– Просто здорово! Посмотрите. Стоит прогладить, и будет великолепная юбка. А что это за блузка?

– Милая, ты же этого не наденешь. Ведь это совсем не модно.

– Эстелла, помогите мне. Мы все устроим, как надо.

Вот таким-то образом Леа и произвела сенсацию, усаживаясь за столик в "Серебряной башне". Черное кружево высокого воротника иной эпохи охватывало ее длинную шею, запястья исчезали в кружевной пене рукавов, а широкая юбка раскинулась вокруг ее стула. Украшенные черной эгреткой волосы были зачесаны наверх, что придавало ей слегка высокомерный вид. Весьма элегантные и сильно накрашенные, увешанные драгоценностями дамы с завистью разглядывали эту молоденькую девушку с бледным, едва тронутым пудрой лицом, на котором выделялись ясные глаза с темными, чуть подведенными тушью ресницами. Приглядывались к ней с разными чувствами и мужчины. Те, кто знал Рафаэля Маля и его сомнительную репутацию, удивлялись, что столь элегантная молодая женщина компрометирует себя в его обществе.

Самолюбию Леа льстило, что ее разглядывают. Она поздравила себя с тем, что у нее не оказалось модного платья. Стала более явственной разница, существовавшая, она это чувствовала, между теми дамами и ею. Таким же было мнение Рафаэля, который расхваливал ее со своей обычной неумеренностью.

– Браво. Вы самая красивая. Посмотрите, как все, особенно женщины, вас разглядывают. Так забавно! Откуда вы извлекли этот столь строгий, а одновременно, как говорят американцы, такой "sexy" туалет? Рядом с вами немногие находящиеся здесь светские женщины выглядят кокотками. Благодарю вас, что вы так прекрасны! Официант, шампанского! Лучшего года.

– Хорошо, месье.

– Следует достойно отметить нашу встречу. Ваши тетушки показались мне совершенно очаровательными. Кажется, одна из них была больна?

– Ей лучше, – торопливо сказала Леа.

– Я очень рад. А вот и шампанское. Из-за войны, лишившей нас уличного освещения, вы не сможете полюбоваться Нотр-Дам, Сеной и островом Сен-Луи. Но, обещаю, что здешняя кухня компенсирует то, что вы не наслаждаетесь открывающимся обычно видом. Вы находитесь в самом старом ресторане Парижа. И в одном из самых славных.

Леа присмотрелась к своему спутнику. Он сильно изменился со времени их последней встречи: располнел, смокинг стал маловат. У него был сероватый цвет лица, как у человека, ведущего ночной образ жизни. Выглядел он встревоженным и курил сигарету за сигаретой.

– Угостите меня.

– Я думал, вы не курите, – заметил он, протягивая открытый портсигар.

Леа взяла сигарету с золотым обрезом. К ней подскочил метрдотель, чтобы дать огня.

– Спасибо, – выдыхая дым, произнесла она.

– Вам нравится?

– Откуда они? У них странный вкус.

– Из Турции. Посыльный из гостиницы "Крийон" доставляет их мне целыми коробками. Если вам нужно, могу достать.

– Спасибо, они мне определенно не по средствам.

– Кто говорит о расчетах между нами? Вы мне заплатите позже.

– Нет, спасибо. Я бы предпочла пару хорошей обуви.

– Только скажите, я могу вам найти. Уточните, что вы предпочитаете – лодочки, ботинки или сандалии.

Могу вам все доставить. Хотите соболя, мех сурка, шелковые чулки, кашемировые свитера, пальто из верблюжьей шерсти?

– Чем вы занимаетесь?

– Это, красавица моя, секрет. В общем, моим клиентам безразлично, откуда товар. Они довольствуются тем, что платят… И всего хорошего. Поверьте мне, чем меньше об этих делишках знаешь, тем спокойнее.

Официант разлил шампанское.

– Выпьем за вашу красоту!

Не отвечая, Леа наклонила голову и залпом осушила свой бокал.

– Послушайте, дорогая. Это не лимонад. Такое вино надо бы распробовать. Чего бы вы хотели отведать?

– Я хочу даров моря, много даров моря. А еще ту легендарную утку с кровью, о которой столько слышала.

– Прекрасный выбор. Я возьму то же самое.

