— Говорят, что он похож на его величество короля Генриха VIII в расцвете молодости.

«Пусть Роберт заслужит их одобрение», — размышляла королева. Пусть все они взглянут на него ее глазами. Она еще и сама не знала, какую роль отведет ему, но хотела, чтобы в памяти людей запечатлелся его образ — великолепный мужчина, возвышающийся над всеми.

Повсюду звучала музыка, из окон свисали пестрые матерчатые флажки. Подъехав к церкви Бланш Чеплтон на углу Мартлейн, она услышала звон колоколов Тауэра. На Тауэр-стрит она остановилась послушать, как дети из приюта Святого Павла пели ей оды, вспомнив — теперь это казалось далеким прошлым, — как они воспевали ее сестру.

Она произнесла молитву:

— О, Боже, помоги мне выполнить мой долг. Помоги мне делать мое дело честно и благородно.

Елизавету переполняли эмоции. Самая ее заветная мечта стала реальностью. Она должна быть готова выполнить свой долг и стать достойной уготованной ей роли. Она почти радовалась своим невзгодам, которые благополучно преодолела, ведь они научили ее тому, чему вряд ли бы научила беззаботная жизнь.

Первой ее заботой станут все эти люди, которые сейчас приветствовали ее. Она не повторит ошибок Марии. Мария тоже въезжала в Лондон под приветственные крики людей, но эти же самые люди называли ее Марией Кровавой, они негодовали по поводу испанской партии и наплыва иностранцев, они обвиняли ее в сдаче Калэ, они радовались, что она умерла.

С Елизаветой этого не случится. Они, простые люди, будут любить ее до конца ее дней. В них — вся ее сила, она лучше принесет в жертву все что угодно, но только не их преданность. Она никогда не должна забывать, что они — та основа, на которой зиждется ее трон.

В эти святые для нее минуты она прекрасно осознавала, какое зрелище сейчас являет в своем пурпурном бархате, она забыла даже о своем шталмейстере, сейчас она была только королевой, исполненной высокого намерения править мудро, сделать свою страну великой.

Въезд в Тауэр был торжественным моментом.

Чиновники ждали этого приезда, чтобы выразить королеве свое почтение. Елизавета спешилась. Вокруг нее собралась вся знать Англии, но вместо чувства гордости, которое, она верила, придет к ней в эти мгновения, она ощущала лишь глубокую подавленность.

Слова полились сами собой:

— Кто-то, — сказала она, — с положения государя страны низвергся до положения пленника этого места, я же с положения пленницы вознеслась до положения государыни. То ниспровержение было Божьей карой, а это восхождение — Его милостью. Так как мне воздалось за мое терпение, я должна оставаться благодарной Богу и милостивой к людям.

Потом она повернулась к коменданту Тауэра.

— А теперь проводите меня в те апартаменты, в которых я жила здесь на положении узницы.

Он подчинился, и она с интересом зашла в знакомые комнаты и в порыве чувств снова опустилась на колени и поблагодарила Господа за свое избавление.

— Ведь я, — сказала она, — как Даниил, живой вышла из логова льва, и я никогда не забуду Его милости.

В тот памятный день, когда Елизавета побывала в лондонском Тауэре в качестве королевы, от прежней легкомысленной девушки, которой она была прежде, не осталось и следа.

Марию похоронили с пышной помпезностью, и на похоронах присутствовала королева. Доктор Уайт, епископ Винчестерский, прочитал заупокойную молитву, и в тот день он в полной мере проявил себя как истый католик и приверженец Марии. Оплакивая многочисленные добродетели покойной королевы, говорил о ней с чувством большого сожаления. По его словам, Мария была великой королевой, мудрой женщиной, она отказалась от главенства над церковью, объявив, что святой Павел запрещал женщинам разговаривать в церкви, а, следовательно, иметь бессловесную главу церкви не пристало.

