– СТОЯТЬ ВСЕМ НА МЕСТЕ ОТОЙТИ ОТ МАШИН РУКИ ЗА ГОЛОВУ!!! – монотонный безжизненный голос, тысячекратно усиленный мегафонами, проревел, ударил палкой по барабанным перепонкам. – НЕ ДВИГАТЬСЯ НЕ ПРИМЕНЯТЬ ОРУЖИЕ РУКИ ЗА ГОЛОВУ ПОВТОРЯЮ НЕ ДВИГАТЬСЯ НЕ ПРИМЕНЯТЬ ОРУЖИЕ... – Звук грохотал со всех сторон, казалось, деревья гнутся под его шквальным натиском. И со всех сторон площадки вспыхнули прожекторы, ослепив людей, обнажив их во всей незащищенности.

Оцепенение, страх – все это не заняло и нескольких секунд. Площадка пришла в движение, забурлила темными телами, взвыла сиренами автомобилей, направила свет своих, пусть слабых, фар в сияющую галогеном ночь. Парни бросились на землю, покатились по снегу, ища прикрытия за металлическими стенами своих верных машин. Пули завжикали по асфальту, впились в дверцы автомобилей, оставляя аккуратные дымящиеся отверстия.

– Пушки, пушки тяни! – пролетело над головами. – Менты, козлы паскудные! Наханучились! Индус, ты куда калган выставил? Спрячь бошку-то, лягаши сегодня пухлые, враз отстрелят. Дрон, ты тоже пушку заначил? По прожекторам стреляй. Да! Зенки им отстрелим – хрен они нас достанут!

Как ни странно, открытое появление врага только разрядило обстановку. Большинство из этих стриженых парней не раз имели дело с фараонами – для них это было привычнее, чем сидеть в темноте и ждать неизвестно кого. Случись такое несколько месяцев назад, никто и не подумал бы сопротивляться. Подумаешь – очередной ментовский рейд! У ментов своя работа, их тоже понять можно. Послушно бы встали лицом к машинам, подняв руки за голову. Втихаря выкинули бы пару ножей в сугроб: ношение оружия – дело подсудное. Дали бы себя обшарить, лениво переругиваясь с фараонами. Получили бы дубинкой по спине – для порядку. Сдали бы документы, гурьбой влезли бы в милицейский автобус, обмениваясь беззлобными матюками. А на следующий день вышли бы из отделения по причине общего отсутствия криминальных улик – кто-то с фингалом под глазом, а кто-то и без малейшего урона. Не возбухать лишнего – и все будет в ажуре! Это и дураку понятно.

Но теперь ситуация изменилась. Менты совсем оборзели и перестали признавать какие-либо правила. Они хватали братву по поводу и без повода, били их в месиво, пока те не начинали мочиться кровью, шили им безумные срока – «был бы человек, а статья найдется». Арды вытеснили «лампасников» с насиженных мест и посадили на сухпаек. Теперь уже нельзя было без опаски наехать на самого задрипанного лавочника – через полчаса его лабаз бывал оцеплен мрачными солдатами в черном, а незадачливых рэкетиров тащили в ИВС. Настоящая война – и окончательно она была объявлена, когда разгромили и сожгли любимое кафе Крота. Уголовники перешли на «нелегалку». Все труды Крота и прочих авторитетов по налаживанию мирной жизни пошли прахом.

Прожектор полыхнул в последний раз и погас. Стекло со звоном осыпалось на землю. Следующий – и еще один – прожектора слепли, погашенные выстрелами. Кольцо сияющего света, окружающее поляну, зачернело разрывами. Минута – и последний фонарь закрыл свой ослепительный глаз. Теперь только фары автомобилей освещали площадку, глядя в лицо невидимому противнику.

– Что, змеи, заткнулись? Подавили вам чичи? – Торжествовать было рано, но парням очень хотелось верить, что удастся вырваться из удушающего круга.

Черная лава хлынула со всех сторон. Люди-автоматы в черной форме, с красно-белыми нашивками на рукавах шли шеренга за шеренгой, топот их подкованных башмаков сливался в ритмичный грохот. Их было много, очень много. Как тени выныривали они из-за деревьев и двигались вперед, с дубинками наготове.

– Мать честная, так это же арды!!! Стрекозлы юные! Тимур и его команда! – Выстрелы прекратились, братва с гоготом повскакивала в полный рост. – Не, ты смотри, буром идут! Ну, пионеры, держись! Ща мы вам понавтыкаем!

Окруженные повалили из-за прикрытий, засучивая рукава. Кастеты тускло блеснули на пудовых кулаках. Огромный верзила, стриженный наголо, вылетел в центр площадки, срывая на ходу куртку.

