Уорвик вернулся в Лондон, оставив вместо себя сына, но Роберт не торопился домой, и причина заключалась в молоденькой дочери Робсарта Эми.

Ровесница Роберта, она была хорошенькой полненькой девушкой, и ей никогда не приходилось встречать такого красивого и франтоватого молодого человека из придворных кругов.

В семье Эми была самой младшей, и можно сказать, что ее очень баловали отец и сводные братья и сестры; особенно после смерти матери, скончавшейся незадолго до восстания в Норфолке.

Братья Эми Джон и Филипп, а также сестры Анна и Френсис Эппл-Ярд не были детьми ее отца, поэтому Эми, будучи единственным законным ребенком Джона Робсарта, являлась еще и его наследницей. Она привыкла все делать по-своему и не скрывала своих чувств к красивому гостю, и чем больше она открыто восхищалась им, тем рассудительней и очаровательней она оказывалась в глазах Роберта.

Ему нравились сельские просторы, он наслаждался жизнью в огромном помещичьем доме и высоко ценил почести, воздаваемые ему там. Джон и Филипп Эппл-Ярды почитали за честь принимать вместе с ним участие в верховой охоте. Девушки — Анна и Френсис — следили за тем, чтобы на стол подавались его любимые блюда. Все в семье одобряли его дружбу с Эми. Что касается сэра Джона Робсарта, то он страстно желал Эми хорошей партии, но всерьез не осмеливался подумать о союзе дочери с сыном самого влиятельного человека в Англии и фактического правителя страны.

А тем временем Роберт и Эми вместе ездили верхом на соколиную охоту, и ее наивность все более очаровывала его, она смеялась, когда чувствовала, что ему этого хочется, всегда с ним соглашалась и находила миллион способов выразить свое восхищение.

Однажды, когда он вместе с Эми прогуливался по имению ее отца, Эми принялась собирать маргаритки и плести из них венок. Роберту казалось, что она обладает необычайно приятными манерами, и все, за что бы она ни взялась, носило в его глазах отпечаток очаровательного и немного наивного изящества, как вот сейчас, когда она плела венок из маргариток.

На дворе стояла весна, деревенские запахи и звуки пьянили Роберта. Он вдруг осознал, что ему не нужна никакая другая жизнь, кроме этой. Бродить по зеленым лугам, охотиться в лесах, жить беззаботной и удобной жизнью среди этих милых деревенских людей, от которых он отличался столь сильно, что иногда казался существом иного рода, — все это представлялось ему идеальной жизнью.

— Вы очень красивы, госпожа Эми, — сказал он, и так как она опустила глаза вниз, как бы проявляя интерес к венку из маргариток, добавил: — Разве ты не слышала, что я сказал, Эми?

Она подняла глаза: они казались огромными, бездонными и слегка печальными.

— Но ведь вы видали многих красивее меня. Не говоря уж о тех умных людях, которые бывают в доме вашего батюшки!

— Ты красивее всех.

— Как так может быть?

Он пожал плечами.

— Не спрашивай меня. Я не Господь Бог. Я вас всех не создавал.

Это вызвало у Эми взрыв истерического хохота. Все это следовало бы рассматривать как богохульство, если бы оно не звучало так смешно. Роберт всегда смешил ее. Она считала его таким же красивым и умным, как и он сам себя считал. В ней отражалась его собственная гордость. В это мгновение он был уверен, что сможет быть счастлив в Сайдерстерне всю свою оставшуюся жизнь. Он восхищал ее, он их всех восхищал, и ему хотелось восхитить их еще сильнее, чем раньше.

— Эми, — сказал он. — Я тебя люблю.

Она слегка испугалась. Что он имел в виду? Конечно же, не свадьбу! Он был сыном человека, которому вскоре предстояло стать — она слышала, как об этом говорил ее отец, — лорд-протектором Англии. Нет, Эми нечего и помышлять о браке с таким человеком, как Роберт Дадли, пусть даже она и являлась наследницей значительного состояния своего отца. Так что же тогда? Обольщение? Она не сможет сказать «нет», не сможет противостоять его необыкновенному обаянию?

Она, не отрываясь, смотрела на малиновые головки маргариток, не осмеливаясь взглянуть на него, но все же она видела его лицо — эти нескромные глаза, эти темные кудрявые волосы.

