— Заткни пасть, педик!

— Изнеженный, как баба!

Удар в живот заставил Рафаэля согнуться пополам.

— Месье… месье… прекратите! — вмешался Адриан Дельмас.

— А вы, старина, не лезьте в это дело.

— Я имею право знать, за что вы его избиваете?

— Ну, хорошо, — произнес Марсель Риго, — я объясню, за что мы делаем из него отбивную. Мы сидели с ним в одной камере в форте «А»… Там был еще один наш друг… Матрос… бретонец… Лоик его имя. Спросите-ка этого гаденыша, каким был Лоик!.. От его присутствия тюрьма казалась не такой страшной и жестокой… Он всегда шутил, что-то напевал, и вот…

В глазах Риго блеснули слезы. Размахнувшись, он опустил свой увесистый кулак точно на израненный нос Маля… Струя крови брызнула на доминиканца…

Риго продолжил:

— Он был великодушным… Всем делился… Утешал нас… Заботился о нас… А этот вот… которого вы собрались защищать… Малыш и к нему проявлял участие… тогда… А он… Он его выдал… Он выдал его гестапо…

Барак наполнился гулом голосов.

— Три дня… целых три дня его пытали в Буска… Адриан Дельмас с ужасом смотрел на неподвижное тело, распростертое на полу барака.

— В тюрьме он познал фунт лиха… Но он ничего им не сказал… Ничего… Они втыкали ему раскаленные иглы под ногти… Сыпали соль на открытые раны… Ударами палки переломали ноги…

— Прекратите! — заорал Рафаэль.

Родригес приподнял его за пуловер и встряхнул. Голова Рафаэля, мотнувшись, снова ударилась о перегоиодку.

— Почему?.. Почему ты так поступил?

— Как вы узнали? — промямлил Маль.

— Надо тебе сказать, что таких сволочей, как ты, хватает. Один из твоих приятелей… Этот молодчик, когда нас переводили сюда, сказал нам, что ты — стукач, что это ты выдал Лоика и других ребят и что здесь ты продолжаешь свое гнусное занятие — стучишь.

— Но почему он про меня рассказал?

— Он считает, что ты им больше ни к чему… Всех, кого мог, ты уже заложил.

Маль вдруг почувствовал страшную усталость. В нем все сильнее росло желание побыстрее покончить со всем этим. Балбес… как он позволил себя так одурачить?.. Быть марионеткой в руках мерзавца Фьо!.. Рафаэль не сомневался, что идея отдать его на растерзание заключенным принадлежала этому гаду. Проклятый Морис! Он был по-своему умен. Но ведь и он, Рафаэль, не сплоховал: ему удалось убедить их, что никого из лидеров Сопротивления в лагере нет. Что ж, и он славно одурачил Мориса. Эта мысль вызвала улыбку на окровавленных губах.

— Ты смотри, он еще ржет над нами!

— Дерьмо!

— Скотина!

Со всех сторон посыпались удары…

Вскоре лицо Маля превратилось в кровавое месиво. Адриан Дельмас несколько раз пытался остановить побоище, но озверевшая толпа была глуха к его призывам. Кто-то ударил по голове и доминиканца…

Когда Дельмас пришел в сознание, в бараке стоял запах жареного мяса. Заглушая громкий смех и крики, раздавались дикие вопли и стоны… Адриан поднялся… Усаженного на печь, удерживаемого десятком рук, Рафаэля Маля поджаривали… Некоторые заключенные комментировали его страдания, отпуская непристойные шутки.

— Смотри, смотри, как он вертит задницей… Ему это нравится!

— Он наслаждается, сука… Послушайте-ка, как стонет!

— Да ему было бы приятней, если б ему в жопу засунули раскаленный лом.

— Представляешь, как бы тетенька кончила!.. Мечта!

— Да… Однако ж и вонючее мясо у этого педика!

— Это не мясом воняет… Это говном, он все обосрал.

— Будь спокоен… Теперь он ни сам срать не будет, ни другим не насрет.

Отвращение и ужас удвоили силы святого отца Дельмаса. Растолкав мучителей, он оторвал Маля от печи. Прилипший кусок мяса остался на раскаленной печи. Заступник и жертва упали у ног отступившей на шаг толпы. На несколько секунд воцарилась тишина. В объятиях Адриана Рафаэль приоткрыл один глаз, а на месте рта появилось что-то вроде улыбки, более походившей на гримасу. Она была ужасна в этом кровавом месиве, которое являло теперь его лицо. Он попытался заговорить. Сгусток крови скользнул на подбородок.