Чуть погодя на их столике появилось роскошное блюдо устриц, морских ежей, мидий и средиземноморских ракушек. Затем они ели прославленную утку с кровью, великолепно выдержанный бри и огромный кусок шоколадного торта. Под смеющимися взглядами соседей Леа, проглотив последний кусок, откинулась на спинку стула.

– Ммм… впервые за многие месяцы совершенно сыта.

– Надеюсь. Вы ели за четверых.

– Это упрек?

– Нет. Одно удовольствие смотреть, как вы едите. Впечатление такое, что вы наслаждаетесь. Чудесно!

– Вы находите? – насупившись, спросила она. – Мне стыдно. Угостите меня сигаретой и расскажите, что за люди вокруг. Само собой, за исключением немцев.

– Те же, что и перед войной. Видеть и быть увиденным – таково правило парижского света. Здесь, дорогая, так называемый весь цвет Парижа. Его же встретишь у "Максима", в "Фуке", у "Каррера", в "Ле-дуайене", всюду, где ему следует находиться.

– Я вам не верю.

– Посмотрите на тех двух женщин, между элегантным немецким офицером и красавчиком с голубоватой шевелюрой.

– Смахивает на Сашу Гитри.

– Он и есть. Его соседка справа – выдающаяся пианистка Люсьена Дельфорж. Ей принадлежит милая острота: «Если бы меня попросили определить, что такое коллаборационист, я бы сказала: "это Моцарт в Париже"».

– Не вижу связи.

– Дорогая, вам недостает чувства юмора. А вторая дама – это лучший знаток Вагнера Жермена Любен. Что касается немецкого офицера, то это лейтенант Радемахер, важная фигура в цензуре. Без его согласия ни одна пьеса, ни один спектакль, не могут быть показаны в Париже. Дальше, за столиком у окна, вы видите журналиста Абеля Боннара, издателя Бернара Грассе, писателя Марселя Жуандо с женой Элизой. В глубине – актриса Арлетти, после вас самая красивая здесь женщина…

К ним подошел еще молодой с острым профилем мужчина, в небрежно наброшенной на смокинг накидке с красной шелковой подкладкой в сопровождении очень красивого юноши, тоже в смокинге.

– Рафаэль, ты здесь? Рад видеть, что твои дела поправились.

– Они идут лучше, много лучше. Удачное время. Леа, позвольте вам представить очень дорогого вам человека – месьс Жана Кокто.

– Жан Кокто… Добрый вечер, месье. Мне очень понравился ваш "Самозванец Тома".

– Спасибо, мадемуазель. Я и не подозревал, что у моего друга Рафаэля есть такие очаровательные знакомые.

– Жан, это мадемуазель Дельмас. Она живет в Бордо.

– Бордо! Какой красивый город! Нигде больше скука не обладает такой аристократической изысканностью. Даже у мелкой шпаны в парке Кенконс есть класс. Могу ли я вас куда-нибудь подвезти? Один друг любезно предоставил мне машину с шофером.

– Нам будет тесно.

– Ох, извините меня. Где была моя голова? Эта девушка смущает меня. Мадемуазель… Простите, не запомнил вашей фамилии.

– Дельмас.

– Мадемуазель Дельмас, представляю вам самого выдающегося танцовщика Парижа, – что я говорю! – всей Европы, моего друга Сержа Лифаря.

Молодой человек в темно-синем смокинге сухо поклонился.

– Куда вы направляетесь? – спросил поэт.

– К моему другу Отто.

– Забавно. И мы туда же. Пойдемте, мы остались последними.

Водитель-немец распахнул дверцу роскошного автомобиля. Леа отступила.

– Ну, пойдемте же, дорогая. Вы ничем не рискуете. Вы в надежных руках, а место, куда мы направляемся, одно из самых посещаемых в Париже. Я знаю людей прославленных, идущих на низость, чтобы их там приняли.

Леа устроилась между Жаном Кокто и Рафаэлем. Все еще продолжавший дуться танцовщик сел рядом с шофером.

В молчании ехали они по пустынным набережным. В ясной холодной ночи черная масса Нотр-Дам, казалось, оберегала город. Ее образ напомнил Леа приезд в Париж вместе с отцом. Как давно это было…

Свернув на улицу Сен-Пер, они направились дальше по Лилльской улице. Вскоре машина проехала широкие ворота, охранявшиеся немецкими часовыми, и остановилась перед лестницей особняка.

Жан Кокто галантно помог Леа выйти из автомобиля.