Что же в таком случае следует делать сердцу и разуму, чтобы примириться, в свете их исторической неудачи в создании общей платформы для себя в виде теологии? Представится ли какой-нибудь удобный случай для их совместного действия в более многообещающем направлении? Ко времени, когда были написаны эти слова, сознанием западного человека все еще владели возрастающие победы естественной науки, которые недавно увенчались великолепным достижением в виде расщепления структуры атома. Однако если верно, что миля, выигранная человеком в продвижении вперед его власти над нечеловеческим окружением, менее значительна для него, чем дюйм, выигранный в расширении его способности общаться с самим собой, со своими собратьями и с Богом, то тогда вполне возможно, что из всех достижений западного человека в XX столетии христианской эры подвигом, который при ретроспективном взгляде показался бы самым значительным, стало бы поднятие целины в сфере проникновения в человеческую природу. Отблеск этого света можно уловить в отрывке, вышедшем из-под мудрого пера современного английского поэта.

Неожиданное вступление западного научного сознания в это царство психологии частично явилось побочным продуктом двух мировых войн, которые велись при помощи оружия, которое было способно произвести тяжелейшее воздействие на душу. Благодаря обусловленному таким образом беспрецедентному клиническому опыту, западный интеллект обнаружил подсознательные глубины души и приобрел новое понимание себя как чего-то неуловимого, находящегося над поверхностью этой неизмеримой психической бездны.

Подсознательное можно уподобить ребенку, дикарю, даже грубому животному, которое в то же время мудрее, честнее и менее склонно к ошибкам, чем само сознание. Оно является одним из тех статически совершенных творений, которые представляют собой места остановки Создателя, тогда как сознательная человеческая личность — это бесконечно несовершенное приближение к Бытию несоизмеримо более высокого порядка, каковым является Сам Создатель обеих этих разных, хотя и неразделимых органов человеческой души. Если бы современные западные умы открыли подсознательное просто для того, чтобы найти в нем новый объект для идолопоклонства, то они поставили бы новый барьер между собою и Богом, не воспользовавшись новой возможностью приблизиться к Нему. Ибо, несомненно, такая возможность здесь была.

Если наука и религия смогли бы воспользоваться возможностью приблизиться к Богу, совместно пытаясь постичь многообразное творение Бога — душу — как в ее подсознательных глубинах, так и на поверхности сознания, то какова была бы та награда, на которую они могли бы надеяться в случае успешного завершения их совместной попытки? Награда действительно была бы роскошной, ибо подсознание, а не интеллект, является тем органом, которым человек переживает духовную жизнь. Это источник поэзии, музыки и изобразительных искусств, канал, по которому душа общается с Богом. В этом увлекательном духовном путешествии первой задачей была бы попытка проникнуть в деятельность сердца. Ибо «у сердца свои мотивы, которых разум не знает». Второй задачей стало бы исследование природы различия между рациональной и интуитивной истиной, с надеждой на то, что каждая из них является подлинной Истиной — каждая в своей собственной сфере. Третьей задачей стала бы попытка наскочить на лежащую в основе скалу фундаментальной Истины, на которой должны быть основаны и рациональная, и интуитивная истины. Наконец, окончательной целью в стремлении нащупать твердое основание физического космоса было бы достижение более полного видения Бога, обитающего глубоко внутри.

Предупреждение, к сожалению, столь часто игнорируемое благонамеренными богословами, о том, что «Богу не угодно было принести спасение Своему народу в виде диалектики»^{107}, является одним из рефренов Евангелий. «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное… Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное»^{108}. С точки зрения разума, подсознательное — это действительно создание наподобие ребенка, как в своей простодушной созвучности Богу, так и в своей неопытной непоследовательности, которую разум не может одобрить. И, наоборот, с точки зрения подсознания, разум — это бессердечный педант, который приобретает господство над природой ценой измены душе, позволив ее видению Бога исчезнуть в свете обыденности. Однако разум, конечно же, является не в большей степени врагом Бога, чем царство подсознательного за пределами природы. И разум, и подсознание являются созданиями Бога. Каждое из них имеет свою определенную область и задачу, и им нет нужды злословить друг друга, если они перестанут вторгаться в чужую область.

Если поколение, рожденное в XX столетии христианской эры, могло бы предвкушать тот день, когда сердце и разум примирятся, тот оно могло бы также надеяться и на то, что склонит сердце и разум к соглашению в понимании значимости прошлого церквей, которое явилось отправной точкой для перехода на последнюю стадию нашего исследования отношений между церквями и цивилизациями. Обнаружив, что церкви не являются раковыми опухолями и что они больше, чем просто второстепенные куколки, мы исследовали возможность того, что они могут представлять собой высший вид обществ. Мы не можем вынести своего вердикта по этому вопросу, не задавшись вопросом: какой свет может бросить прошлое церквей на их будущее? И здесь мы должны вспомнить прежде всего о том, что на шкале исторического времени высшие религии и церкви, в которых они воплощены, являются еще очень молодыми. В викторианских церквях был популярен гимн, в котором есть такие строки:

Этот гимн записан одним священником, который учил своих прихожан изменять вторую строку и петь «Ее путешествие только началось», и это его действие вполне согласуется с наличными фактами, как их понимает автор данного «Исследования». Цивилизации были созданы только вчера по сравнению с примитивными обществами, а церкви высших религий — не менее чем в два раза младше самой старой цивилизации.

Что же было характерной чертой церкви, отличающей ее как от цивилизации, так и от примитивного общества, и позволяющей нам классифицировать церкви как отдельный, высший вид того рода, который охватывает все три типа обществ? Отличительной чертой церквей было то, что все они являются как бы партнерами единого истинного Бога. Это человеческое партнерство с единым истинным Богом, к которому только приближались в примитивных религиях и достигли в высших, дало этим обществам некоторые преимущества, каких мы не можем найти в примитивных обществах или же цивилизациях. Оно дало им силу для преодоления того разногласия, которое является одним из глубоко укоренившихся зол человеческого общества. Оно предложило решение проблемы смысла истории.