— Молчите.

— Глупо… У меня была такая хорошая задумка… Для романа… — удалось все-таки произнести Малю.

Оцепенев, с удивлением и даже некоторой долей восхищения смотрел Адриан Дельмас на человека, мечтавшего стать великим писателем, человека, который на пороге жуткой смерти находил силы шутить.

— Передайте… Леа… что я… очень ее любил…

— Я передам.

— А ну-ка, прочь! Дайте нам покончить с этой падалью.

— Умоляю вас! Оставьте его! Разве вы уже недостаточно отомстили?

— Нет, — сказал Фернандо Родригес, отстраняя руки Дельмаса, пытавшегося защитить несчастного. — Нет, — повторил Фернандо. — Надо, чтобы это послужило уроком для всех доносчиков, всех немецких прихлебал, которые есть в лагере и вне его. Давайте, ребята… покончим с ним…

Все эти люди, набросившиеся на него… Это мельканье рук, избивающих его тело… Эти теснившие друг друга лица напротив его лица… Все это он видел сквозь брызги крови… Все происходило в каком-то тумане… Туман, пар… Ему вспомнились турецкие бани Амель, которые были негласным местом свиданий «голубых». Там находили друг друга, прикасались, обнимались… Здесь же… Ужасное место, где ладони и пальцы были липкими, как щупальца осьминога… Спуск в ад в группе мужчин, сотрясаемых единой судорогой, единым глубоким вздохом, который, казалось, наполнил их сжатые и трепещущие груди эфиром, поднимавшимся из самых недр земли. Вот… чьи-то руки, теребящие, мерзкие, стремятся причинить ему новые страдания… убить его… Вскоре видения пропали… Остались лишь цветные вспышки, как электрические разряды… ярко-зеленая… ослепительно-белая… красная… черная… Серебряные звезды мерцают на черном… черном… черном…

В глубине барака рука священника начертала в воздухе крест.

Вскоре заключенные прекратили пинать бесформенную липко-мокрую массу, из которой все еще брызгала кровь.

— Может, выбросить остатки этой свиньи на помойку?

— Неплохая мысль.

Ночью труп Рафаэля Маля бросили в мусорную кучу, прикрыв сверху всяким хламом. Рано утром заключенные, убиравшие мусор, подобрали труп и положили в грубо сколоченный гроб.

Ни охрана, ни жандармы не проявили к этому случаю никакого интереса.

Через два дня после смерти Рафаэля Маля Адриану Дельмасу, который хорошо знал местность и досконально изучил привычки охранников, удалось бежать.

Он незаметно скользнул под брезент грузовика, который привозил в лагерь хлеб на неделю: шоферу было хорошо заплачено, чтобы автомобиль остановился и «сломался» именно в том месте, где было укрытие Дельмаса. Оказавшись за воротами лагеря, машина направилась в Бегль, пригород Бордо, где Адриана уже ожидали Альбер Робер и Леа вместе с тремя молодыми партизанами, вооруженными автоматами. Там все набились в маленький грузовичок мясника.

— Святой отец, сегодня вечером за вами должен прилететь самолет, — сказал Альбер.

— Я не хочу отсюда уезжать. Я должен остаться. Здесь я принесу больше пользы.

— В Лондоне придерживаются на этот счет иного мнения. На вашем месте я бы улетел. В данный момент ваше присутствие здесь чрезвычайно опасно не только для вас, но и для всех. Святой отец, нужно подчиниться.

Адриан молчал, закрыв глаза. Его никто не стал тревожить: у доминиканца был очень усталый вид, Леа, сидящая рядом с ним в кабине грузовика, положила голову на его плечо и вскоре заснула.

Она очнулась от дремоты, когда они уже пересекали площадь на склоне База. Затем грузовик поехал вдоль собора Сен-Жан и спустился вниз, до старой прачечной, затем некоторое время они двигались в направлении Кастельжаллу, наконец, повернули направо, на небольшую тихую улочку, и остановились у ворот усадьбы Совиак. Из низкого домика, перед которым рылись в земле куры, вышли пожилые мужчина и женщина. Альбер перебросился с ними парой фраз, те согласно кивнули и, сделав знак следовать за ними, вошли обратно в дом.