— Ну, не совсем. Однако, это же так, верно?

— Вернее и не бывает…

Второй королевский обед Онюховских был богатый. Даже слишком. После него Карл подозвал камердинера и попросил, чтобы впредь за столом было не более четырех блюд и чтоб обед продолжался не больше четверти часа…

«Вот и попробуй после таких приемов убедить Карла сократить контрибуцию», — сокрушенно думал Микола…

На ужин король выпил лишь стакан сладкого молока, примешав в него немного соли, и съел большой кусок хлеба… Все следующее утро он проводил за бумагами. Камердинер сказал, что король для того только и остановился у Онюховских, чтоб написать бумаги, которые с нарочным должно отослать в Швецию. Впрочем, после обеда второго дня Карл решил искупнуться в местном живописном озере, которое он видел, проезжая по дороге в дом Онюховских. Никому ничего не говоря, король направил свои шаги прямо к этому озерцу без какой-либо охраны. В доме не на шутку всполошились, когда оказалось, что Карла нигде нет. Но спустя час он пришел… С мокрыми волосами и пятнами воды на мундире… Точнее, его привел местный игуменский купец Семенович, ведя за руку, словно нашкодившего мальчишку.

— Что случилось? — все бросились к Карлу и незнакомцу… Оказалось, что король чуть не утонул, купаясь в озере, а этот самый купец его вытащил на берег и сопроводил до самого дома Онюховских, чтобы с монархом более ничего не случилось… Камердинер после этого случая, словно сына, отчитывал Карла:

— Вам, Ваше величество, нужно вообще подальше держаться от всего жидкого, что находится на земле. Вы уже дважды падали с коня в трясину рек, теряя сапоги, и вот опять чуть не утонули!

Но Карл лишь смеялся в ответ… Он задержался у Онюховских несколько дольше, чем планировал — трое суток. Задержка была вызвана тем, что Карл неожиданно для своего окружения принял активное участие в рассмотрении проблем и жалоб местного населения. Похоже, солдатское сердце шведского монарха дрогнуло от вида следов еще той, прошлой войны. Так, он с удивлением проехал по улочке местной вески Голядна, что после сожжения ее людьми царя Алексея Михайловича Романова представляла из себя уже и не населенный пункт, а уголок живой природы. Улица вески целиком заросла дикой травой, преимущественно крапивой, выросшей по плечо взрослому человеку. То же самое творилось и на былых дворах и огородах вески. Кусты и деревья так низко склонились над улицей, что Карл ехал на своем любимом скакуне Бландклиппарене словно по туннелю, не пропускающему солнечные лучи. Хозяйничали в брошенной деревне уже не люди, а дикие свиньи, которые приходили сюда по ночам, разрывая своими длинными рылами землю на бывших огородах в поисках корней и плодов овощей. Местную речушку оккупировали бобры, понастроив свои плотины.

— Как пожгли веску сорок шесть годов тому назад москали, так тут с тех пор кроме диких свиней никто и не живет, — говорили местные Карлу. Король сочувственно морщил конопатый нос, кивая головой.

Возможно, именно поэтому шведский монарх приказал не прогонять, но принять делегацию из другой соседней вески Иваничи. Крестьяне просили освободить их от контрибуции, так как веску спалили отступающие московские войска «заклятага чарвя» Меньшикова. И Карл не только освободил Иваничи от военных поборов, но и послал с селянами роту солдат инженерного полка, чтобы помочь восстановить хаты несчастных.

— Кажется, Ваше величество, это уже немного лишнее, — укорял короля камердинер по поводу солдат.

— Нисколько! — отвечал Карл уверенно. — Это, если хотите, моя новая стратегия. После помощи местным в восстановлении их жилищ эти люди уже сами будут снабжать нашу армию провиантом без всякой контрибуции…

Камердинер с этим соглашался.

