– Слушайте, – сказала Лилибет, – нас действительно не должны видеть вместе. Надеюсь… – Она помолчала. – Мое имя… Если станет известно, что я здесь, если об этом узнает Сомертон, если он узнает, что и вы тут…

– Боже милостивый! – выпалил Роланд. – Вы же не думаете, что я проболтаюсь, нет?

К ее досаде, на глаза навернулись слезы, и она свирепо зажмурилась, прогоняя их.

– Он не должен узнать, где я нахожусь. Пожалуйста, поймите. Не должен. Мы и так пошли на страшный риск.

– Да бросьте. Как, дьявол его побери, Сомертон может узнать? Вечерами он слишком пьян, чтобы увидеть хоть что-то даже под собственным носом… – В голосе Роланда звучало пренебрежение.

– Вы совсем глупы? – Лилибет покачала головой и уставилась на острые травинки у себя под ногами. Ну как ему это объяснить? – Подумайте хорошенько. Пари, ставки. Объявление в «Таймс». Даже если утаить имена, он поймет. Он всегда все узнает. Вы даже не представляете, на что он способен.

Роланд остановился в тени яблони, повернулся к Лилибет и схватил ее за руку.

– Он вас бил? Клянусь Богом, если он сделал вам больно…

– Стоп. Это не ваша забота.

– Это моя забота! – Он сверкнул глазами и схватил Лилибет за другую руку. Он нависал над ней, не такой громадный и зловещий, как Сомертон, но широкоплечий, гибкий и полный сил. Его клетчатый шерстяной пиджак чуть не лопался на широких плечах.

– Прекратите сейчас же! Нас кто-нибудь увидит!

– Да мне плевать, черт побери! Только скажите мне: он делал вам больно?

Страсть в его голосе заставила ее застыть на месте.

– Нет… не в этом смысле. Пожалуйста, отпустите меня. Если нас увидят, если ваш брат и его пари… Он твердо намерен выиграть, на кону его гордость, да еще Абигайль его подстрекает…

Роланд затащил ее за тонкий ствол яблони. Их окружил опьяняющий аромат цветов. Тяжелая ветка задела ее шляпку.

– Какого дьявола ты так предана этому человеку? Я смогу тебя защитить; я буду за тебя сражаться; я сделаю для тебя все, что угодно! Чертова скотина! Зачем чтить брачные обеты, если для него они ничего не значат?

Она смотрела на него, и горло ее горело. Его красивое лицо, пылающее гневом, и любовью, и желанием, – ничего похожего на смеющегося Роланда с летних приемов в садах и из бальных залов. Она опустила взгляд и увидела, что он ослабил галстук и расстегнул верхние пуговицы на рубашке. Ямка у него на горле неудержимо манила.

Но она может удержаться; она должна удержаться. Лилибет снова подняла взор и наткнулась на решительное тепло в его карих глазах.

– Если ты задаешь такие вопросы, – произнесла она, не обращая внимания на то, как пылает горло, – значит, совсем меня не знаешь.

Его глаза всматривались в нее.

– Ты ошибаешься. Я знаю тебя лучше, чем ты сама, Лилибет. – Он провел пальцами по ее щеке так нежно, словно крылышком колибри. – И знаю, что ты не можешь продолжать жить так, как раньше, будучи замужем за подобным человеком. Лилибет, которую я знаю, послала бы к чертям всех драконов Лондона, лишь бы не оставаться женой вечно пьяного потаскуна вроде Сомертона.

При словах «вечно пьяного потаскуна» что-то внутри у нее лопнуло. Она вырвала руки и прошипела:

– И сделать что? Вместо этого выйти за тебя и провести следующие шесть лет дома с еще одним младенцем, пока ты кувыркаешься в тех постелях Лондона, которые еще не успел посетить?

Он отшатнулся, глаза расширились от такой ярости, что она почти физически обжигала ей лицо.

– Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать?

– О, я уверена, ты бы вел себя куда изящнее. Лорд Роланд Пенхэллоу всегда обладал талантом заставлять дам видеть все в розовом свете. – Она ткнула пальцем ему в грудь. – Но там, в глубине, ты такой же. И знаешь о верности не больше, чем бык в охоте. Стоит тебе получить то, что хочешь, и на очереди будет следующее хорошенькое личико. Следующее завоевание, следующее развлечение.

Он потрясенно уставился на нее.

