Девчонка рванулась. Мощно рванулась. Она была удивительно сильным созданием, эта девчонка. Обычного мужика она вырубила бы двумя ударами.

– Не дергайся, детка. – Дема сделал легкое усилие, и обнаженное тело девушки натянулось от боли, как струна. – Твоя подружка Оленька не объяснила тебе, кто я такой? Здесь не кино, милая. Я мускулы, конечно, не качаю. Просто я старый убийца. А потому советую тебе, детка, сесть на кровать и быть хорошей девочкой. Или мальчиком, не знаю, кем уж там тебе больше нравится. Во избежание неприятностей.

Он толкнул девчонку, и она полетела на кровать. Не слишком, конечно, нежно было со стороны Демида. Но что поделать? Никак ему не удавалось проявить свой гуманизм и элегантную обходительность с дамами. Условия все время оказывались неподходящими.

– Я так и думал. – Демид вытащил трофейный пистолет из кармана и кинул Антонову. Теперь у того было два пистолета – по одному в каждой руке. Не помешает с двумя такими резвыми дамочками. – Я так и думал, что ты – лесбиянка, Ольга. Я тебе не понравился. Ты даже не захотела со мной танцевать! Признайся, это была твоя ошибка, Ольга? Ты выдала себя. Если уж Я не понравился той женщине, которой захотел понравиться, то это либо полная идиотка, либо лесбиянка. На полную идиотку ты не похожа.

– Что, опять со мной на «ты»? – Фоминых улыбалась неуверенно, тянула одеяло на грудь. – Может, я и право на интимную связь опять получила?

– Получила, – пробурчал Демид. – Сейчас будет тебе интимная связь. Крики вожделения и фонтаны оргазмов. Боба, держи их на мушке. Глаз не спускай.

Бобу-Антонова, затянутого в черную маску, в черных перчатках, бессловесного, дабы не оставить отпечатков своего голоса, уговаривать не было нужно. Он торчал черной статуей у двери, и проскочить мимо него было труднее, чем прорваться между Сциллой и Харибдой.

Дема сейчас выглядел как обычно. Без маскарада. Только чуть злее был, чем обычно.

– Никогда не видел, как спариваются лесбиянки, – сказал он. – Живьем не видел. Только в кино. Ты ведь любишь кино, детка? Как тебя зовут?

– Таня. – Девчонка выглядела насмерть перепуганной. Побледнела даже. Таких монстров, как Демид, ей еще не приходилось встречать.

– Ты меня не бойся, Таня. Я против таких, как ты, ничего не имею. Я вас очень понимаю даже. Я сам старый лесбиян. Люблю женщин – что ж тут скрывать? Вот с мужиком бы я не смог. Противно. Мы сейчас кино будем делать, Танюша. По-моему, для этого какое-то приспособление нужно? Вот, типа этого.

Он поддел ногой огромный розовый резиновый член с тесемочками, лежащий на полу.

– Надевай, Таня. Судя по мужской комплекции, мужиком сегодня тебе быть.

– Да ты что? – завизжала Фоминых. – Ты что делаешь, мразь?! Я тебя...

– Ты уже пыталась меня трахнуть. – Демид резко сдернул одеяло и кинул его в угол. – Теперь твоя очередь подставляться.

– Нет, нет... Я не могу! – Соблазнительная, изумительно красивая в совершенной своей наготе, Ольга сжалась на кровати, поджала ноги. – Демид, я прошу тебя...

– Таня!.. – Демид чуть повысил голос, выразительно глянул на девчонку, и та резво соскочила с кровати, начала привязывать орудие производства к своей обритой наголо писке. – Видишь, Ольга, как девочка твоя тебя любит? Всегда готова. Никаких проблем с эрекцией. Ну, давай, что же ты стесняешься? Мы же свои люди.

Ольга со вздохом легла на спину и раздвинула ноги. И когда Татьяна вошла в нее, Демид в первый раз нажал на кнопку фотоаппарата. Сегодня он был папарацци. Эти снимки дорого стоили.

Интересно, что чувствовал Антонов, там, под черной маской? Дема готов был ручаться, что он вспотел. Он, наверное, многое видел в жизни. Но такое – вряд ли.

– Хватит, хватит. – Демид махнул рукой. – Разошлись! Молодец, Танюша! Пришлю тебе снимок на память. Прямо твоему шефу на работу, если будешь себя плохо вести. Можешь одеваться. А с вами, Ольга Игоревна, нужно еще поговорить.