Ну а Микола коротал все это время с Феклой, разговаривая, прогуливаясь по саду… Девушка она была интересная, начитанная, много знала, но и о многом интересовалась, расспрашивая Кмитича про другие страны и про войну…

И вот настал час расставания. Король из собственных рук подарил отцу Феклы золотую табакерку со своим вензелем из алмазов и велел камердинеру заплатить за все забранное для его людей и лошадей. Но пан Онюховский на такие слова обиделся:

— Ваше величество! — надувал маленькие розовые губы Онюховский, — я ваш ценный подарок, конечно, принимаю, но вот деньги за постой и еду! Я же шляхтич, прежде всего! Я не торгую съестными припасами, как трактирщик. Я вас, Ваше величество, угощал!..

— Жаль, что так скоро уезжаете, — хлопала пушистыми ресницами Фекла, — а я уже к вам привыкла. Вы такой интересный человек! Тут таковых до вас и не было никого. Приезжайте еще. Как только освободитесь. И погостите подольше! Расскажете мне про геройство вашего батюшки Самуэля. Я про него много слышала, но больше сказок, а вы же его сын!

И девушка вытащила из-под кофты и протянула Миколе белый платок.

— Вот, это вам, я сшила его сама. Специально… для вас, — и вновь покраснела… В углу платка были вышиты вензелями две буквы — МК, инициалы Миколы.

Сердце Миколы учащенно забилось. Это все было как признание в любви… Он растерянно заморгал, боясь, что сейчас предательская слеза вытечет из глаза. Оршанский князь и в самом деле не хотел уезжать от Феклы, а ее слова и ее подарок взволновали и тронули его еще сильней — девушка тоже не хочет разлуки. Тоже…

— Добре, Фекла, я обязательно еще к вам вернусь… Обещаю!

И вот последние синие мундиры уходящей колонны королевской армии скрылись за поворотом дороги. Фекла стояла и со слезами на глазах смотрела, как оседала пыль из-под копыт и башмаков…

— Он вернется. Если пообещал, то обязательно вернется, — тихо говорила сама себе девушка…

Впрочем, не все шведы покинули гостеприимную Игуменщину. Восемнадцать шведских солдат из инженерной роты, помогавшей отстраивать веску Иваничи, остались в этой деревне, найдя себе невест. Война войной, но стрелы Амура оказывались точнее ядер и пуль.

Под ярким летним солнцем горячего июля, Кмитич ехал, покачиваясь в седле и думал о Фекле. Все его мысли были заполнены этой девушкой с кроткой улыбкой и светящимся внутренним светом личиком… К нему подъехал Павел Потоцкий. С литвинской хоругвью из сотни гусар и полусотни драгун Потоцкий присоединился к армии Карла в Борисове. Он заменил Врангеля, который уехал сразу после отставки Августа, посчитав, наверное, что свою миссию он выполнил… И вот старые друзья вновь вместе, наконец-то в одном строю.

— Ты чему так загадочно улыбаешься? — также улыбаясь, спросил Павел, глядя на сияющее лицо друга.

— Ты не поверишь, Павел. Я опять люблю!

— Влюбился? И в кого же на этот раз? — рассмеялся Потоцкий.

— Не говори так! Мои отношения с Мартой все же серьезной любовью назвать нельзя было. Да, я ее любил, но скорее даже больше по-христиански, жалел ее и сопереживал. Мне было в самом деле жаль эту девушку, которая, несомненно, понравилась мне своей страстью в постели, но… Нет, Паша, не то! Это все же было не то! Теперь она царица Екатерина! Я даже рад за нее и нисколечко не ревную! Представляешь, не шибко образованная простая девушка, сирота, пробилась в царицы!

— Да, я уже говорил что-то по этому поводу… Значит, скоро королевой станет и твоя новая пассия! Ведь так! Твои девушки становятся если уж не женами монархов, то хотя бы их любовницами, как Аврора…

— Брось! Аврора в прошлом! Да, я любил ее. Сильно. Это моя первая любовь, а первая любовь всегда несчастная.

— Ух ты! Это ты сам сочинил?

— Нет, это она!

— Но кто же? Не томи, говори ее имя!

— Фекла Онюховская!