– Кока, вмажь им!

– Кока, сильно не бей! Десяток положишь – остальные сами свалят!

– Ща! – Кока блестел золотыми фиксами, наслаждаясь всеобщим вниманием. – Ща, козелки-моргалики, клыки вам поснимаю! Ща ардюшник весь урою! Налью вам, как богатым, писуны ментовские! Вот те «борьба с преступностью»! – Он с размаху ударил в лицо первого подбежавшего солдата, и тот рухнул на землю. – Вот те «мясная»! – Второй ард не успел даже взмахнуть рукой. – Вот те...

Сразу четыре дубинки опустились на голову Коки и проломили ее, как целлулоидный шарик. Молчаливая, сопящая черная орда пронеслась по телу Коки, размазав его по асфальту. И врубилась в толпу качков. Солдат Армии Добра было больше, но братва превосходила вчерашних подростков по бойцовским качествам неизмеримо. Впрочем, трудно было сказать, кто одержит верх в этой бурлящей массе. Кастеты, дубинки, ножи – ничто не оставалось без дела в хрипящем ненавистью месиве.

– Вот, значит, как, – медленно протянул Избач. – Вот для чего, значит, ты нас позвал, Крот. Хвост ты нам приделал. Ментягу на нас навел... Нехорошо, брат. Нехорошо...

– Бача, не бухти. – Крот напряженно глядел сквозь лобовое стекло. Кулаки его мучительно чесались от желания вылететь из машины и убить, убить, убить пару-тройку сучонков Ираклия. Он вспомнил бунт на Замаевской зоне – крики, выстрелы, тупые удары, лай собак, хриплое пыхтение и лужи крови. Черной ночной крови. Нет, тогда ему не было так страшно, как сейчас. Жуткий, выворачивающий мозги ужас накатил на него. И он знал только один способ преодолеть его – смешаться с этой толпой и бить, бить, бить...

– Крот, слышь? – Избач цедил слова сквозь зубы. – Я слыхал, что ты ссучился? Что с легавыми ля-ля ведешь? Что ж ты делаешь, стукач?

– За слова свои отвечаешь? – Крот резко повернулся к Избачу и почувствовал, как в живот его уперся ствол. Избач выразительно щелкнул предохранителем.

– Мои слова при мне. А вот ты, с-сукадла фараонская, сейчас за все ответишь. Не дергайся, фигарь. Одно только скажи. Ты ведь вроде как другом мне был! Я хоть раз тебя предал? За что же ты меня так? Ну ладно, своих людей ты подставил, иуда. А моих-то фартовых за что заложил? Своих мало показалось? Выслужиться захотел? Они на пырло за тебя пошли, а теперь порешат их всех на месте.

– Не крути понты, Бача. – Крот старался говорить спокойно, забыть о пистолете, засевшем в его ребрах. – С ментой я связан не больше тебя. Не в них дело. Ты сам знаешь, кто сейчас над легавыми паханит. Ирокез. Все прибрал к рукам. Я хочу выманить Ирокеза. У меня человек на стороне сидит. Киллер. Как Ирокез здесь засветится – он берет его на мушку. И мочит. Без Ирокеза вся эта орда – так, стадо лапшовое...

– Уши мне не топчи, а? – усмехнулся Избач. – Где он, Ирокез-то твой? С таким, как ты, стукачом разговаривать – и то в падлу будет! Вылазь из машины!

– Да ты что, Бача?

– Вылазь, сказал!!! Тварюга! Не хочу машину гадить твоей сучьей кровью!

– Ладно, ладно... – Крот медленно отодвинулся, щелкнул ручкой дверцы. Примирительно поднял руки. И обрушил их на круглую лысую голову Избача.

Он не услышал выстрела. Просто его выкинуло из машины. Он лежал на снегу, хватая ртом воздух. Раскаленный свинец тек по его кишкам, вдох застрял посередине глотки. Крот провел рукой по животу, и пальцы его стали липкими.

Он попытался встать, опираясь рукой о землю, и упал. Снова попытался выпрямить ноги, ставшие вдруг чужими, и снова ткнулся носом в снег. Поднял голову – из машины, шатаясь, вылез полуоглушенный Избач, пистолет в его руках прыгая, непослушно вилял дулом.

– Бача, – прохрипел Крот, выплюнув сгусток крови. – Ты, козел, брось пушку...

Вспышка – последнее, что увидел в своей жизни Крот. Он опрокинулся на спину, и брезгливая гримаса закостенела на его лице. Кровавое пятно медленно поползло по снегу, превращая его в алую губку.