– А если я ничего не скажу?

– Ты мою рожу на первые страницы газет поместила? – рявкнул Демид. Он начал выходить из себя. – Еще одно выступление с твоей стороны, и твоя п... будет там же! Крупным планом!!! Ты со мной кончай играть! Кончены игры! Быстро в другую комнату! Боба, дай пушку!

Голая, мокрая Фоминых шмыгнула в дверь, и Демид с пистолетом в руке шагнул за ней. Антонов озабоченно нахмурился. Не нравилось ему все это. Мокрухи ему только не хватало. Кто его знает, этого шизофреника Коробова, что стукнет в его раскуроченную башку?

Но все было тихо. Негромкий разговор из-за двери. Видать, Фоминых была все-таки не настолько тупой бабой, чтобы не понимать, что ни малейших шансов вывернуться у нее нет.

Потом раздался некоторый шум. Похоже, что там искали что-то, в соседней комнате. Ящиками хлопали, мебель с места на место передвигали, шуршали бумагами. Тихий возглас – и все затихло.

Дверь открылась, и оттуда вышел Коробов. Не то чтобы очень довольный – скорее слегка ошарашенный. Потрясенный. В руке он держал тоненькую папку из-под бумаг.

– Ну и дела, – сказал он. – Мать-распромать, ну и дела... Боба, увози меня отсюда скорее, пока я весь этот гадюшник не взорвал на хрен. Я, понимаешь, по логике вещей убить должен эту тварь. А я не могу. Потому что она – человек. Ты представляешь, Боба, такая мразь – и человек... Я не могу...

Боба покинул этот дом с радостью. Все прошло как по маслу. Демид даже заявил Антонову, что в его услугах больше ПОКА не нуждается. Но на душе Антонова скребли кошки. История была непонятной. Совершенно непонятной. И Антонов вляпался в нее по уши.

Демид не стал терять времени. Он должен был успеть сегодня, этой ночью.

Фоминых и ее подружка-любовник остались лежать связанными в квартире. Долго они так не пролежат. Утром на работе хватятся Фоминых, позвонят ей домой, а через некоторое время заявятся и к ней в квартиру. Фоминых, конечно, наплетет искусно про нападение, ограбление и прочее. Тем более, что квартира вся разворошена. Про Демида она расскажет вряд ли. Она не расскажет, что это был он, даже если ее будут пытать. Теперь у нее есть веские причины для этого.

Но убить его она захочет еще больше. Поэтому он должен спешить. Этой ночью. Этой ночью он должен успеть увидеть все своими глазами, прежде чем уберется из города.

Увидеть и остаться живым.

Раньше это называлось Тайным Обществом. Были такие в начале нашего века, и в конце прошлого, и сто, и двести, и пятьсот лет назад. Всегда находились люди, живущие вполне благополучно, обладающие и умом, и богатством, и даже властью, которых не устраивала официальная религия и идеология. Они хотели верить во что-то другое. Во что-то таинственное, мистическое и даже страшное. В КОГО-ТО, кто придет к ним, и провозгласит только их избранными, и повергнет существующий порядок, и кровавою рукой даст им еще больше ума, богатства и власти. Кто-то из этих людей действительно верил, кто-то наслаждался игрой, кто-то тешил свои самые низменные страсти.

Но всегда в самом тайном из тайных обществ были люди, которые не нуждались ни в вере, ни в богатстве, ни во власти. Они просто знали, что все это существует на самом деле – загробная жизнь, сатана, ведьмы, духи Тьмы, голодные демоны и живые трупы. Они не были фанатиками. Они были проводниками. Те силы, путь в мир людей которым закрыт был Создателем, находили себе врата в их душах. Эти люди становились послушными исполнителями темной воли. Их не жгли на кострах. На кострах жгли невинных, в которых проводники тыкали пальцем, глася: «Этот – еретик! Этот от Диавола!» И оболганные корчились в пламени, и зло торжествовало, прячась под маской добра.

Так было всегда. Фоминых была таким человеком. Она редко посещала собрания Секты. Ее роль была другая – наказывать отступников. Она защищала карха, охраняя его от людей – слабых поодиночке, но слишком многочисленных и организованных в опасную машину Государства. И теперь ей досталась самая почетная миссия – убить врага номер один. Кимвера.