки завладеть имением. Руфь сказала ему, что если он еще раз заговорит на эту тему, она выставит его за дверь. Урожай винограда обещал быть хорошим, а война вскоре должна закончиться…