Сара устало подтвердила:

– Франсуа сделал все возможное.

– Почему вы так в этом уверены? – яростно бросила Леа.

– Леа!

– Оставьте, Камилла. Вы же знаете, что наша красавица считает меня шпионом, негодяем, а то и чем-то похуже, – с напускным безразличием произнес Тавернье.

– Позвольте мне, Франсуа, ей ответить. Из Лиона мне позвонил отец. Именно от него мне известны подробности задержания мужа. Нацисты отыгрались на нем за то, что не осмелились арестовать всемирно известного музыканта. Если бы не усилия Франсуа, в лагере оказался бы не только мой муж… Папа приезжает в Париж завтра.

В комнате воцарилась неловкая тишина. Ее нарушила Леа:

– Простите меня, Франсуа. И вы, Сара.

– Я уже говорил вам, Леа. Вы еще так молоды. Не поняв сути, торопитесь с выводами. Вам предстоит научиться подлинной осторожности. Вот вы повсюду видите шпионов. Бойтесь же пятой колонны, – сказала Сара.

Отвернувшись, чтобы скрыть досаду, Леа посмотрела на часы.

– Совершенно забыла, что у меня свидание. До вечера, Камилла. Оставляю тебя в надежных руках.

Выйдя следом, Франсуа Тавернье нагнал ее в прихожей, где она перед высоким зеркалом поправляла шляпку.

– Эта шляпка вам не идет, она вас старит. Будь у нее другой цвет, она прекрасно подошла бы вашей тетушке Лизе…

Леа гневно обернулась.

– Вы в этом не разбираетесь. Шляпка от Лпьес, ничего элегантнее просто не найти.

– Бедненькая вы моя, не пытайтесь строить из себя парижанку. Вы куда соблазнительнее в роли дикарки из Монтийяка, особенно если краснеете, как сейчас.

– Я совсем не покраснела, а ваше мнение мне безразлично. Оставьте меня в покое.

– Нет, мне надо с вами поговорить. Пройдемте в вашу комнату.

– И не думайте.

– Прекратите ломаться. И это тоже вам не к лицу. Пойдемте.

Схватив за руку, он потянул ее к одной из дверей.

– Отпустите меня или я закричу.

– Кричите, если нравится. Вы не хотите идти? Тогда я вас отнесу.

И подкрепляя слово делом, подхватил Леа, которая вопреки своим угрозам не закричала, хотя и попробовала вырваться, молотя его кулачками.

– Кажется, здесь и находится пещера девственницы? – плечом толкая приоткрытую дверь, произнес он.

– Отпустите меня! Пожалуйста, отпустите.

– Слушаюсь, дорогуша.

Небрежным жестом Тавернье швырнул ее на кровать.

Задыхавшуюся от бессильной ярости Леа будто подбросило. Она сжалась в комок, приготовившись к схватке. Но Франсуа Тавернье оказался быстрее. Крепко схватив ее запястья, сел на кровать рядом.

– Грубиян, негодяй!

– Как я уже не раз вам говорил, ваш набор ругательств из самых скудных. Мало читаете. Ну, хватит забавляться. Мне нужно с вами поговорить. Будете слушать?

– Убирайтесь к…

– Ну, вы рискуете зайти слишком далеко. Если не станете держать себя в руках, я сам вас обниму.

Леа мгновенно прекратила перепалку.

– Вы хотели со мной поговорить. О чем же? – уже серьезно спросила она.

– Речь о Камилле и о вас. Вам следует уехать. В Париже вы не в безопасности.

– Сама знаю, – ответила Леа, потирая запястья. – Но разве моя вина, что доктор считает ее нетранспортабельной?

– Я поговорю с ним. Через несколько дней немцы будут в Париже. Сам я отправляюсь на фронт…

– Вот как! Какая забавная мысль! А я-то думала, что вы не любите проигранных дел…

– Действительно, я их не терплю. Но в данном случае речь о другом…

– Уж не о чести ли? – с издевкой спросила Леа.

Увидев его взгляд, она сжалась на постели, думая, что сейчас он ее ударит. Но удара не последовало, и она подняла глаза, чувствуя, как вся зарделась при виде его оскорбленного лица. Ее охватило желание броситься ему в объятия, просить и просить о прощении. Может, она так бы и поступила, если бы в это мгновение того не сотряс взрыв хохота.

– Честь! может быть… но я не достоин этого чувства! Надо, конечно же, зваться Лораном д'Аржила, чтобы представлять, что это такое…

– Оставьте Лорана и его честь в покос. Вернемся к нашему предполагаемому отъезду.

