– Ой, а можно? – Филипп посмотрел на мать, глаза его загорелись. – Мама, можно?

– Да, конечно.

Роланд поднял книгу и с торжественной церемонностью протянул мальчику.

– Спасибо, – сказала Лилибет и посмотрела на сына. Тот крепко обхватил ручонкой огромный, размером чуть не с него, том в кожаном переплете. – Так, значит, вы еще будете в библиотеке? – спросила она куда-то в сторону левого уха Роланда, не решаясь взглянуть ему в глаза.

И ощутила всю тяжесть его улыбки.

– Как и сказал, ваша милость, я к вашим услугам.

Одна половинка двери в библиотеку была открыта. Ее массивную деревянную поверхность украшали резные львы. Лилибет положила ладонь на зевающие львиные челюсти и помедлила. Ее халат мягкими розовыми складками ниспадал на каменные плиты пола, а из выреза виднелись кружева ночной рубашки и округлости грудей. Господи милостивый! Неужели у него всегда был настолько глубокий вырез? Другой рукой она схватилась за отвороты.

И отпустила их.

Это всего лишь уловка. Идея в том и заключается, чтобы его обольстить. Несколько минут флирта, и она от него избавится: избавится от заключенного в нем соблазна, избавится от угрозы, которую он представляет ее жизни. Право же, она поступает благородно. И делает как раз то, что нужно.

Лилибет решительно толкнула дверь и вошла внутрь.

– Роланд, – прошептала она.

Комната была пуста.

Лилибет обвела ее взглядом, посмотрела на огонь, еще теплившийся в камине, на полки с книгами, высокие и затененные, на громоздкие очертания мебели, едва различимой в полутьме. Единственная лампа в дальнем конце комнаты выкручена почти до конца и отбрасывает лишь слабый круг света.

– Роланд? – прошептала она еще раз и уловила движение у себя за спиной в тот самый миг, когда дверь чуть слышно щелкнула, закрываясь.

Лилибет резко повернулась. Роланд вытащил ключ из замочной скважины и сунул в карман.

– Что ты делаешь? – ахнула она.

– Не хватало еще, чтобы сюда ворвался Уоллингфорд и потребовал немедленного исполнения условий пари, – улыбнулся он. – Хотя подозреваю, что он в достаточной степени джентльмен и позволит вам переночевать тут.

– Совсем не смешно! – Сердце заколотилось, ноги подкосились. Он стоял близко, слишком близко. Его широкие плечи нависали над ней, превращая ее в ничто, и его чистый резкий запах клубился в узком пространстве между ними.

– Успокойся, милая. Я ни за что не позволю ему сделать это.

– Не надо меня так называть! – Ей показалось, что собственный голос прозвучал едва слышно.

Он прислонился к двери, не убирая ладонь с ручки, и окинул Лилибет теплым взглядом карих глаз, на мгновение задержавшись на ее груди. Узкий треугольник обнаженной кожи мгновенно запылал.

– Почему нет? – спросил он. – Ты и в самом деле моя милая. Драгоценнее тебя для меня на этой земле ничего нет. Это всего лишь констатация факта.

– Ты должен сейчас же отпереть дверь!

– Хочешь уйти?

Она замялась.

– Не сейчас.

– Скажи, когда захочешь, – он отошел от двери, – и я ее тотчас же отопру. – Он взял Лилибет за руку. – А пока давай поведем себя цивилизованно и сядем.

Шок от его прикосновения, от того, что ее рука утонула в его большой уверенной ладони, лишила Лилибет всякой возможности сопротивляться. Она позволила отвести себя к длинной и широкой кушетке перед камином и покорно опустилась на потертые бархатные подушки. Роланд сел рядом, в каких-то нескольких дюймах, прижавшись к ней коленом. Ее рука оставалась в его ладони. Она сделала слабую попытку освободить ее, но Роланд не отпустил, зажав их переплетенные пальцы между своей левой ногой и ее правой. Жар от его тела окутывал ее, притягивал к себе как магнит.

– Ты слишком много себе вообразил, – сказала Лилибет. – Я пришла всего лишь… ну, поблагодарить тебя за то, что присмотрел за Филиппом. Конечно, тебе следовало отвести его ко мне, но по крайней мере ты… ну, это было очень мило почитать ему. Он обожает лошадей и…

– Ш-ш-ш, – перебил ее Роланд. – Мне это понравилось. Забавный человечек твой сын. Умный как дьявол.

Лилибет позволила себе слегка расслабить напряженную шею.

– Да, ужасно умный, правда? Но, конечно, в следующий раз просто отведи его ко мне.

– Почему?

