Она расхаживала по комнате, пытаясь монотонными шагами заглушить тревогу, забыться, подумать о чем-нибудь другом… Завтра она скажет Бернадетте Бушардо об отъезде ее сына. Она ждала крика, слез и боялась их. Как бы ей хотелось избавить эту немного глуповатую женщину от нового огорчения! Но когда Леа попросила ее сообщить Бернадетте о Люсьене, Камилла не смогла отказаться. «Я люблю ее почти так же, как Шарля», — говорила она себе иногда. Будучи женщиной рассудительной, она все же не совсем понимала причину этой ее привязанности. «Как странно: мне дороже собственная жизнь. Но я так боюсь за нее, даже больше, чем за Лорана! Может быть, потому, что она женщина, что я лучше представляю зло, которое ей могут причинить, особенно после карцера гестапо и камеры форта «А». Как только она уезжает из Монтийяка, я боюсь за нее еще больше. Франсуа Тавернье, как и я, тоже боится ее потерять!»

О ставень окна, к которому Камилла прижалась лбом, ударился камень, это вывело ее из задумчивости. Она погасила ночник в изголовье кроватки сына, вернулась к окну, растворила его и слегка приоткрыла ставни. Внизу… во дворе… виднелся мужской силуэт.

— Камилла, — шепнул незнакомец.

Этот голос… Это он! Все мрачные мысли сразу улетучились, она устремилась в коридор, сбежала с лестницы, в темноте пронеслась через столовую, открыла засов и распахнула дверь. Лоран заключил ее в свои объятия.

Впервые за три года Лоран д’Аржила и Франсуа Тавернье оказались лицом к лицу. Леа и представить себе не могла, что ее так взволнует эта встреча. Вид этих двух мужчин, стоящих рядом друг с другом, показался ей вдруг неприличным. Лоран со своей бородой, длинными волосами и потрепанной одеждой выглядел бродягой рядом с элегантным Франсуа в его великолепном костюме. Теперь уже Лоран казался ей авантюристом. «Ну и парочка», — подумала она.

Они вполголоса разговаривали, устроившись в углу детской комнаты, которую Леа заперла на ключ. По взаимному согласию, они с Камиллой решили не говорить Лауре и Бернадетте о присутствии Лорана.

На улице было холодно и сумрачно — подходящая погода для страстной пятницы.

— Где Шарль? — спросила Леа.

— Он играет с Лаурой, — ответила Камилла. — Если бы ты видела, какую смешную рожицу он состроил, когда отец взял его на руки! На этот раз он его узнал.

Мужчины подошли к ним.

— Мы с Тавернье все обсудили. Я полностью с ним согласен: на время вы должны покинуть Монтийяк, взяв Лауру с собой.

— А Шарля? — воскликнула Камилла.

— Ну и Шарля, конечно.

— Я согласна с вами, но куда нам ехать?

— В Париж.

— В Париж?! — разом воскликнули женщины.

— Там вы будете в большей безопасности: с одной стороны — благодаря Франсуазе, с другой — благодаря Франсуа, который может организовать что-то вроде вашей охраны.

— А ты, Лоран? Куда пойдешь ты? — спросила Леа.

— Я уйду сегодня ночью. За мной прибывает самолет, чтобы переправить в Лондон. Оттуда я отправлюсь в Северную Африку.

Камилла покачнулась.

— Тебя убьют, — всхлипнула она.

— Точно так же меня могут убить и здесь, разве ты не понимаешь. А если я уеду, у меня будет даже больше шансов выжить.

— Тогда… уезжай.

Леа сидела, нахмурив брови.

— Улыбнитесь же, милая моя, а то я буду думать, что вы все еще влюблены в этого романтического героя, — прошептал Франсуа.

— Оставьте меня в покое!

— Перестаньте дуться, это становится заметным.

— А мне все равно!

— Не будьте ребенком, сейчас не самое подходящее время для глупых ссор… Вы слушаете меня?.. Хорошо. Вы должны позвонить своим тетушкам, мадемуазель де Монплейне…

— Зачем?

— …и попросить их принять вас на какое-то время…

— Всех троих?! И малыша?

— Да. Завтра же, если к тому времени гестапо нас еще не арестует, мы уедем в Бордо, там я возьму билеты на поезд и провожу вас в Париж.

— Но Лаура, может быть, не захочет уезжать.

— Нужно убедить ее. Лауру во что бы то ни стало надо увезти из Монтийяка. Нельзя допустить, чтобы она вновь встретилась с Фьо.

— Понимаю… Иду звонить.

