— Я разговаривала с ней раньше, — спокойно отвечаю я. — На заправке. И я видела её машину поблизости. Интересно, сказала ли я что-то…

— Ты в любом случае ничего не знала, — говорит Бетси.

— Действительно, ни единого шанса, — поддакивает Элла, но от этого лучше мне не становится.

— Расскажи мне о поездке на самолете, — говорю я, желая сменить тему.

Элла кивает.

— Мэгги и мама заставили нас сесть сзади; они сели спереди и огрызались друг на друга весь полет. Это было что-то нереальное. — Элла трет глаза и немного размазывает тушь. — Когда мы приземлились, автомобиль уже ждал нас. Он отвез нас в общежитие.

— Мама пошла с нами, но задержалась всего на минуту — она уходила в лабораторию Мэгги и провела там всю ночь. Но перед уходом, она прошептала мне на ухо: «Где Лиззи?».

— Что ты сказала?

Элла трясет головой.

— Я не знала, что сказать. Я не знала, что случилось в офисе, и к тому же, возможно, мы должны ей противостоять. Так что я просто сказала, что ты ушла с Шоном.

Она выглядит виноватой, как будто беспокоится, что навлекла на меня неприятности.

— Эл, не волнуйся об этом. Мы на пути, который будет пострашнее перспективы домашнего ареста. К тому же, мама знает о Шоне.

— Что? — ахает Бетси.

— Абсолютно всё. Я расскажу вам через секунду. Но сначала, что ещё мама сказала, прежде чем уйти из общежития?

Элла пододвигается.

— Она сказала, что собирается оставить тебе сообщение дома, чтобы ты знала, что мы в порядке. И затем она сказала: «Оставайтесь здесь — не уходите. Я вернусь утром. Вы должны довериться мне, и всё скоро закончится. Мы поедем домой, как будто ничего этого не было».

— Что она хотела этим сказать? — спрашиваю я.

— Ну, поскольку она и представить себе не могла, что ты будешь копаться в её вещах, чтобы разоблачить, я думаю, что она имела в виду, что мы должны запихнуть всю эту фигню с заложниками под ковер и продолжить жить как один человек.

— Блин! — кричу я, выдыхая весь воздух. — Почему она такая… блин!

— Я не знаю. Но именно тогда мы решили, что совершенно определенно не собираемся там оставаться. В комнате не было телефона, так что мы не могли позвонить тебе, и мы не хотели уходить ночью, поскольку понятия не имели, куда идти. План состоял в том, чтобы уйти утром перед приходом мамы. Но затем объявилась ты.

Мы смотрим друг на друга с огромным количеством эмоций во взглядах, но никто ничего не говорит в течение нескольких минут. Затем, наконец-то, Бет говорит:

— Теперь расскажи нам, что произошло в офисе.

Кивнув, я начинаю историю о том, что произошло после того, как я покинула дом вчера утром. Я рассказываю всё, вплоть до того момента, когда звонок Шона испугал меня. В это же время я понимаю, что Шона уже давно нет, и прерываю рассказ, чтобы отправить ему сообщение.

ГДЕ ТЫ?

В ПИЦЦЕРИИ. Я МОГУ ВЕРНУТЬСЯ?

ДА, И ПРИНЕСИ ПЕППЕРОНИ!!!

Я снова погружаюсь в историю, и я так ею увлечена, что спустя несколько минут не понимаю, что прошло всего несколько минут. Раздается стук в дверь, и я бегу, чтобы открыть её.

— Ты принес напитки или мы должны…

— Привет, Лиззи, — говорит мама, хмуро глядя на меня с порога. Это поражает меня как тонна кирпичей: ожерелье. Конечно же, мама смогла нас найти также легко, как я нашла Эллу и Бетси. Я хочу ударить себя по лбу.

— Могу я войти? — спрашивает она. Она выглядит замерзшей: её нос красный, я могу видеть её дыхание. Мне не нравится, что я чувствую угрызения совести; мне не нравится, что я отхожу в сторону.

— Я сказала вам оставаться на месте, — говорит мама Элле и Бетси. — Вы напугали меня.

— Где эта женщина? — спрашивает Бетси. — Мэгги Кендалл?

— Ушла из нашей жизни, — решительно говорит мама. — Не беспокойтесь больше о ней. — Она делает паузу. — Почему вы не остались в общежитии? Или не оставили записку?

— Почему ты хотела, чтобы мы остались там, мама? — спрашивает Элла. — Так мы сможем вернуться к жизни в качестве единого человека?

Мама вопросительно смотрит на неё, вероятно, чувствуя признаки мятежа в комнате.