Она уставилась на свою ладонь в его руке, на пальцы, переплетенные в безупречном рисунке, – ее бледные и тонкие, его загорелые и толстые.

– Разумеется, потому что он не должен привязываться к тебе. Когда ты уедешь.

Он откинулся на спинку кушетки, каким-то образом притянув Лилибет к себе, к плечу.

– А что, если я не собираюсь никуда уезжать?

– У него есть отец. – Она почти прошипела это.

Он медленно покачал головой, задевая ее волосы.

– Я это знаю. И не собираюсь перетягивать его на свою сторону. Просто… ну, я бы стал ему чем-то вроде дядюшки. Он же твой сын, Лилибет. Разве я могу не хотеть узнать его поближе? Или не заботиться о нем?

О черт. В глазах закипели слезы, и она яростно заморгала, прогоняя их. В горле встал комок. Роланд перехватил ее ладонь другой рукой, а освободившейся обнял ее за плечи. И она почему-то позволила это.

Почему-то утратила волю и не смогла скинуть его руку.

Разумеется, это всего лишь уловка. Она просто заманивает его в ловушку, как и планировалось. Да только дверь заперта и Абигайль не сможет заскочить внутрь, закричать «ага!» и остановить их.

– Это неправильно, – прошептала Лилибет. – Ты не должен.

Он промолчал, и воздух между ними запульсировал невысказанными словами и общим знанием. Тепло от огня поднималось от кончиков пальцев вверх по ногам, тело Роланда крепко прижималось к ее бедру, талии, ребрам. Голова ее почти склонилась к нему на плечо.

– В тебе что-то изменилось, – наконец негромко произнесла Лилибет.

– В смысле?

– Ты не… не такой, каким был когда-то. Такой милый, и серьезный, и откровенный. И совсем не такой, как на людях, с другими – беспечный и беззаботный.

Его большой палец двигался словно сам по себе, лаская ее указательный, но тело напряглось, пусть и едва заметно.

– Представления не имею, о чем ты. Я все тот же, что и всегда.

– Ничего подобного. Я знаю тебя, Роланд. Знаю лучше, чем кто-либо.

– Хмм… – Теперь его указательный палец поцарапал ноготь на ее большом. – Расскажи мне что-нибудь, милая. Как вы нашли этот замок?

– Не знаю. Кажется, Александра увидела объявление. Это было довольно неожиданно. – Лилибет закрыла глаза, позволяя себе отдаться очарованию момента. Он вел себя так чудесно – ободряюще и нежно и ничуть не переигрывал. Не делал ничего дерзкого. Вообще ничего плохого. Просто… успокаивал. Дарил ей ощущение безопасности. Надежное чувство, что любит ее, что она возвращает ему эту любовь, что больше ничего и не требуется.

– Неожиданно? В каком смысле? Что-то произошло? – Голос его звучал нейтрально, даже беззаботно.

– Мы… Сомертон и я… мы поссорились. – Лилибет открыла глаза. – Сильно поссорились. Он обвинил меня… во всяком. А потом начал делать такое, что я не могла терпеть. И не могла больше оставаться с ним. По совести.

Его рука на ее плечах напряглась, ладонь чуть сильнее сжала ее руку.

– Он ударил тебя? Сделал тебе больно?

– Он… нет. – Лилибет уставилась в огонь, на рисунок, образованный красным пламенем и шипящими от жара черными углями. Та последняя ночь с Сомертоном. Как она может это объяснить? Она затолкала это воспоминание как можно дальше, завернула в бумагу, затянула веревками и спрятала в глубину памяти, вместе со всеми прочими. Остались только образы, отрывистые и резкие. Его обнаженная плоть, его смуглое злобное лицо. Его горячее, обжигающее тело, свирепое и неотвратимое.

– В таком случае что? – спросил Роланд.

Она набрала в грудь побольше воздуха и заговорила, аккуратно подбирая слова:

– Он некоторое время полностью меня игнорировал. Я его почти не видела. Но в ту ночь, когда мы поругались, он… он захотел доказать мне, что я все еще его жена. И сделал это. Он не взял меня силой, – торопливо добавила она, чувствуя, что Роланд напрягся рядом, как пружина. – Я… ну, я считала, что я и вправду его жена и не имею права отказать ему. Но на следующее утро, когда он ушел, я вдруг поняла, что у меня есть такое право. Что он лишился всех имевшихся у него когда-то прав на… на физическую близость со мной. – Она свободной рукой подобрала пояс от халата и провела большим пальцем по шелковой ленте, вверх и вниз. А затем прошептала: – Я просто не могла это больше выносить. И решила. У меня есть долг перед собой и перед сыном, и он важнее, чем обеты, которые я дала моему мужу давным-давно, в своей невинности и вере.