— Скажите своим тетушкам, что Камилле необходима консультация опытных врачей, и вы едете с ней, учитывая состояние ее здоровья.

— А что сказать о Лауре?

— Скажите, что она скучает, и это не будет ложью.

— В Париже мы будем встречаться?

— Так часто, как это будет возможно.

— Хорошо, я иду звонить. Вы проводите меня?

— Нет, перед отъездом в Бордо мне еще о многом нужно поговорить с Лораном.

— Вы собираетесь в Бордо сегодня?

— Да. Я попытаюсь узнать что-нибудь о ваших друзьях и займусь билетами на поезд.

Остаток дня Леа следила за Лаурой. Та не переставала плакать, свернувшись клубочком в одном из кресел гостиной.

— В конце концов, почему ты плачешь?

Вопрос остался без ответа, лишь усилив поток слез.

Франсуа Тавернье позвонил, чтобы предупредить, что вернется только завтра утром, к этому времени все должны быть готовы к отъезду. Руфь одобрила этот отъезд и убедила Лауру в его необходимости.

— Ни о чем не беспокойся, — сказала она Леа, — я обо всем позабочусь… Пока Сидони поправляется, она поживет здесь. Обещай мне писать почаще и держать в курсе всех событий.

Бернадетта Бушардо, опечаленная новой разлукой с сыном, никак не отреагировала на их отъезд.

В десять часов Лоран высвободился из объятий Камиллы, в последний раз поцеловал спящего сына и, взяв свой рюкзак со сменой белья, вышел в ночь. По тропинке, идущей в обход дома Файяров, Леа проводила его до дороги. Откуда-то с обочины вынырнул человек, ослепив их своим фонарем.

— А, это ты, — сказал он, погасив свет. — Нужно спешить, самолет не будет ждать.

Из кустарника он достал два велосипеда.

Лоран поцеловал Леа в лоб.

— Береги себя и моих, — произнес он, осторожно освобождаясь от рук, пытавшихся его удержать.

«Сто девяносто пять убитых!.. 17 мая 1943 года в ходе бомбардировок союзников в Бордо погибли сто девяносто пять человек».

С каким удовольствием повторял эту фразу Герольд Паки с парижского радио! Пострадали привокзальные кварталы, движение поездов нарушено. «К счастью, — эгоистично подумала Леа, — мы вовремя уехали».

Какая была суматоха! В этот субботний день, накануне Пасхи, толпы людей с детьми, свертками и корзинками штурмовали поезда на Париж. И как только Франсуа Тавернье удалось получить купе первого класса? Это было похоже на чудо, поскольку даже коридоры вагонов были забиты народом. Не желая оставлять маленького Шарля, Камилла отказалась пойти с ними в вагон-ресторан.

Оказавшись в ресторане, Леа пожалела, что не осталась в купе, где можно было перекусить снедью, которой снабдила их в дорогу Руфь. Большинство столиков занимали немецкие офицеры и солдаты или мужчины и женщины, всем своим видом выражавшие пресыщенность и равнодушие. При появлении двух хорошеньких девушек все повернули головы в их сторону. Леа и Лаура предъявили метрдотелю свои билеты и получили самый скверный за все время войны обед. Увидев разочарованное лицо Леа, Франсуа рассмеялся. Под голодным взглядом молоденького солдатика Лаура почти не притронулась к своей еде…

После радостной встречи с Альбертиной, Лизой, Франсуазой и ее малышом к Лауре отчасти вернулось хорошее настроение.

Леа нашла, что тетушки и Эстелла выглядят усталыми и постаревшими.

После приезда в Париж Франсуа лишь раз появился на Университетской улице и исчез сразу после ужина.

Руфь в письме сообщила им о самоубийстве доктора Бланшара. Как и супруги Дебре, он без колебаний покончил с собой, чтобы не заговорить под пытками. Жан и Рауль Лефевры находились в форте «А». Их пытали.

Об участи молодых людей Франсуа Тавернье рассказал еще в машине по дороге в Бордо. Их отвезли в дом № 197 по улице Медок, где грубо допрашивали, даже Жана, которому рана в груди причиняла ужасные страдания. Ничего не добившись от братьев, их избили и бросили в подвал. Палачи прекратили пытки только потому, что побоялись забить их насмерть. Доктору Бланшару разрешили осмотреть Жана. Ему удалось извлечь пулю, не причинившую молодому человеку серьезного вреда. В ту же ночь доктор покончил с собой, проглотив ампулу с цианистым калием. Тавернье узнал об этом через несколько дней…