«Как же он осмелился сказать такое! — возмущалась про себя молодая королева. — Неужели он не отдает себе отчета, что он говорит это ей, протестантке?» Епископ наверняка видел перед собой всего лишь молодую женщину, но этому седобородому старику следует прочувствовать силу духа, таящуюся в молодом теле королевы.

К счастью, проповедь шла на латыни, и лишь несколько человек поняли ее, и среди них была Елизавета.

Епископ, рыдая по Марии, все же не забыл отметить, что их горячо оплакиваемая королева оставила после себя сестру, достойнейшую женщину, которой все они теперь должны повиноваться, и они этому должны волей-неволей покориться. Melior est canis vivus leone mortuo [Живая собака лучше мертвого льва (лат.).].

Голубые глаза Елизаветы извергали молнии. Это она-то — живая собака, а Мария, значит, мертвая львица! Ему следует получше разглядеть львиное сердце под ослепительными королевскими драгоценностями. Этот наглец явно не понял настоящую природу своей королевы. Ну что ж, он еще за это поплатится.

Когда доктор Уайт покинул кафедру, королева встала и приказала своей страже:

— Арестуйте этого человека!

Епископ поднял руку, чтобы удержать стражников, которые немедленно бросились вперед, чтобы выполнить приказ королевы.

— Ваше величество, — сказал он, — в моей власти отлучить вас от церкви, если вы не подтвердите, что ваши подданные останутся верными Риму.

Отец Елизаветы предал бы епископа смертной казни. Но она еще не так сильна, как ее отец, хотя в одном она была все же сильнее его. Годы, полные опасности, научили Елизавету обуздывать свой гнев, когда это становилось необходимо. Она разглядела в глазах епископа страстное желание стать святым мучеником. Она не доставит ему такого удовольствия. Ее подданные устали от религиозных преследований. Она их прекратила, и люди, подобные этому епископу, не подтолкнут ее к их продолжению.

Она спокойно наблюдала, как выполняется ее приказ. Пусть он в тюрьме охладит свой религиозный пыл. Время подскажет ей, как нужно действовать, ведь для королевы время важно так же, как оно было важно для пленной принцессы.

Королева собрала свой тайный совет. По правую руку от нее находился Уильям Сесил, большую государственную печать она вверила Николасу Бэкону, а лорду Уильяму Ховарду с Арунделом и Сэквиллем из прежнего тайного совета позволила остаться на своих постах.

Пока что никто не заметил нежных взглядов, которые Елизавета бросала на своего шталмейстера. Эта должность требовала от Роберта Дадли постоянно быть под рукой, а тот факт, что на пост шталмейстера назначили именно его, не вызвал никаких комментариев. Его знание конного дела было на самом деле огромным, и все сошлись во мнении, что никто бы не смотрелся на коне столь величественно, как красавец Дадли.

В течение первых недель царствования мысли Елизаветы занимали скорее дела государственные, нежели амурные. Каждое утро она просыпалась с ощущением собственной власти и в чрезвычайном волнении. Однако никогда она не забывала тех уроков, которые ей преподали во время лихолетья.

Ее первейшей задачей стало отделаться от папы римского, и сделать это надо было так, чтобы не оскорбить чувства ее подданных-католиков, которых было довольно много. Следовательно, демонстративного разрыва не произойдет. Перемены наступят постепенно, чтобы она могла чувствовать настроение людей по мере их осуществления.

Пока еще во всех церквах служили мессы, и Елизавета регулярно их посещала, но в Рождество она ушла из церкви сразу же по окончании службы, как только епископ приготовился к торжественной обедне.

Она сделала первый шаг в желаемом направлении, но второй шаг она сделает только тогда, когда узнает, какой эффект ее поведение произвело на людей.

Не было сомнения, какой будет вынесен вердикт ее поведению. Слишком многие хранили в памяти костры Смитфилда. Англия не создана для фанатизма, и англичане слишком чтут справедливость, чтобы питать особые наклонности к преследованию иноверцев. Лишь немногие осудили ее действия, но и они тоже не верили, что королева станет преследовать их, подобно тому, как ее сестра преследовала протестантов.