Рядом с Лаптевым — новый главный агроном Мухтаров. Сидит неподвижно, будто застыл, только глаза сверкают. Весна за столом президиума, что-то пишет. Птицын во втором ряду, у стены. Пренебрежительный взгляд, губы поджаты, можно подумать, что осуждает каждое слово докладчика. Но знал Утюмов, только Птицын может активно поддержать его. Вчера Максим Максимович сказал ему: «Я на тебя надеюсь. О чем говорить — знаешь», — и многозначительно поглядел. Дубровская пристроилась в заднем ряду, что-то шепчет соседке на ухо, хихикает. Леший ее разберет, что там у нее на уме.
Ба, Вьюшков с женушкой приперся! Оба беспартийные. «Сам» в праздничном костюме, при галстуке, но все равно какой-то неопрятный, взлохмаченный, похожий на петуха, которого весь день гоняли по птичнику; сидит, будто на горячих углях: то приподнимется, то плечом поведет, то сморщится. Надо сказать ему, чтобы выступил, очень кстати будет. И сестрица Татьяна здесь. Как же — передовик, пригласили; с такой будь настороже.
Максим Максимович вздрогнул: в зал входили секретарь обкома Рыжков и два работника райкома партии. Вот это делегация! Извинившись: «Машина в дороге сломалась», они сели в первом ряду. Утюмов порадовался, что половина доклада уже прочитана. Теперь все его внимание было обращено на Рыжкова, только на него, хотя со стороны погляди, вроде бы и не смотрит на секретаря обкома, просто в зал смотрит. До чего же обветрено простоватое широкоскулое лицо секретаря обкома, будто он на морозе, на солнце, на ветру работает.
Всякий раз, выступая перед совхозниками, Утюмов тонко и верно — он был в этом убежден — чувствовал, каково настроение аудитории, видел, кто одобряет его, а кто нет. Есть масса всякого рода нитей, порою почти невидимых и малопонятных, связывающих оратора со слушателями: вот один что-то сказал и демонстративно отвернулся — злобствует, второй открыто улыбается, кивает одобрительно — таких понять просто; а бывает, все молчат, как немые, не шелохнутся, и тоже ясно: ничего доброго не жди — немые противники, ведь друзья не замирают надолго в мрачном ожидании, они замирают на миг, перед овацией. Сегодня — сердце не обманывает! — ему предстоят трудные часы: его будут критиковать. Он смотрел погрустневшими вопрошающими глазами на Птицына, Вьюшкова и других, кому он еще верил, на кого надеялся. Раза два обратился к Рыжкову:
— Хороших земель у нас мало, более шестидесяти процентов земельной площади занимают солонцы. И создать по-настоящему хорошую кормовую базу, Николай Николаевич, нам чрезвычайно трудно. Отсюда все сложности...
Где-то в конце доклада сказал:
— Наше лето слишком короткое. Вегетационный период примерно сто шестьдесят дней. Так написано в энциклопедии. И в той же энциклопедии говорится, что вегетационный период, например в Рязанской области и Латвии, около ста восьмидесяти дней. Плюсуй наши бешеные морозы, порой свыше сорока градусов, засуху в начале лета. Да!.. Если бы лето продлить хотя бы на полмесяца, тогда бы и урожаи увеличились. Но это нам не по силам. Следовательно, надо экспериментировать, надо искать наиболее подходящий для наших мест скороспелый, не подверженный полеганию и ржавчине сорт пшеницы. Вот мы использовали пшеницу саратовской селекции. Хорошие сорта, ничего не скажешь, но они все же не для севера. «Мильтурум» более, чем «саратовская», приспособлен к суровому лету, но урожайность у него низкая. Нас, во всяком случае, не устраивает. Вот и получается: есть одно, нет другого. Нужны, повторяю, подходящие для наших мест сорта пшеницы. И тут, думаю, слово прежде всего за учеными. Они должны помочь нам.
Максим Максимович еще года три назад сказал на одном из собраний в райцентре такие же вот слова о вегетационном периоде и сортах пшеницы. Тогда он видел: его слушали, одобряли. А сейчас будто все воды в рот набрали. Тишина. Да, собрание собранию рознь.
После доклада аплодировали: всегда аплодируют, если даже и недовольны докладом, но каждый хлопал по-своему — бурно и одобрительно, равнодушно и вяло. Мухтаров нехотя ударил раза два ладошками — одна видимость, а не хлопки — и произнес довольно громко: «Да-а!»