— Я только что рассказывала Элле и Бет, что нашла в твоём офисе, мама, — говорю я из-за её спины. — Ты знаешь, по сталкерской стене… на каждую из нас?

Когда я присоединяюсь к остальным на кровати, я вижу, что рот мамы немного открыт; она быстро его закрывает.

— Мы знаем, что ты не доктор, — спокойно говорит Бетси.

— Но ты всё ещё получаешь деньги, много денег, откуда-то, — говорит Элла. — Пришло время поговорить начистоту. Расскажи нам, что происходит.

— Так вот где ты была? — спрашивает она меня. — Не с Шоном?

— Да, я была там, — говорю я, не отводя от неё глаз. — Рассматривала фотографии и странные заметки о нас троих. — Я скрещиваю руки на груди.

— Это как если бы я следила за результатами работы, — спокойно говорит мама.

Когда она видит моё испуганное выражение лица, она поясняет:

— Вы трое — мои дети, но так же и моя работа. Когда я забрала вас у клиентов много лет назад, это было материнское решение — я хотела защитить вас, но это было еще и профессиональное решение. Деньги, которые вы упомянули, приходят из трастового фонда, созданного доктором Йововичем на весь срок исследования. Я до сих пор генетик и, вероятно, останусь им на всю жизнь.

— Ты когда-нибудь работала доктором? — спрашивает Элла, погружаясь всё глубже в ложь. Мама отрицательно качает головой, затем пододвигает стул, стоящий у стола, в середину комнаты и неуклюже садится.

— Я хочу, чтобы вы знали, что я искренне забочусь о вас троих — я люблю всех вас. Но мне платят за то, чтобы я документировала ваши жизни.

— До сих пор? — спрашиваю я, фокусируясь на фактах, а не щемящей боли в груди. — Доктор Йовович в тюрьме.

— Да, но он создал фонд задолго до этого. Я посылаю ему отчеты о вас каждый месяц. Тот факт, что он в тюрьме, делает это исследование ещё более важным. Согласно нашему соглашению, мы опубликуем нашу рукопись, когда вам исполнится восемнадцать — когда закончится ваш подростковый возраст. Когда вы станете взрослыми.

— Вы создаете рукопись о нас? — с недоверием спрашиваю я.

— Я пишу о том, что вызовет научную революцию, Лиззи, — говорит мама, немного вздергивая подбородок. — Все остальные до сих пор клонируют животных, слишком парализованные страхом перед правительством. Но нам это удалось. Вы удались.

— Забавно, но я не чувствую себя чем-то удавшимся, — резко отвечаю я.

Только тогда Шон входит в дверь, неся пиццу. Он останавливается, явно потрясенный тем, что видит маму.

— Всё в порядке? — спрашивает он, глядя на меня и доставая свой телефон. Его недоверие к ней видно невооруженным глазом.

— Всё отлично. Заходи. Я ужасно голодна. — Затем я смотрю на маму. — К тому же она как раз собиралась уходить.

— Лиззи, позволь мне объяснить. Нам надо поговорить об этом в семейном кругу. — Она бросает взгляд на Шона.

Я встаю с кровати, подхожу вплотную к моей маме и смотрю ей прямо в глаза. Контролируя свой голос, я говорю то, что должна была сказать давно:

— Мы не твоя семья. В этом вся суть. Пожалуйста, просто оставь нас одних.

— Лиззи, я думаю, ты ведешь себя безрассудно, если вы только…

— Я веду себя безрассудно? — кричу я, затем успокаиваю себя, прежде чем продолжить. — Мама, ты годами заставляла нас жить как один человек, тогда как, насколько я могу судить, это не было необходимостью. Ты использовала нас как подопытных кроликов в своём научном проекте, пичкая нас ложью всё это время. И бог знает, что ты собиралась сказать о том, что двоих из нас похитили!

— Лиззи, ты слишком драматизируешь, — говорит мама, поднимая руки. — Вдохни поглубже. То, что сделала Мэгги, было неправильно, но она точно не вела их под дулом пистолета. И всё это уже закончилось; я решила проблему.

— Я не драматизирую, — кричу я на неё, чувствуя отвращение от того, что она защищает человека, который похитил двоих её детей. — Я наконец-то очнулась! Мои глаза в конце концов открылись на тот обман, что ты создала для нашей жизни. Я наконец-то вижу, какой полнейший беспорядок… как ты запутала всё это. И ты определенно не в себе, если надеешься, что я позволю тебе диктовать еще хоть одну минуту моей жизни, ты поняла?