— Кто это? — спросил Тавернье.

— Мазуи, — едва выдохнула она.

Франсуа стиснул кулаки так, что побелели суставы, но спокойно произнес:

— А, это он? Я с ним не знаком, но его облик соответствует тому, каким я его себе представлял.

— Я боюсь. Он идет к нам.

— Спокойно, дорогая, и не показывайте, что вы взволнованы.

— О, любезная мадемуазель Дельмас! Вот это сюрприз! Рад вас видеть здесь. А я думал, что вы уехали из Парижа. Виделись ли вы с нашим приятелем Малем? Вам известно, что он сыграл со мной скверную шутку?

— Нет… Я тогда сразу уехала… и больше его не видела.

— Мне говорили, что он ошивался где-то в районе Бордо. Вы ведь оттуда, если не ошибаюсь?

— Да…

— Когда встретите его, передайте, что я его не забыл. Что касается вас, мадемуазель, то если могу быть вам чем-нибудь полезен, не стесняйтесь. Адрес мой вы знаете. К сожалению, если вам нужно что-то продать, сейчас сделать это будет очень трудно. Вы, несомненно, знаете, что пункты скупки закрыли, ну и к тому же…

— Мадам, стол накрыт.

Приглашение к обеду избавило Леа от необходимости знакомить Мазуи с Франсуа.

Стол сверкал от обилия хрусталя и серебра. Самые изысканные блюда сменяли друг друга, лучшие вина текли рекой. Большинство гостей не ели, а скорее жрали. Ко времени десерта они вошли в раж: появление корзин, доверху наполненных фруктами, серебряных блюд со всевозможными пирожными, мороженым, шербетом, сливками сопровождалось аплодисментами. Сидевшая на почетном месте, то есть рядом с Пегги, любимым пуделем четы Школьникофф; который с повязанной на шее салфеткой, смачно чавкая, пожирал все блюда, церемонно ставившиеся перед ним официантом, Леа была настолько раздосадована, что забыла о своих страхах. Ежедневно животное обедало за столом хозяина в компании гостей, каждый из которых старался приласкать его, чтобы угодить месье Школьникофф…

Вначале Леа была шокирована этим соседством, но очень скоро начала ему даже радоваться. С собакой, по крайней мере, не нужно поддерживать беседу, что, увы, приходилось делать с другим соседом по столу, молодым щеголем, который говорил лишь о покрое костюмов, модных брюках и трудностях в раздобывании английских сигарет.

Посаженный слева от хозяйки дома Франсуа Тавернье не спускал с Леа глаз и односложно отвечал Элен Школьникофф, которая в конце концов обратила на это внимание.

— Что это вы, дорогой, так рассеянны сегодня? Не эта ли крошка вскружила вам голову? Она недурна, но ей не хватает истинного изящества.

Последнее замечание вызвало скрытую усмешку на лице собеседника.

— Она еще так молода…

— О, не настолько, — процедила Элен с недовольной миной, повернувшись к соседу справа, генералу Обергу.

Сидевшие за столом говорили лишь о купле-продаже. Здесь предлагали крупные партии любых товаров: медь, свинец, зерно, коньяк, шелка, золото, картины, редкие книги… Так, промышленник из Рубе предлагал поставить хоть завтра пятьдесят тысяч метров высококачественной шерстяной ткани, «как до войны», один бельгиец — сотни метров брезентового полотна, дама из Эльзаса — духи, торговец трикотажными изделиями из Труайе — все виды своей чулочной продукции, «как обычно»; антилец — два вагона швейцарского сыра… Мишель Школьникофф перечислял отели на Лазурном берегу, владельцем которых он стал: «Савой», «Плацца» и «Рюль», «Мартинес», «Бристоль» и «Мажестик» — в Ницце, в Каннах, а уж купленную им прочую недвижимость — виллы, фирмы, заводы — даже не мог упомнить. Он рассказывал о своем замке Эзн-а-Азе в Саон-э-Луар, который недавно был тщательно отреставрирован. Разумеется, его друзья будут там всегда желанными гостями.

Леа, хоть и была большой гурманкой, практически ничего не ела. С возрастающим нетерпением она ждала окончания обеда, что не замедлил отметить ее сосед-пижон.

— Я чувствую, что вы здесь устали. Хотите, отведу вас чуть позже в кабаре, какого вы еще не видели? Согласны?

