В нормальной стране с нормальной армией действуют нормальные и эффективные механизмы мобилизации. Был ли такой страной СССР? Ответ на данный вопрос — предмет целой монографии, поныне не изданной даже разобравшимися в теме. Блицкриг 1941-го многим обязан не вражьим полчищам, а ущербности советской собственной мобилизационной стратегии. Однако вернемся к нашим… героям повествования, их задачам и попыткам реализации намеченного, которые, как известно, зависят от обеспечения потребностей.

Одно дело, когда на фронт по строгому лимиту, крайне мало, но все ж поступает столько-то боеприпасов, вооружения, амуниции, живой силы. Но мы здесь — совсем не о той войне. Совершенно иной, нежели фронтовая, выглядит ситуация с пополнением частей в изолированных в немецком тылу наших советских войсках. И тут же — нужда в продовольствии, в фураже. А не отмобилизовать ли тех, чья живность пускается под нож?

Беловские офицеры быстро разобрались в особенностях использования своей сугубо военной власти на освобожденных в немецком тылу территориях. Возникла возможность влиять на людей через перспективу мобилизации как «законный» инструмент террора. Убивалось два зайца: первое — пополнение полков живой силой. Второе — мобилизация стала, как мы ниже проследим, важным элементом механизма расправы над недовольными среди местных жителей. «Комиссии» по мобилизации зачастую были фикцией, прикрывавшей собственно командование частей. Эти же «комиссары» потом и посылали призванных ими в бой, иногда — в последний и решительный, точнее — в единственный, с предсказуемым на 95% результатом.

Однако была в действиях беловских комиссий — продовольственно-мобилизационных одновременно, как увидим, — и тонкость. Действовать приходилось в деревнях, имевших тесную связь с освободившими их партизанами. Требовалась быстрота, наглость, использование любых административных рычагов.

Не знаю, откуда о советских партизанах сложилось и широко распространилось мнение, как о недоармии, об эдаких махновцах Второй мировой. Боевые качества и оперативная значимость партизанщины, дескать, почти ноль. Скорей всего, этот миф, будучи выгоден генерал-историкам и государственным идеологам, ответственным за данный сектор Дурилки, — сочинен и пущен в оборот ими же, при содействии повоевавшей публики мегаполисов. Можно, конечно, возразить: мегаполисов тогда не было — но мы о солидных дачниках, псевдоохотниках, а уж их с 1945 г. хватало, об их детках с коньячно-шашлычными душонками в турпоездках, в горах и на пляжах. Придание полукомичности военной теме, в частности, анекдоты, слоганы-поговорочки, и смысловые пренебрежительные ярлыки о партизанах — на совести подобной публики. И тиражировано не мыслящими, вплоть до детей.

По сию пору приходится сталкиваться с крайне поверхностными, ошибочными суждениями по поводу роли и качеств партизан в той войне. Может быть, где-нибудь партизаны и отсиживались, но не к западу от Москвы — не в ближнем тылу противника, не ведущие месяцами фронтальный бой с действующей германской армией. Вот в подтверждение немногословное, но ведь из уст западногерманского историка (Г. Теске) подтверждение этой констатации: «Первая битва, которую проиграл вермахт во Второй мировой войне, была битва против советских партизан зимой 1941—1942 гг. Затем последовали дальнейшие поражения в этой борьбе»^{113}. Заметим: указанное утверждается в статье (журнальной статье, а не в частной извне никем не замеченной беседе), в той стране, где было в 1964 г. кому вспомнить Восточный фронт вермахта и оспорить подобный вывод, не имей он под собой почвы.

