Еще более обострилась ситуация в стране при императоре Сусныйосе, который в обмен на обещания иезуита Паиша прислать европейских специалистов и оружие вместе со своими ближайшими сановниками был тайно крещен по римскому образцу. Окрыленные удачей, миссионеры начали повсеместно вводить в Эфиопии католические обряды. Верховодивший ими иезуит-фанатик Мендиш, пользуясь своей близостью ко двору, вел себя, как записано в одной из эфиопских летописей, «не как христианин, но хуже мусульманина». Полностью игнорируя многовековые традиции и обычаи страны, начавшей осознавать все значение и величие своей победы в Тридцатилетней войне, он даже к высшим представителям эфиопского духовенства и знати относился как к язычникам и дикарям.

Народ роптал, а Сусныйос, все больше и больше теряя точку опоры на родной земле, подпадал под влияние Мендиша. Наконец, в 1628 году, когда стало известно, что император принял католицизм в качестве официальной религии, страна отреклась от Сусныйоса, получившего презрительное прозвище Алауи-Ныгусэ — Царь-Еретик. «Возмущенное действиями монарха, духовенство объявило народ свободным от присяги ему, — пишут русские дореволюционные исследователи Эфиопии В. Бучинский и С. Бахланов. — Последствием этого было поголовное восстание провинций. Страна обратилась в арену кровавых смут».

Знаменем борьбы против Царя-Еретика стал его сын, блестяще образованный Фасилидэс. После того как осознавший всю безнадежность своего положения Сусныйос отрекся в 1632 году от трона в пользу сына, молодой император созвал большой собор духовенства. Местом его проведения был избран Гондэр — раньше мало кому известное селение неподалеку от северного побережья озера Тана. Гондэрский собор объявил о возвращении страны к прежней вере и выслал за пределы империи всех миссионеров-католиков. Те, кто не пожелал подчиниться, были убиты.

Одним из первых внешнеполитических шагов Фасилидэса стало заключение союза с племенами, контролировавшими Красноморское побережье. Они обещали убивать любого европейца, который будет пытаться проникнуть в Эфиопию с востока, а царь обязался платить им большую меру золота за каждую доставленную к нему голову. После этих бурных событий идея эфиопско-европейского сближения вплоть до середины XIX века не могла даже в голову прийти никому из местных политиков, если только они не желали поставить крест на своей карьере. «Страна черных христиан» вновь стала «закрытой страной» для католической Европы.

Постепенно Гондэр, где сформировался новый изоляционистский курс империи, начал превращаться в центр ее политической жизни. Появились даже термины: «гондэрская империя», «гондэрская династия», «гондэрский период». Вплоть до 1860 года этому городу будет суждено быть столицей всей Эфиопии.

Уже в 70-х годах XVII столетия население Гондэра составляло 80 тысяч жителей. Следовательно, это был самый большой город Тропической Африки. Он раскинулся у подножия невысокого холма, где на протяжении двух веков рос гигантский дворцовый комплекс.

Перипетии религиозной жизни Эфиопии XVI–XVII веков, о которых мы рассказали, помогут читателю понять многие вопросы, возникающие при знакомстве с архитектурными памятниками бывшей столицы. А вопросов много. Мог ли Фасилидэс, человек, вся биография которого демонстрирует его доходившую до фанатизма ненависть к португальцам, создать свой гондэрский дворец, символизирующий новую власть и ее идеологию, в подражание португальским образцам? Разрешили ли бы представители высшего духовенства, объявившие католицизм ересью и требовавшие на гондэрском соборе крови Мендиша и других иезуитов, строить в новой столице храмы и церкви, копирующие римские или лиссабонские? Стал бы сменивший Фасилидэса на престоле император Иоханныс I (а он потребовал от своих подданных отречения от «папской веры», а неподчинявшихся высылал в присуданские пустыни) выписывать для сооружения своих новых замков архитекторов из Западной Европы? Ведь он еще более, чем отец, ужесточил политику закрытых дверей в отношении католического мира. Да и вряд ли архитекторы-католики поехали в Эфиопию, зная, что за их головы уже обещано по большой мере золота.

А между тем, затесавшись в Гондэре в группу англосаксонских туристов, которых сопровождал экскурсовод из Мюнхена, я услышал, что весь дворцовый комплекс бывшей столицы появился благодаря европейскому влиянию. Да и в португальской литературе его создание безоговорочно, хотя и бездоказательно, приписывают выходцам с берегов Тежу.