– Это нелепо! Я никогда… – Роланд осекся.

Лицо Лилибет пылало.

– Думаешь, я идиотка?! – воскликнула она. – Думаешь, я не знаю? Когда новости о твоих последних чертовых похождениях услужливо доставляются мне той или иной приятельницей в течение последних нескольких лет? Всегда с самоуверенной улыбочкой, всегда с огромным наслаждением. «О, дорогая, ты в жизни не догадаешься, что я только что слышала! Такая пикантная новость о нашем гадком друге».

Он закрыл глаза.

– Я не такой, как Сомертон, Лилибет. Я всегда держусь своих обещаний.

– О да. В точности как держался меня тем летом.

– Это несправедливо! Все было совсем не так. Тогда… – Он замолчал, словно заперев остаток фразы в своей бурно вздымающейся груди. – Я тогда был мальчишкой, Лилибет. Вечно дующимся, обидчивым мальчишкой, у которого до сих пор не отнимали того, что он любит. Мне хочется думать… мне хочется доказать тебе… что с тех пор я вырос и повзрослел.

Он выглядел таким смиренным, таким раскаивающимся, таким уязвимым, будто протягивал ей на широкой ладони свое сердце. При виде его серьезного лица боль в груди разрасталась, вибрировала, готовая прорваться.

Лилибет выставила перед собой руку ладонью наружу.

– Довольно, Роланд. Просто оставь меня в покое. Мне и так хватает сложностей.

Она повернулась и пошла вверх по холму, туда, где стоял Филипп с руками, полными цветов персика, и с нетерпением на лице.

Роланд предпочел бы просто порвать лежавшее в кармане письмо, а не читать его. Сжечь его, заплевать, проклясть его автора, обречь на прижизненный ад, желательно с толпой полногрудых женщин, вечно танцующих голышом вне пределов его досягаемости. Вот это бы ему подошло. Бог свидетель, это было бы справедливо. Он еще в жизни не оказывался в таком оскорбительном положении. Лилибет бросает ему в лицо обвинение в распутстве, а он не может защититься! Не может отрицать, не может объяснить, не может высмеять.

Не может сказать ей правду.

И все из-за чертова сэра Эдварда, и его чертовых секретов, и всей этой проклятой чертовой разведки, пусть она провалится в преисподнюю.

Роланд ворвался в кухню и с мстительным грохотом плюхнул корзинку на стол. На другом конце стола задребезжала супница, полная бобов.

– Синьор!

Роланд подскочил и обернулся. В дверях стояла девушка с высоко приподнятыми бровями и тревогой на лице.

– Да что за дьявольщина, в самом деле! – воскликнул он. Черт побери. Неужели здесь, в глуши, все его навыки так быстро проржавели? Или мозги протухли из-за Лилибет? Многие пытались тайком подкрасться к лорду Роланду Пенхэллоу, но никому это не удавалось.

А сейчас простая итальянская кухонная работница едва не заставила его обдуться прямо на месте простым «синьор», сказанным не вовремя. Она беспомощно шлепала губами.

– Синьор… корзинка… синьора Сомертон… – Она посмотрела на корзинку, на Роланда и выронила из рук кувшин. Тот упал на пол и разбился. – О Dio! – вскричала девушка, нагнулась с красным как маков цвет лицом и начала собирать осколки в передник, причитая что-то по-итальянски.

Роланд смягчился и опустился на колени рядом с бедняжкой.

– Ну-ну. Дай, я сам соберу. Это всего лишь посуда, ничего страшного. – Он отодвинул руки девушки, собрал осколки, сложил на стол и извлек из кармана носовой платок. – Видишь? Совершенно не о чем беспокоиться, милая. Я и сам побил кучу тарелок. – Он протянул ей платок, и она тут же громко в него высморкалась. – Да. Все в порядке. Э-э-э… если хочешь, оставь его себе. Не возвращай. – Он помахал рукой.

Она посмотрела на Роланда и улыбнулась сквозь слезы. «Довольно миловидная девушка, – решил он, – блестящие черные волосы, круглые розовые щечки», – и улыбнулся ей в ответ.

– Ну вот видишь? Все совсем неплохо. Кажется, нужно сказать «buon».

Ее полные слез темные глаза мечтательно затуманились.

– Grazie, синьор Пенхэллоу. – Она произнесла это совершенно очаровательно, с типичными итальянскими лирическими интонациями.