Она не раз слышала, как о нем болтали слуги. Анна и Френсис часто шептались вдвоем по поводу Роберта. И все они говорили о том, что никогда раньше не встречали такого красавца. «Пока, — говорили они, — он не осознает до конца всей своей силы, но это не долго продлится».

Неужели Эми станет его первой жертвой?

— Почему ты мне не отвечаешь? — спросил он, и ее ответ доставил ему ни с чем не сравнимое наслаждение:

— Я… я не смею.

Он почувствовал себя могущественным. Прежде всего, он был Дадли. В нем жила любовь к власти, которая возвысила его дедушку — простого судейского — до главного сборщика податей короля Генриха VII, эта же любовь к власти заставила его отца ступить на путь, который вел от Тауэр-Хилл к залу заседаний совета и который вскоре приведет его к протекторату. Он почувствовал огромную нежность к ней, он взял ее дрожащие руки и поцеловал их.

— Ты боишься, Эми? Боишься меня?

— Мне… мне кажется, что я должна вернуться домой.

— Нет, — твердо ответил он, — ты не пойдешь.

Он почувствовал в ней готовность подчиниться, и это ему понравилось. Желая отплатить ей за то удовольствие, которое она ему доставила, и подчиняясь внезапному порыву, он сказал:

— Я женюсь на тебе, Эми.

— Ах… но это невозможно! Ваш отец никогда этого не допустит.

Она увидела, как он поджал губы.

— Если я собираюсь жениться, то так и сделаю, — резко ответил Роберт.

— Мой отец богат и знатен, но это здесь, в Норфолке. У нас есть свое имение, и в один прекрасный день все это станет моим. Но… что скажет ваш отец в Лондоне? Он вхож к королю, и говорят, что даже сам король делает то, что пожелает граф Уорвик.

— Король может делать то, что пожелает мой отец, — сказал хвастливо Роберт, — но я буду делать то, что сам пожелаю.

— Но может ведь случиться и по-другому. — Она была слишком неопытна, чтобы осознавать, что ее поведение только укрепляло его намерение поступать по-своему.

— Если я так решу, то именно так все и будет, — сказал он.

Потом он вдруг схватил ее руки, притянул Эми к себе и стал целовать.

— Роберт… — начала она.

— Твоя кожа пахнет парным молоком, а волосы — свежим сеном, — произнес он.

— Нас увидят.

— А нам не все равно?

— Подумают, что ты — пастух вместе со своей возлюбленной.

Он отпустил ее. Ему не было безразлично, что Роберта Дадли примут за пастуха.

Они медленно побрели назад к дому.

Она печально промолвила:

— Это как мечта, которая никогда не сбудется.

— Мы заставим ее сбыться.

— Но я уверена, что твой отец никогда не даст согласия. Поэтому незачем и надеяться.

— А я говорю тебе, что сделаю так, как мне захочется.

— Но ты забыл, кто ты такой и какие огромные планы наметил для тебя твой отец. Ты позабыл, что я, наследница своего отца, весьма богатого и почитаемого в этих краях, ничто рядом с тобой, Робертом Дадли, сыном самого могущественного в Англии человека.

— Но и ты забыла одну вещь. А именно: когда я говорю, что люблю, это значит, я люблю, а когда я говорю, что женюсь, то так и сделаю. Никто не сможет помешать свершиться моей воле.

Это было вызовом, и именно этого от него и ждали.

Он поцеловал ее, когда они вошли в дом, и поцеловал так, как будто его совсем не волновало, что их могут увидеть.

Эми рассказала о случившемся своей горничной Пинто. Эми ничего не могла от нее утаить.

— Ах, Пинто, — воскликнула она. — Кажется, я лишаюсь чувств. Скорее принеси веер. Я не знаю, что со мною станется.

И Эми бросилась на кровать, плача и смеясь одновременно, в то время как Пинто пыталась утешить свою легкомысленную молодую госпожу.

— Ну, перестаньте, моя дорогая, перестаньте же! Что с вами? Вы не должны так волноваться. Держу пари, что это все из-за этого молодого человека.

— До чего же ты догадлива, Пинто! — сказала Эми, подавляя в себе смех.