— Почему сидите и не работаете? — Бригадир окликает меня и еще одного ламинатора, закончивших технологический этап и разговаривающих о чем-то о своем.

Я пытаюсь встать, но Марек, поляк из моей бригады, одергивает меня за бумажный комбинезон:

— Потому что Гарри и Томас, которых ты поставил вчера на наше место, делают эту работу за полтора часа, а мы с Алексом за сорок минут. Поэтому мы можем сидеть и разговаривать еще ровно пятьдесят минут!

Бригадир тупо улыбнулся и пошел дальше в цех. Я сидел и не мог поверить в происходящее. Как так? Он заткнул бригадира за две секунды, и тот молча ушел. Ничего себе!

Мой польский напарник угадал мои мысли:

— Удивлен?

— Да. Я не думал, что можно так разговаривать с бригадиром.

— Можно и не так, — усмехнулся Марек. — Они же тут без нас ничего не могут. Сам посмотри, основную работу делаем мы. Нам же, как правило, достается и самое тяжелое. Почему, ты думаешь, он терпит нас, да потому, что если нас не будет, не будет этого корабля. Вернее, он, конечно, будет, только на месяц позже и финишеры геройски погибнут, убирая с него весь брак. Они зависят от нас, поэтому не надо перед ними гнуться. Вся эта компания до сих пор жива только потому, что больше половины рабочих на ней — это гастарбайтеры. Высокое английское качество умелыми польскими руками.

— И давно ты тут?

— Семь лет. — Марек встал и взял ведро с остатками смолы. — В Польше я был старшим мастером цеха на такой же верфи. Когда приехал сюда, думал, что поработаю несколько лет и начну подниматься по карьерной лестнице. И вот уже семь лет я простой рабочий, и все, что я сейчас слышу, это то, что со дня на день меня сделают бригадиром. А для того, чтобы я не потерял надежду, время от времени дают какие-то бонусы в виде оплаты новых рабочих ботинок или чего-нибудь еще.

— Ничего, кроме обещаний? — Я тоже поднялся, и мы направились к трапу, по которому выходят из корабля.

— Ничего. Им очень удобно, когда нужно подменить ночного бригадира или кому-то из них нужно смотаться в отпуск. Всегда можно дернуть меня, потому что я отлично знаю технологию, умею работать со всеми документами, вовремя выхожу на работу и на меня можно положиться во всем. Только когда доходит до повышения, почему-то все забывают про свои обещания и повышают очередного англичанина, а я остаюсь тем, кем был.

— Не хочешь вернуться в Польшу?

— Поздно. Мы уже тут осели. Купили квартиру в кредит, дети ходят в школу, жена нашла себе работу, куда нам дергаться? Да и как ни крути, зарплата простого рабочего в Англии в лучшем случае вровень с зарплатой мастера польского завода, а ответственности меньше. Так что буду я жить здесь.

— Задолбали, уроды! — Я выхожу на задний двор, где мы с моим литовским другом обычно сидим в перерыв.

— Что случилось, Алекс?

— Да опять набросали объедков на мой стол! И ведь точно знают, что это мое место. Потом еще спрашивают, почему мы не хотим с ними обедать вместе.

— Так это нормально. — Роландас подвинул мне стул. — Садись. Что ты думаешь, если они жмут тебе руку с утра и с улыбкой говорят «Доброе утро», то они тебя очень любят? Они любят тебя под видеокамерами да на глазах у супервайзера. Все они при поступлении на работу подписывали такой же бланк, как и ты. О толерантном отношении. А когда тебя нет в столовой, они могут нагадить на твой стол. Пока никто не видит. А на выходе снова пожмут тебе руку. И это будет даже в том случае, если у тебя ни с кем не произошел конфликт. Будет конфликт — вообще съедят. Что слышно еще?

— Да вот, поговорил с Мареком.

— Ну и что?

— Да рассказал он мне, что перспективы практически нулевые. Я-то ехал с надеждой, что тут можно расти, а получается, что он тут уже семь лет работает, а как был простым ламинатором, так и есть. В Польше он был мастером цеха, на таком же заводе, только местном. А здесь ему уже много лет обещают, что сделают бригадиром, но только добавляют обязанности, а статус оставляют такой же, как и был. Своих двигают. Наши им в начальстве ни к чему.

