— Он должен быть рядом с Эленой, — возразила Мисилл.

Упоминание имени ведьмы прогнало мечты Крала о тронах и коронах. Он не мог противиться воле своего господина.

— Если горец найдет Элену, он ее убьет, — спокойно проговорил Тайрус.

Все замерли и повернулись к Кралу. Судя по их обеспокоенным взглядам, его товарищи опасались, что горцу нанесено оскорбление и сейчас прольется кровь. Они не знали, до какой степени были правдивы слова Тайруса; даже сам пират этого не понимал.

— Я не хочу сказать, что Крал предаст девушку и убьет ее своим топором, — продолжал Тайрус, показав, что и его пророчество туманно. — Но если он не пойдет с нами, она, вне всякого сомнения, умрет. Слова моего отца нельзя трактовать иначе: «Должны пойти четверо, или ведьма умрет».

Он убрал меч и скрестил руки на груди.

Мисилл повернулась к Кралу.

— Северная стена богата магией стихий; это чистый источник, рожденный сердцем земли. Когда я была охотницей, ее могущество было для меня как магнит. Оно звало меня на север, где стражи замка Мрил научили меня владеть мечом. А еще я узнала там про способность короля Райя к ясновидению, которая проявлялась, когда он соединялся с камнем. И хотя пророчества старца были редкостью, они всегда оказывались верными. — Мисилл оглянулась на Тайруса. — Но иногда ошибочным оказывалось толкование. Так что советую тебе, горец, подумать, прежде чем принять решение, основываясь на этих словах.

Крал почувствовал, что в его сердце сражаются две силы. Часть его существа, выкованная в черном огне, настаивала, чтобы он не отказывался от охоты на ведьму. Таково было требование Черного Сердца, которое кипело в его крови. Но, как и у всех темных стражей, в нем остался осколок истинной природы, искра огня стихии, питавшая заклинание Темного Властелина. И этот крошечный огонек не мог не ответить на призыв его родины. Его поддерживала надежда всех кланов горцев.

В любом другом человеке такая борьба была бы обречена на провал, потому что выжженное яростным пламенем клеймо Черного Сердца никто не мог уничтожить. Но Крал не был обычным человеком. В его крови пела магия, которая наполняла гранитные корни горы. А гранит может выстоять даже в самом жестоком пламени. И хотя его обжег черный огонь, клеймо проникло в сущность Крала не настолько глубоко, чтобы заставить его забыть о стенаниях многих поколений горцев.

Ледяной Трон принадлежал его семье, и он вернет его себе! И пусть только кто-нибудь встанет у него на пути!

Повернувшись к Тайрусу, Крал провел рукой по густой бороде и взглянул на пирата.

— Я пойду с вами, — хрипло прорычал он.

Тайрус улыбнулся и кивнул, словно и не ожидал другого решения.

Лицо Крала потемнело. Воля Черного Сердца продолжала терзать его, пожирая решимость. Но он успокоил его жаркие требования утешительной мыслью, ставшей бальзамом для мучившей его боли: после того как он получит назад свой трон, он найдет Элену и в качестве награды разорвет ее юное сердце на части. Он не забудет о своем долге перед Темным Властелином — только отложит на время его исполнение.

Крал спрятал жесткую усмешку в черной бороде.

Легион получит все, что пожелает, — будь то трон или сладкая кровь ведьмы.

«Бледный жеребец» был готов к отплытию, и отряд разделился на две группы. Оставшиеся на пирсе желали друзьям доброго пути, а поднявшиеся на борт корабля смотрели, как идет подготовка к долгому путешествию через половину Аласеи. Настроение у всех было мрачное, лица угрюмые или печальные.

Мисилл заглянула в глаза Тол'чака, казавшегося сейчас особенно грустным и одиноким. Он стоял у трапа с несчастным видом. Большинство людей считали огров существами сдержанными и лишенными эмоций. Но Мисилл увидела знаки, сказавшие ей о другом. Клыки Тол'чака были полностью прикрыты опущенной губой; глаза лишились внутреннего сияния; даже плечи поникли, словно скала, расколотая землетрясением.

— Ты мог бы пойти со мной, — мягко сказала Мисилл, и в ее голосе прозвучала мольба, идущая от самого сердца.

Тол'чак вздохнул так тяжело, точно по склону горы пронесся камнепад.

— Ты же знаешь, я не могу, — сказал он наконец. — Сердце моего народа не позволит мне идти другим путем.