– Вы умеете водить?

– Да, получила в Бордо права перед тем, как отправиться в Париж.

– Я попытаюсь реквизировать, арендовать, купить или украсть санитарную машину или комфортабельный автомобиль, в котором Камилла смогла бы проделать весь путь лежа. С собой вы заберете мадам Лебретон и Жозетту.

– Как? Вы отправите нас одних?

– У вас есть иное предложение? Все здоровые люди на фронте. К тому же вы в состоянии справиться сама.

Не отвечая, Леа опустила голову. Это проявление беспомощности взволновало Тавернье. Собрав пряди ее тяжелых волос, он открыл ей лицо. Полудетские еще щеки были залиты слезами. Он нежно поцеловал ее глаза, а потом его губы соскользнули к ее губам, покорно принявшим прикосновение. Присев на постель, он уложил Леа рядом, отпустив ее волосы.

– Малютка, если вам будет от этого легче, поплачьте.

При звуке этого низкого и мягкого голоса, напомнившего ей отца, Леа разразилась рыданиями и прильнула к Франсуа.

– Мне хочется домой… Так боюсь, что Камилла потеряет ребенка… Что скажет Лоран?… Почему за мной не приедет отец?… Неужели правда, что немцы насилуют всех женщин?

– Не тревожься, дорогая. Ты будешь дома. Я все устрою…

– Но вы же сказали, что отправитесь на…

– Я все сделаю до своего отъезда.

Франсуа был немного сердит на себя за то, что пользовался ситуацией, что его поцелуи становились все настойчивее, а ласки более дерзкими, но оправдывал себя тем, что в результате Леа постепенно успокаивалась и сама начинала отвечать на его поцелуи.

Раскаты громких голосов в прихожей прервали короткое мгновение наслаждения.

Леа с нежностью отстранила Франсуа Тавернье и, встав, привела в порядок измятое платье.

– Не стойте, словно столб, уставившись на меня, а вытрите рот, он весь в помаде, и причешитесь, – сказала Леа, показывая на лежавшие на туалетном столике щетки.

Он с улыбкой ей подчинился.

– Похоже, перепалка идет между доктором и мадам Лебретон.

В дверь постучали.

– Мадемуазель Леа, это Жозетта. Врач хотел бы поговорить с вами.

– Хорошо. Передайте, я сейчас буду. Что он хочет мне сказать? – повернулась она к Франсуа.

Тот только развел руками.

– Должен вас покинуть. Мне надо подготовить завтрашнее совещание с участием Черчилля и трех его ближайших советников.

– Что вы ждете от этой встречи?

– Ничего существенного. Рейно желал бы добиться от английских военно-воздушных сил новых самолетов. Их он не получит. Не добьется он и того, чтобы блокированные в Дюнкерке французские войска были вывезены одновременно с британскими.

– Зачем же тогда эта встреча?

– Чтобы не терять контакт, чтобы уточнить позицию союзников, в частности в отношении сепаратного перемирия.

– Сепаратного перемирия?

– Об этом говорят. Лучше думайте о чем-нибудь ином. Хорошенькой женщине нет смысла ломать голову над такими проблемами. Они – дело сугубо мужское, – привлекая ее к себе, сказал он.

Она не сопротивлялась, глядя на него так, как прежде никогда не смотрела.

– Малышка, мне бы не хотелось, чтобы с вами что-то случилось.

Он не поцеловал ее на прощание, и Леа выглядела разочарованной. Ее гримаска заставила его улыбнуться.

– На сегодня хватит. Сейчас же займусь поисками машины. Через пару дней дам вам знать. Послушайте, чего хочет доктор Дюбуа.

Не ответив, Леа вышла из комнаты.

– А вы не слишком торопились! Вы считаете, мадемуазель Дельмас, что у меня нет других дел, кроме как вас дожидаться? – воскликнул доктор при виде входившей в гостиную Леа.

– Извините, доктор. Я предполагала, что вы у мадам д’Аржила.

– Мадам д’Аржила чувствует себя превосходно. Речь не о ней…

Леа радостно вскрикнула:

– Значит, мы можем ехать!

– Это было бы возможно, не откажись мадам Лебретон от своих обязанностей под ерундовым предлогом.

– Ерундовые предлоги! – возмутилась сиделка, присутствия которой Леа не заметила. – Я узнаю, что мой тяжелораненый зять находится в Бретани, а моя дочь с двумя детьми хочет, во что бы то ни стало к нему ехать. И это вы называете ерундой?