Трубный звук рога — и тамтамы начинают петь. Исполняется танец воинов. У тутси нет принятой почти повсеместно у африканских барабанщиков манеры постепенно наращивать темп. Здесь начинают «без раскачки», сразу в фантастически бурном ритме. Сила удара и быстрота. Быстрота и сила удара. Наконец, музыкант подбрасывает палочки (а они по полтора килограмма весом) в воздух и становится еще и жонглером. Палочки вращаются над его головой, не нарушая ритма, шлепаются на барабан, отскакивают вверх и снова попадают к нему в руки где-то за спиной. Если жонглируют и соседи, они еще успевают обежать вокруг барабанов и поменяться местами.

Это увертюра. Когда пот катится со всех ручьем, быстрота и сила удара достигают предела, мелькания рук уже не видно и кажется, что вот-вот порвется кожа тамтамов, величественный старец со щитом властно поднимает свой жезл, и барабаны замолкают. Он идет медленной походкой властелина, шлейф его лиловой тоги эффектно скользит по зеленой траве. Блики костров играют на мускулистом лице, прищуренные глаза смотрят в темноту, туда, где скрывается враг. Он приглядывается, переступает с ноги на ногу, как бы высматривая кого-то, и вдруг резким броском запускает копье в толпу. Она ахает, но не успевает даже шелохнуться. Дрожащая полоска металла уже воткнулась в землю совсем близко от чьих-то босых ног.

И снова гремят тамтамы. Исступленный, бешеный, нечеловеческий темп. Глаза музыкантов вылезают из орбит, на лицах вздуваются вены. Долго в таком темпе играть нельзя. То слева, то справа два-три тамтама замолкают, а музыканты, выбежав в центр полукруга, отплясывают у костров замысловатые па. Между ними, словно африканский Мефистофель, скользит старец в развевающихся одеждах. Он мечет копье в танцоров, и каждый раз оно падает так близко, что еле удерживаешься, чтобы не вскрикнуть.

Иногда старец ловит в воздухе палочки «тамтама мвами» и извлекает из огромного барабана новую мелодию. Ее повторяет старик с рогом, а затем остальные барабанщики. Образуется какой-то беспрерывный конвейер, круговорот музыкантов и танцоров. Вот тамтамисты выстраиваются друг за другом, и начинается бег вокруг цепочки барабанов. Поравнявшись с инструментом, каждый ловит брошенные соседом палочки, ударяет, не нарушив ритма, по барабану и подбрасывает их для другого.

На трех главных барабанах солируют все по очереди, даже мальчики. Достать до барабанов с земли малыши не могут, и им приходится залезать на спину кому-нибудь из взрослых. Солисты импровизируют, остальные тут же подхватывают новую мелодию.

Люди вокруг зажглись бешеной музыкой, хлопают, пляшут. Посторонних и равнодушных нет. Если мерить на европейский аршин, здесь есть кумиры, солисты и хор, статисты. Нет лишь сценаристов и режиссеров. Их в Африке всегда заменяют врожденное чувство ритма и вдохновение.

Ликование, вызванное свержением монархии, прошло очень скоро, потому что выяснилось: руководители Первой республики оказались не способны разорвать традиционные трибалистские и сословные путы, тормозившие развитие общества барунди. Изменив собственным прогрессивным лозунгам, они погрязли в политических интригах, междоусобицах, местничестве, коррупции.

Агония режима, хотевшего приспособить республиканские формы правления к диктатуре феодалов-тутси, была страшной: в 1972–1973 годах Бурунди пережила один из самых кровопролитных на Африканском континенте этнических конфликтов. Он стоил жизни более чем 100 тысячам хуту.