Она прикоснулась к его щеке.

— Я знаю. Но хочу, чтобы ты знал: я готова лишить Элену твоей защиты, лишь бы мы могли остаться вместе. Теперь, когда ты снова вошел в мою жизнь, я с радостью отдам все земли силам мрака за то, чтобы ты был рядом.

Он печально улыбнулся и мягко проговорил:

— Мама, ты так замечательно врешь. И за это я люблю тебя еще больше.

Мисилл шагнула вперед и прикоснулась ладонями к его щекам, потом притянула сына к себе и поцеловала.

— Не будь так уверен, сынок.

Их прощание прервал голос Мерика, который крикнул с корабля:

— Капитан говорит, что мы должны отплыть с отливом! Нельзя больше ждать.

Мисилл помахала элв'ину рукой, показывая, что она его слышала. Мерик, выполнив поручение, заковылял прочь, опираясь на палку, сопровождаемый Мамой Фредой и ее тамринком. На борту корабля сновала и суетилась небольшая команда, готовя паруса и складывая лини.

У Мисилл совсем не осталось времени, но она хотела побыть с сыном еще одно короткое мгновение. Они с Тайрусом уже подготовили отряд к путешествию и могли отправиться в путь в любой момент. Ее мерин, Гриссон, был оседлан, сумки приторочены. Могвид и Фардейл устроились в маленьком фургоне с припасами, по обеим сторонам которого сидели на своих конях Тайрус и три воительницы дро. Крал тоже вскочил в седло своего боевого скакуна Роршафа, и все с нетерпением ждали сигнала выступать — ведь уже занимался рассвет.

Двух других лошадей, коня Эр'рила и маленькую кобылку Элены, погрузили на корабль и поместили в трюм в крошечный загон. Все было готово.

Осталось только попрощаться.

Мисилл повернулась и в последний раз посмотрела в глаза сына. Никакие слова не могли облегчить их боль, и мать с сыном бросились в объятия друг другу. Мисилл казалось, будто она обнимает жесткий камень, но она сильнее прижала к себе сына. Она надеялась, что никогда не забудет этого мгновения.

Прижимая его к себе, она вспомнила, как обнимала Тол'чака, когда он был совсем маленьким, и ее сущность си'луры ответила на эти воспоминания — Мисилл почувствовала, как ее плоть и кости начали изменяться, и вскоре она обнаружила, что может полностью обхватить его тело руками. Она вспомнила его отца и радость, которую они когда-то делили, а ее тело продолжало меняться. Мисилл услышала, как с треском начала рваться ткань. Она не обратила на это внимания, не испытывая никакого стыда.

И вскоре не женщина и огр сжимали друг друга в объятиях, но мать и сын — два огра. Тол'чак слегка отодвинулся, почувствовав перемены, которые произошли с Мисилл, и посмотрел на нее мокрыми от слез глазами.

— Мама?

Мисилл знала, что он увидел. Маленькую женщину-огра. Свою настоящую мать, с когтями и клыками. Она улыбнулась, и ее голос прозвучал, точно рев горы.

— Ты действительно мой сын. Никогда не забывай, что ты — мое сердце. И мое главное достижение в жизни, которым я горжусь. Когда я на тебя смотрю, я знаю, что все испытания, которые мне пришлось перенести, не были напрасны.

Новый день согрел горизонт, и крики чаек приветствовали встающее солнце. Мать и сын снова обнялись, и, казалось, даже птицы почувствовали, как сильно болит сердце Мисилл. Потому что она откуда-то знала, что обнимает сына в последний раз.

Задыхаясь от боли, Флинт понимал: у него будет только один шанс. Ему требовалось, чтобы мастер Ваэль и капитан Джарплин подошли к нему как можно ближе. Пока они готовили дрель, Флинт потихоньку шевелил пальцами, чтобы восстановить циркуляцию крови в руках. От боли перед глазами у него вспыхивали искры.

Он перенес первый шаг операции, издав всего один крик. Мгновение назад капитан Джарплин подошел к нему с кинжалом в руке. Флинт проклинал его и плевался, делая вид, что его руки по-прежнему надежно связаны, понимая, что, если он прикончит только капитана, ему это не поможет. Он стерпел жуткую боль, когда Джарплин срезал кожу у основания его черепа, безжалостно вонзая острие в кость. Крик Флинта вовсе не был притворным. На короткий миг перед глазами у него потемнело, но он сражался с обволакивающим мраком, прикусив губу и вцепившись в веревки.