— Нет, спасибо. На сегодняшний день мне достаточно и этого.

— Понятно. Вы думаете, что там публика, подобная этой. Не бойтесь, ребята там отличные: обаятельные, веселые и молодые. Кому уже за двадцать три, тех просто не пускают. Между прочим, в этом месте всегда есть последние американские пластинки.

— Я думала, они запрещены.

— Запрещены, но мы выкручиваемся. Я поставляю туда и пластинки, и сигареты. У Школьникофф я наверняка встречу кого-нибудь, кто имеет нужный мне товар. А вы чем занимаетесь? Чья вы курочка?

— Моя, — раздался голос за его спиной.

Молодой человек подпрыгнул и поспешно встал.

— Извините, месье, я не знал.

— Пустяки. Вы идете, моя цыпочка?

Леа, покрасневшая и разъяренная, тоже поднялась.

— С какой это радости вы меня так именуете? — прошипела она.

— Почему же вы не дали пощечину этому болвану, когда он назвал вас курочкой?

— Ну… это было для меня такой неожиданностью, что я даже не успела обдумать его слова.

— Что ж, это я виноват. Я совершил ошибку, приведя вас в дом, который посещают такие типы. Извините ради Бога, больше такого не произойдет.

— А я полагала, что мое присутствие было необходимо.

— Ну, не настолько, чтобы вынуждать вас терпеть подобную компанию. Я забываю иногда, что эти люди действительно никого не видят, кроме феноменов, порожденных войной.

— Скажите — то, что я пришла… вам это пригодилось?

— Да. Это совпадает с видами, которые имеет в отношении меня месье Школьникофф. Красивая дама является обязательным атрибутом «делового человека». Впрочем, ничего глупее этого нельзя придумать.

— Мы можем пораньше уйти отсюда?

— Да, после кофе, который подадут в салон. Я скажу, что вам не удалось достать пропуск на комендантский час.

— А они вам поверят?

— Я им уже объяснил, что вы — девушка из хорошей семьи, живущая у своих тетушек, респектабельных старых дев. Им нравится, когда приходит кто-то из приличных людей, это возвышает их в собственных глазах.

Вскоре Леа и Франсуа распрощались с хозяевами.

— Не забудьте, завтра утром в одиннадцать, — промурлыкала Элен, протянув Франсуа руку для поцелуя.

— До свидания, дорогая, и спасибо за этот чудесный вечер.

— Вы завтра снова поедете к ней? — спросила Леа, садясь в автомобиль.

— Да, чтобы купить украшения.

— Но я не хочу никаких украшений!

— В конце концов, им может показаться подозрительным, что дама, в которую я влюблен, не имеет драгоценностей.

— Мне на это наплевать. Вы думаете, что я буду щеголять, как эти старухи, вся увешанная блестящими булыжниками, один больше другого?

— Не надо преувеличивать. Красивые вещицы никогда не уродовали симпатичных женщин.

Около Палаты депутатов их остановил патруль. В этот же момент раздался вой сирен воздушной тревоги. Офицер, мельком бросив взгляд на их документы, посоветовал спрятаться в ближайшем укрытии. Будучи минуту назад пустынным, бульвар Сен-Жермен заполнился тенями, бегущими к метро, которое служило бомбоубежищем. Леа предпочла пойти домой, на Университетскую улицу. Во дворе дома они встретились с тетушками де Монплейне, Камиллой и малышом, Лаурой и Эстеллой. Где-то вдали послышались взрывы первых авиабомб.

— Со стороны Булонского леса, — произнес сосед с четвертого этажа.

Усевшись, кто на землю, кто на складной стул, все ожидали в полудреме окончания воздушной тревоги. Прикорнув на коленях Франсуа, Леа позволила его рукам в сумраке ласкать ее. Окончание тревоги прервало ее приятные ощущения. Но ненадолго. Альбертина гостеприимно предложила Тавернье переночевать на диване в прихожей, на что тот с благодарностью согласился. Когда все уснули, Франсуа нырнул под одеяло к Леа, которая с нежной готовностью обняла его…

Солнце было уже высоко, когда Франсуа вновь вернулся на свой диван и погрузился в глубокий сон.

…За минувший вечер во время бомбардировки союзников погибло около двадцати человек. 14 июля после бомбардировки парижского пригорода было собрано около ста трупов. Радио разрывалось от воплей Жана-Герольда Паки…