Вот почему руководители Второй республики, родившейся в 1976 году, во главу угла поставили задачу: сделать все возможное для того, чтобы этнические различия больше никогда не могли парализовать социальную и экономическую жизнь страны. В Бужумбуре исходят из того, что в республике нет ни территории хуту, ни территории тутси. Ни хуту, ни тутси не имеют собственного языка, культуры, религии, которые были бы свойственны только им. А следовательно, в стране существует только одна этническая группа — барунди.

Решительным образом искореняется все, что могло бы напомнить о былой племенной розни. В новых школьных учебниках географии и истории, изданных в начале 80-х годов, я вообще не нашел ни одного упоминания о хуту, тутси или тва. В бурундийских паспортах, где в былые времена фигурировали эти термины, теперь указывается однозначно: рунди. Если раньше представители скотоводческой аристократии в разговоре со мной по собственной инициативе сообщали, что ведут свою родословную от переселенцев с севера, то теперь даже на вопрос: «Вы — тутси?» — отвечают: «Я — бурундиец».

Правительство стремится привлечь к национальному строительству все социальные группы населения, подчеркивая: все равны перед законом и имеют одни и те же права на получение работы, образования и других социальных благ. Мало кто отрицает, однако, что после многовекового господства баганва земледельцы-хуту во многом отстали от тутси в культурном и хозяйственном отношении. Практически преодолеть этот разрыв не так-то легко, и причем не только в силу исторических, социальных, но и… географических причин.

Уже стало плохой традицией, журналистским штампом называть Бурунди «страной зеленых холмов», «республикой на холмах», «государством тысячи холмов» и т. д. Уточню сразу: в Бурунди около 80 тысяч холмов, в том числе 10 тысяч — крупных. Холм официально признан низовой административной единицей этой республики. Таких «административных холмов» там 2460. Когда вы спрашиваете у жителя Бурунди или соседней Руанды, где он родился или где оставил свою семью, то обычно следует ответ: «На холме таком-то…»

Словно гигантские застывшие волны древнего океана, теснятся эти холмы по Бурунди и, не желая считаться с границами, придуманными человеком, уходят в Руанду. Образно говоря, в обеих этих странах каждой большой крестьянской семье или нескольким семьям родственников принадлежит холм или по крайней мере хотя бы один из его склонов. Крестьянские поля находятся здесь на косогорах, скот бродит по крутобоким пастбищам, а тропинки и дороги то взбираются на пологую возвышенность, то падают с нее. Местным учащимся нельзя доказать, что земля имеет форму шара, на том основании, что у горизонта округлая форма. Здесь линия горизонта волниста и извилиста…

Однако эти холмы, придающие ландшафту Бурунди ни на что не похожий колорит, столь ласкающий взоры туристов, создают огромные социальные и хозяйственные проблемы. Аграрная страна, где лишь пять процентов населения живет в городах и поселках, Бурунди в то же время с полным основанием заслуживает названия страны без деревень. А попробуйте, задавшись целью поднять культурный и экономический уровень жизни земледельческого населения, подвести к каждому склону бесчисленных бурундийских холмов электричество и водопровод, создать такие условия, чтобы обитатели холмов жили неподалеку от школ и здравпунктов. Все эти и другие трудности жизни на холмах не могут не влиять на решение этнических проблем, создание единой нации.

Выход? В Бужумбуре его видят в том, чтобы убедить крестьян покинуть свои руго (изолированные фермы на холмах) и селиться вместе в крупных деревнях-кооперативах, объединяющих от 200 до 500 семей. Казалось бы, перспектива иметь рядом магазин и здравпункт, школу, получить возможность пользоваться советом агронома и арендовать у правления кооператива сельскохозяйственную технику должна была бы привлечь в укрупненные деревни мелких земледельцев. Однако они не спешат. Сказывается психологический фактор, вековая привычка быть хозяином у себя на холме, ни от кого не зависеть. Кроме того, многие крестьяне просто не понимают, зачем их призывают переселяться и ежедневно ходить из деревни за несколько километров на свои поля, если им совсем не нужны те услуги, которые предлагаются в кооперативе.