— Я могу понять тех, кто отказывает Гондэру в его «африканском происхождении», и даже не обвиняю их в расизме, — говорил замечательный эфиопский художник Афеворк Текле, пригласивший меня осмотреть этот город. — В условиях закрытой для европейцев империи те немногие путешественники с Запада, которые приезжали к нам в XVII–XIX веках, не могли видеть ни Аксума, ни, тем более, Лалибэлы: доступ иноверцам туда был строго запрещен. На остальной же территории страны практически все крупные архитектурные памятники после Тридцатилетней войны лежали в руинах. В деревнях и даже городах иностранцы видели лишь тукули под соломенными крышами. И вдруг Гондэр? Откуда? Как? Почему? Ясен ход рассуждений европейцев: незадолго до начала строительства самого большого гондэрского дворца, возведенного Фасилидэсом, в Эфиопии побывали иезуиты, значит, от них все и пошло…

Мы стояли на запруженной мулами, лошадьми и машинами главной площади Гондэра, над которой громоздился «царский холм» — гимп. За высокой, кое-где еще неразрушенной каменной стеной, на голубом небе отчетливо выделялись причудливые силуэты засвеченных полуденным солнцем дворцов, замков и соборов. Можно было представить себе, какое впечатление этот грандиозный и загадочный ансамбль производил на тех, кто видел его в былом великолепии.

— Хотя гондэрские архитектурные шедевры сравнительно молоды, они трижды переживали разрушения, — объясняет Афеворк. — В 1888 году город был сожжен суданскими махдистами. А в годы Второй мировой войны дворцы разграбили итальянские фашисты, затем разбомбили — причем совершенно неоправданно с точки зрения военных целей — английские самолеты. Мне, как художнику, эти развалины кажутся необычайно романтичными. Но как эфиопский патриот я бы, конечно, предпочел, чтобы все здесь оставалось, как прежде.

Мы пересекли площадь, миновали сквер, разбитый у подножия холма, и по узкой тропке начали подниматься вверх. Двенадцать железных ворот — все они до сегодняшнего дня сохранили свои названия — некогда пропускали именитых посетителей за каменную стену, внутрь «царского двора», разбитого на плоской вершине холма. В наше время туда можно попасть лишь через одни ворота. Старый привратник, узнав А. Текле, торопливо отворил створку, украшенную строгим кованым орнаментом. Прямо напротив нас во всем своем великолепии предстал Большой дворец Фасилидэса. По высоким, словно построенным для гигантов, ступеням мы поднялись на верх его самой высокой башни. Говорят, что здесь любил проводить время Фасилидэс, по ночам изучавший небо, а днем, в хорошую солнечную погоду любовавшийся расположенным километрах в сорока к югу озером Тана.

Ни озера, ни спускающихся к нему амфитеатром гор в тот день не было видно. Но зато весь дворцовый ансамбль с башни Фасилидэса просматривался прекрасно. Десять замков и церквей за каменной стеной, столько же — по склонам окрестных гор…

— Как видите, кое-что в Гондэре еще осталось, — не без гордости говорит художник. — Все это — архитектурные шедевры, которые бы составили честь любой мировой столице. Но нигде в другом месте они появиться не могли, потому что Гондэр продолжает традиции эфиопской национальной архитектуры. Если отвлечься от второстепенных деталей, обусловленных временем, то этот самый большой из гондэрских замков копирует уже известный вам аксумский Ында-Микаэль. Я реконструировал аксонометрию этого аксумского дворца и сравнил ее с гондэрским замком. В основу их плана положена одна и та же идея. Главная разница лишь в том, что в V веке царям нравилось, чтобы со всех сторон их обитель окружали квадратные башни, а в XVII веке — круглые. Но наиболее характерный элемент декора аксумских башен — зубчатые стены — здесь не только сохранен, но приумножен. Посмотрите: зубцы вдоль каменной ограды, зубцы над замками. Повсюду они обыгрываются как главное украшение. Зубцы, зубцы, зубцы… Древние традиции угадываются здесь в выступающих пилястрах, в монолитных пьедесталах-основаниях многих зданий, а более поздние, лалибэльские — в квадратных колоннах и стрельчатых арках.