Кто-то сказал, что «да» имеет сотни оттенков. Действительно! В «да», произнесенном Мухтаровым, ясно выраженное неодобрение, какая-то даже насмешка. Оно было хуже резкого выступления. Все это почувствовали, кое-кто засмеялся.
Первым «попросил слово» Птицын. Утюмов удивился: обычно Птицын выступает где-то в конце прений, отбивает нападки. А сегодня... Конечно, важен и зачин, зачин дело красит, только не на этом собрании. Лицо у Максима Максимовича мрачнело, вытягивалось: Птицын говорил совсем не то — о солонцах, которые «сковывают коллектив совхоза», о «засушливой жаркой весне», о «необходимости повышать рентабельность»; лишь одна фраза, произнесенная им, понравилась Максиму Максимовичу: «Надо бороться с проявлениями вреднейшей партизанщины, приказы и распоряжения директора совхоза должны выполняться неукоснительно».
«И нашим, и вашим... Мудро!»
Утюмов поразился, как быстро, резко изменил тактику этот человек, и пожалел, что рассказал ему о своем желании уехать из Новоселово. Такое говорить нельзя, расхолаживает подчиненных, уже плюют на начальника, не боятся — все равно уйдет. Абсолютно откровенными, по мнению Утюмова, бывают только чудаки да дураки.
Он и предположить не мог, до чего скверно чувствовал себя в эти минуты сам Птицын, который, как и в прежние годы, относился к своему шефу в общем-то с доверием, уважением, но, ожидая перемен, осторожничал и втайне ругал себя, что поначалу принял Лаптева недружелюбно, иронично, почти враждебно, не признавал в нем — и откуда взялось такое! — ни зоотехника, ни руководителя. Нет, он и сейчас не восторгался Лаптевым, считая его выскочкой, огульно охаивающим новоселовские порядки и пытающимся «открывать Америку», но уже понял, что заместитель директора старается работать, хочет, чтобы дела в Новоселово шли лучше. Но, главное, Утюмов уходит и едва ли когда-нибудь пригодится Птицыну.
«А может быть, и лучше, что стоит вопрос о рентабельности, — думал Максим Максимович. — Пусть покопошатся в тумане этой самой рентабельности, сейчас и потом».
Мухтаров говорил тихо, совсем не упоминая слов «рентабельность», «прибыльность», и все кивал в сторону директора:
— У меня такое впечатление, что Макысим Макысимович живет исключительно сегодняшним днем. Вы помните, что было в мае? Директор торопил: «Покончить с раскачкой», «Закончить сев». Гнал: быстрее, быстрее! Тех, кто быстрее отсеется, хвалит, остальных ругает. Говорят, в прежние годы даже выговоры давал. Хватал сводку: «На каком месте совхоз? Отстаем — поднажать!» И управляющие с опаской смотрели, на каком месте их ферма, по привычке поднажимали и торопились. Вы, конечно, видели нашу стенгазету, которая выходила в мае. Там были заметки за подписью товарища Утюмова. О чем они? Я выписал несколько фраз: «Весенне-полевые работы в совхозе проходят крайне неудовлетворительно. На пятнадцатое мая план по севу выполнен всего лишь...» Указано, на сколько процентов. «Нельзя упускать ни одного дня, ни одного часа», «Надо немедленно покончить с разговорами о якобы пока неблагоприятных метеоусловиях, покончить с недопустимой раскачкой и в ближайшие дни коренным образом выправить положение с севом», «Некоторые товарищи не чувствуют ответственности за свое дело». По телефону давались команды: «Отстаете, в хвосте плететесь. Поднажать!» И поднажимали, не думая о том, как сроки сева сказываются на урожайности. Кому, в самом деле, хочется быть отстающим. А между тем в наших условиях сеять слишком рано нельзя. Неужели вы, товарищ директор, не слыхали об этом? Известный колхозный ученый Терентий Семенович Мальцев указывает на две причины, мешающие получать большие урожаи. Это — частые у нас весенне-летние засухи и сорняки...
«Говори, говори, голубок! — мысленно поторапливал оратора Максим Максимович. — Можно и о Мальцеве, он не против, и я доволен».
— О тех же солонцах. Кстати, их у нас не шестьдесят процентов, как сказал товарищ Утюмов, а около сорока. У этих земель свои законы. Посмотришь: грязища, топь — какой тут сев! Через неделю зашел на солонцы: батюшки, все затвердело, не земля, а камень, попробуй посей. Приходится все время следить за землей, чтобы не упустить время. В таких случаях команды: «Поднажать с севом! Быстрее отсеяться!» — принесут только вред.