Странно, но пренебрежительность в рассуждениях о партизанах «в отечестве своем» заметна и теперь. Не избежали репродукции устоявшегося штампа даже авторы-энтузиасты (т.е. пытающиеся служить правде, а не халтурно-гонорарной конъюнктуре) Максим Северин и Александр Ильюшечкин. В книге «Решающий момент Ржевской битвы», с. 79—80 читаем типичное:

«Партизанские группы… в обороне они также не были стойкими… предпочитали отступать, отрываясь от врага и укрываясь в лесном массиве. Белов понимал неблестящие возможности партизанских групп и поэтому всячески избегал перемешивания личного состава своих частей и партизанских отрядов: необходимое пополнение кавалерийских дивизий, подразделений десантников и лыжных батальонов осуществлялось из числа тщательно проверенных людей, преимущественно “окруженцев”, имевших боевой опыт и хорошо проявлявших себя в боях…»

И это сообщается в книге, специально рассматривающей битву зимы—весны 1942-го на Смоленской дуге — месяц за месяцем, операцию за операцией. Провалы регулярных войск — ничего, божья роса. А что партизанский край огромный в то же самое время здесь же возник, что города и райцентры брали они, а не беловцы, что с января по июнь, «отрываясь от врага и укрываясь в лесном массиве», именно партизаны фронтальной обороной стойко удержали весь центр Смоленщины — это как?! Что же касается оценки партизан П.А. Беловым, честно говоря, в его единственной книге «За нами Москва» нам не удалось, в отличие от авторов вышеприведенной цитаты, найти прямое указание на неблестящие возможности партизанских групп, — Белов писал о целесообразности объединения отрядов в крупные формирования в зависимости от ситуации и задач, не более. Возможностям же партизан П.А. Белов цену знал, немалую цену. Теперь про отрывы от врага…

Стоговский «котел» под Вязьмой — партизан вина? Там партизан не было.

Бекасовский «котел» у Семлево — из-за партизан? Под Сакулино партизан не было.

Группу «Хаазе» партизаны деблокировать немцам позволили? Нет. Десанты и беловщина.

Были «отрывы от врага» (непартизанские, вопреки М. Северину и А. Ильюшечкину) и после. В июне 1942-го уходящие беловцы — по освобожденной партизанами земле — уходящие от немцев войска П.А. Белова аж 6 суток были жестко прикрыты от пытавшегося их преследовать врага партизанским полком имени С. Лазо. «Белов понимал неблестящие возможности» партизан таким образом, что принял решение на прохождение к городу Киров именно их районами, именно под их защитой: «Дедушка», затем «Лазо», Тризновские леса и Раменная дача «группы Галюга». Белов рассчитывал и давал приказы на фланговое и арьергардное прикрытие своих частей именно партизанам. И надежды его на партизанские «неблестящие возможности» полностью оправдались.

А теперь об отборе для пополнения кавдивизий. Мы не пишем о «беловском отборе», ибо генерал-лейтенант, видимо, закрывал глаза на созданные его штабными ухарями-«конногвардейцами» схемы функционирования частей корпуса на занимаемой территории…

Конечно, афганские и кавказско-чеченские схемы — достижение сугубо теперешней армии. При Сталине технология «бизнеса» была проще, но безотходная технология мясного конвейера существовала, работала успешно. Поставка местного продовольствия для частей по существовавшему порядку оформлялась документацией зачета заготовок в колхозах по госпоставкам. А если продовольствие изыскано особым образом (без официального контакта с руководством колхозов, без участия районных исполнительных органов и сельсоветов), воины сыты, а документы, так сказать, временно сэкономлены… Особенно, если это в 30 км от своего района дислокации, где найден сговорчивый и сметливый местный хозяйственник. Финансовой стороны дела никто тыщу лет не поднимет. Может быть, до денег и не доходило, ограничивались «натуральным продуктом». Кое-что, например, можно было бы придумать, правда, актуальное лишь в местных условиях, с «освободившимися» накладными в счет госпоставок. Не гадаем, однако «если звезды зажигаются, это кому-то нужно». И мы констатируем: свидетельства существования самой схемы есть…

Итак, одна из освобожденных ельнинскими партизанами деревень. Район партизанского полка им. 24-й годовщины РККА. Около 40 километров и от Мытишино — штаба 1-го гв. кавкорпуса генерала П.А. Белова, и от Дорогобужа — района размещения 1-й гв. кавдивизии этого корпуса. То есть территория абсолютно вне сферы внимания руководства корпуса П.А. Белова. Партизан в деревне нет, они на позициях у Ельни.