К полуночи я забрел в по-деревенски тихий квартал глинобитных домов, крадучись пробрался мимо остервенело лаявших собак, лягавшихся ослов и вышел к океану. Шустрые белые крабики, едва заметив мою тень, бросились зарываться в песок.

Под пальмами на берегу, куда не добирается прилив, стояли огромные доу с разрисованной кормой. Я ухватился за свисавший с борта канат и забрался в одну из лодок. Она называлась «Хадрамаут» и пришла из Мукаллы, некогда пиратского города и центра контрабанды на аравийском побережье. Пришла, подгоняемая благодатными муссонами — ветрами, которые, дуя строго по расписанию, составленному самой природой, на протяжении тысячелетий наполняли паруса судов, совершавших челночные плавания из Аравии и Индии в Восточную Африку и обратно.

Я сидел в старой лодке, подставив лицо свежему ночному бризу, и думал о том, что когда-то, давным-давно, такой муссон пригнал к африканскому берегу такую же доу, дав возможность людям далеких восточных стран впервые завязать обмен с местными африканскими племенами. Так возникла торговля, давшая толчок развитию суахилийских городов-государств.

Городов было много, столетиями они возникали и умирали вдоль восточноафриканского побережья, на ослепительно белом песке коралловых пляжей, под покровом шелестящих пальм. У них была разная судьба, но почти всех объединяло одно: они создавались на островах. Узкий пролив, отделявший остров-государство от материка, не был помехой для мореходов и купцов, пересекавших Индийский океан. Но до поры до времени он служил надежной защитой от набегов воинственных и диких племен, наведывавшихся из внутренних районов на побережье.

Однако никакому из этих городов, несмотря на величие и могущество, не суждено было сыграть в истории суахилийского мира той выдающейся роли, которая досталась Ламу. Когда связи с Востоком еще только устанавливались и мореходы древних морей предпринимали лишь робкие попытки выйти в Индийский океан, острова архипелага, как самые северные и, следовательно, наиболее близко расположенные к Аравии, оказались для них и наиболее доступными. Вот почему первые торговые контакты, впоследствии создавшие стимулы для появления и развития первых известных нам городов с преобладающим негроидным населением, возникли именно здесь. Затем, когда в XV–XVII веках восточно-африканское побережье было разорено португальцами, географическое положение вновь спасло Ламу. Теперь самая северная часть суахилийского мира оказалась в наибольшем отдалении от южного, находившегося в Мозамбике центра европейской колонизации, от больше всего интересовавших Лиссабон путей в Индию. Португальцы наведывались на острова Ламу, грабили и разоряли их города, но своего постоянного политического и экономического присутствия установить им там так и не удалось.

Затем португальцев изгнали, и верховодить на всем побережье стали оманские султаны. Главное их внимание было приковано к не желавшей покориться арабам Момбасе. Жители Ламу были союзниками оманитов в этой борьбе и больше выигрывали, чем теряли в ней. Потом Кения сделалась колонией Англии, и острова Ламу оказались «крайним севером британской Восточной Африки», как раз напротив неспокойной границы с Сомали. Полное бездорожье в материковой части этого района не допускало к Ламу с суши, а статус «закрытого района», введенный администрацией по политическим причинам во всей Северной Кении, надолго затруднил проникновение туда с моря. Закрытый для всех, архипелаг Ламу вскоре был забыт всем миром.

Такой дорогой ценой на острове были созданы уникальные условия для беспрерывного поступательного развития суахилийской культуры. Это был своеобразный замкнутый микрокосм, в чем-то повторявший историю развития всего побережья, но отличавшийся от него единой судьбой островов и преемственностью традиций, передававшихся в пределах архипелага от одного города к другому, а затем «экспортировавшихся» отсюда в остальные части суахилийского мира. Именно здесь зародился язык суахили, который его первые европейские исследователи середины XIX века включали «в число двенадцати великих языков мира, более всего употребляемых при сношениях людей различных национальностей». Ныне этот язык — наиболее распространенный в Африке, его знают примерно 60 миллионов человек, то есть каждый восьмой африканец. Подобное растущее влияние суахили на континенте, а также богатство его лексики служит, по справедливому замечанию Б. Дэвидсона, «еще одним подтверждением древности и прочности фундамента этого языка», изобилующего сочными идиомами и бытовыми словечками, дающими говорящим на нем возможность передавать самые тонкие переживания. Именно здесь, на побережье, на протяжении веков формировалась столь несвойственная этому аграрному континенту земледельцев и скотоводов уникальная городская культура суахили — единственная в своем роде в Тропической Африке. Она породила столь же уникальную каменную архитектуру, прикладные искусства, соответствующие высоким критериям развитого общества нравы, мораль, традиции.

Что мы знаем об этом удивительном, чудом сохранившемся реликте великого прошлого Африки, имеющем законное место в мировой цивилизации?

Десять островов входят в архипелаг Баджун. Из них семь построены кораллами, а три, самые крупные, имеют материковое происхождение. Самый большой, Пате, занимающий площадь 80 квадратных километров, скрывает в роще своих кокосовых пальм три города — Пате, Сийю и Фазу. На острове Манда (62 квадратных километра) остались два поселения— Манда и Таква. Самый известный из островов — Ламу — не превышает 50 квадратных километров.

Роясь как-то в книгохранилище Академии наук суахили в Момбасе, я наткнулся на выцветший список «Хроники Пате». В нем рассказывалось, как еще в 696 году группа арабов из Сирии достигла Восточной Африки и создала там 35 городов. О том же повествует и «Хроника Ламу». Ее авторы ведут историю города с VII века и называют основателем Ламу и ряда других городов предводителя сирийцев халифа Абд аль-Малик ибн Марвана, основоположника правящей династии. Если эти даты верны, а сомневаться в них пока нет оснований, то Пате и Ламу — самые древние города в приэкваториальной Африке!

Примерно в 60 году н. э. появился «Перипл моря Эритерийского» — одна из самых ранних из дошедших до нас лоций. Происхождение автора лоции — он был грек из Александрии — породило определенные трудности, поскольку многие географические названия приводятся в «Перипле» в древнегреческом варианте. Как-то в Кампале я беседовал с Мэриком Познанским, профессором археологии, директором африканских исследований университета Макерере, крупным авторитетом в области древней истории Африки. Он доказывал мне, что упоминаемые в лоции острова Пиралаон и есть архипелаг Ламу.

— Конечно, на первый взгляд может показаться, что это греческое название, переводимое как «Люди огня», не имеет ничего общего с идиллической обстановкой Ламу: ведь там неоткуда было взяться огнепоклонникам и не могло быть огнедышащих вулканов, среди которых бы обитали люди, — говорил он. — Однако, зная Африку, нетрудно предположить, что автор «Перипла» добрался до Ламу перед наступлением сезона дождей. Как и на материке, где господствует подсечно-огневое земледелие, островитяне в эту пору сводили огнем растительность, расчищая поля под посевы. Объятый пожаром остров посреди океана и работающие у кромки огня крестьяне вызвали у грека понятные ассоциации.