— Ну а что ты думал? — Роландас язвительно усмехнулся. — Моя вон тоже на прошлой неделе участвовала в конкурсе на администратора. Она уже три года работает в гостинице и знает практически все. Кем она только не была за это время. Не выйдет какая-то местная баба на работу — сразу ставят ее. И администратором, и барменом, и официантом в ресторан. А она ведь только комнаты убирать должна. И ничего. За одни и те же двести пятьдесят фунтов в неделю постоянно делает четыре работы. И что? Освободилась вакансия администратора. Там и денежки получше, и работа полегче. Все девки ей сказали: «Ну, вот и пробил твой час! Ты самая опытная, дольше всех работаешь, английский у тебя хороший, наверняка тебя возьмут на это место, тем более что ты там работала, и не раз!»

— Взяли?

— Ага! Догнали и еще раз взяли. На собеседовании было девять человек, все из ее коллектива. И кто, ты думаешь, получил место? Молодая англичанка, которая пришла работать два месяца назад. Опять двигают своих. — Это уже была вторая история, услышанная мною за последние полчаса.

— Точно! Но помимо этого есть и еще одна причина. Задумайся только на секунду, кто будет убирать номера с такой скоростью и с таким качеством, как убирают наши девчонки? Англичанки? Не смешите. Если руководство наберет команду из местных, гостиница утонет в грязи на пятый день! Они просто не справятся! Поэтому наши «рабочие лошадки» будут убирать ее вечно, а англичанки будут сидеть на ресепшене, отвечать на телефоны и бумажки перебирать.

— Тогда получается, лучше быть убогим? Ты будешь получать легкую работу, и при этом никто от тебя ничего не будет требовать и ждать, просто потому что ты ничто? На самом деле ведь у нас в цеху то же самое. Если ты один раз хорошо сделал трудную работу, в дальнейшем ее постоянно сваливают на тебя, а местные в это время делают что-то простое, где не надо старательности и большого ума.

— Выходит, что так. Хотя верить в это нет никакого желания. Да и думать об этом тоже. Скажу одно. Без местного диплома на этом предприятии не поднимется никто. Даже если у него будет семь пядей во лбу. И нет смысла ожидать чудо. Вот Марек ждал семь лет, а чудо так и не наступило. Думаю, что и не наступит. Для этого поводов нет.

— Да-а-а. — Я задумчиво ковырнул вилкой домашний плов. — У меня нет столько времени, для того чтобы ставить эксперимент.

— Какой эксперимент, Алекс?

— Эксперимент, стану ли я здесь кем-то, кроме ламинатора. Умный учится на своих ошибках, а мудрый на чужих. Будем учиться на ошибках Марека, и нечего тут больше ждать.

Вечером я достал несколько чистых листов бумаги, положил на стол калькулятор, ручку, позвал Катю и усадил ее за кухонный стол.

— Есть серьезный разговор. В свете сложившейся обстановки надо понять, как мы живем и что нас ждет впереди.

— Что случилось? — Сколько ее знаю, она всегда чрезмерно пугалась, когда я начинал серьезный разговор.

— Еще не случилось Но может. Я сегодня говорил с Мареком, и он четко дал мне понять, что на заводе перспективы нет. Я буду ламинатором до пенсии, и дай бог мне выйти на нее, а не закончить свое существование, как плотник с третьей судоверфи.

— А что с ним произошло?

— Ничего особенного. Умер на рабочем месте. Сердце.

— Какой кошмар! — От рассказанного мною ее глаза стали еще больше.

— Ни для кого не секрет, что я работаю на вредном производстве. Надежд на то, что оно станет полезным, нет. К тому же я совершенно не хочу угробить свое здоровье и в пятьдесят лет выглядеть на семьдесят. Но сейчас не об этом. Я хочу попытаться понять, насколько овчинка стоит выделки. Давай сравним наши расходы с доходами и попытаемся оценить, насколько целесообразна эта идея вообще. Может быть, деньги компенсируют все?

— Давай. — Похоже, она не совсем понимала, чего я от нее хочу.