Без сплетен Кэт недели тянулись бы смертельно долго. Елизавете нравилось болтать о муже королевы, о том, как блестели глаза Филиппа, когда он задерживал на ней свой взгляд, и как она была уверена в том, что он хотел, чтобы это она, Елизавета, была королевой.

— Может, в один прекрасный день, — говорила легкомысленная Кэт, — король Испании попросит вашей руки.

— Что! Выйти замуж за вдовца моей сестры! Никогда. Вспомни, какие неприятности нажил отец, когда женился на вдове своего брата.

— Правда, король Испании не так красив, как некоторые. А особенно один… Я имею в виду того темного молодого короля, который выпадает вам в картах, миледи.

Обычно после этого Елизавета принималась рассказывать о днях, проведенных ею в Тауэре, приукрашивая свои похождения, выдумывая всякие новые детали и становясь в этом похожей на Кэт. Это как добавить перцу в пресное блюдо, обычно говаривала Кэт, когда ее ловили на некоторых преувеличениях.

Принцессу опять стали сватать. Снова всплыло имя Филиберта. Король очень хотел, чтобы она вышла замуж за герцога. Потом был еще принц Эрик Шведский, чей отец безумно желал ее брака со своим сыном.

Елизавета не сдавалась:

— Никогда! Никогда! Никогда! Оставить Англию? Никогда не прощу себе такой глупости.

— А почему это король Филипп, который влюблен в вашу прекрасную персону, так страстно жаждет вашего брака с Филибертом? — лукаво вопрошала Кэт.

— Глупая Кэт! Неужели ты не понимаешь его хитрость? Филиберт — его вассал. Филипп не знает, как тяжело больна Мария. Он хочет, чтобы я была рядом с ним — и так оно и будет, если я отправлюсь в Савойю.

— Он кажется таким холодным, бесстрастным мужчиной.

— Ты не видела его рядом со мной.

У Елизаветы всегда наготове был ответ, и если она обычно казалась легкомысленной и кокетливой, то, когда надвигалась опасность, становилась настороженной, подобно дикому животному.

Но сейчас опасности, кажется, не было. Даже сама королева не могла больше верить в свою вторую выдуманную беременность. Поговаривали, что Филипп никогда больше не вернется к ней, а дни Марии уже сочтены. Никогда еще для Елизаветы надежда не была так явственно осязаема, как тем летом и осенью в Хэтфилде.

А однажды в Хэтфилд приехал молодой человек и попросил у принцессы аудиенции, и когда ее приближенные спросили его имя, он ответил: «Лорд Роберт Дадли».

Услышав о его приезде, Елизавета потребовала, чтобы ей немедленно принесли зеркало.

— Попросите лорда немножко подождать, — сказала она своим служанкам. — Скажите ему, что меня ждут неотложные дела, прежде чем я смогу принять его.

Неотложные дела означали побыть наедине с Кэт, потому что только Кэт должна видеть охватившее ее возбуждение.

— Кэт! Мои изумруды! Как я выгляжу?

— Ваша светлость никогда еще не выглядели так прекрасно.

— Я не могу принять его в этом платье.

— Почему бы и нет? — хитро промолвила Кэт. — Он всего лишь лорд, с которого недавно сняли обвинение в государственной измене.

— Мне он не изменял, Кэт. Давай возьмем платье, отделанное зеленой нитью. Поскорее. Он такой нетерпеливый.

— Ему не терпится увидеть вас, миледи, как и вам его.

— Я не такая нетерпеливая, чтобы не подождать и не переменить платье.

— Будьте осторожны, миледи. Будьте осторожны. Вы еще не королева Англии, а этот мужчина ищет приключений.

— Я сама искательница приключений, Кэт, и для меня все мужчины — искатели приключений. Мой парик?

— Вы, ваша светлость красивы, но ни изумруды, ни платье, ни парик делают вас такой. Вы просто светитесь от радости. Будьте осторожны. Вспомните Томаса Сеймура.

— Я стала старше, Кэт. Я почти королева. А он не Томас. Скажите слугам, пусть приведут лорда.

Он вошел и упал перед нею на колени, не выпуская ее руки из своей и приковав свой горящий взор к ее лицу.

«Она еще не королева, — подумала Кэт, — но, вы уж поверьте, милорд, она ею непременно станет. О, моя любовь, будь осторожна. Он действительно очень красив, этот мужчина. Он чересчур обаятелен. Даже я поддаюсь этому обаянию».

— Очень мило с вашей стороны, что вы приехали навестить меня, милорд, — с бесстрастным достоинством произнесла Елизавета.

— Отлично! — В его звонком голосе звучала не знающая границ самоуверенность. — Ваша светлость столь великодушны, что позволили мне нанести вам визит.

Елизавета рассмеялась.

— Мне теперь многие наносят визиты, лорд Роберт. Но, что интересно, совсем недавно они и носа не показывали в Хэтфилд.

— Может, они держались подальше из-за страха подвергнуть опасности добрую и порядочную женщину?

— Или самих себя? — добавила она. — Но мне докладывали, что вы недавно вернулись из Франции, на земле которой вы сослужили нашей стране превосходную службу, так что не будем теперь упрекать вас в трусости, да?

— Но страх, который держал меня вдали от Хэтфилда, скорее другого плана — это боязнь того, что мой внезапный порыв может доставить неприятности человеку, чья безопасность значит намного более, чем моя собственная. Не могу ли я поговорить с вашей светлостью наедине?

— Конечно же, нет, милорд. Разве могу я, молодая незамужняя женщина, остаться наедине с мужчиной, который — простите, милорд, но до нас дошли некоторые слухи — имеет такую репутацию в обращении с женщинами, как вы? Кэт Эшли останется. Она моя преданная служанка и подруга.

Роберт забеспокоился. Кэт Эшли отнюдь не славилась своим благоразумием. Но королева находится на смертном одре, а Елизавета уже одной ногой стоит на троне, ему не следует обращать внимание на сплетницу Эшли. Кроме того, он твердо верил, что его судьба накрепко связана с судьбой принцессы. Ее провал будет его провалом, а ее триумф будет его триумфом. В судьбе любого человека с огромными амбициями наступает время, когда тот должен открыто встать на чью-либо сторону. Но если он останется наедине с Елизаветой, то какими средствами воспользуется? Как далеко сможет зайти? Знала ли она это? Боялась ли она, молодая женщина, проявлявшая стойкость и мужество в столкновениях с Гардинером, неотразимого обаяния Роберта Дадли?

Он произнес с неожиданной горечью:

— Кажется, мне на роду написано никогда не быть с вашей светлостью наедине.

Ей пришлась по душе подобная горечь. Она была для нее как бальзам на душу. Он сравнивал Кэт с тюремной преградой. Елизавета растаяла от удовольствия. Да, она должна держаться начеку, пока не привыкнет к этой сладкой отраве.

— Вы забываете, в каком я нахожусь положении, милорд Роберт — сказала она, пряча свои истинные чувства за показным равнодушием. — А теперь объясните, чем я обязана вашему визиту.

Он устремил сердитый и полный горечи взгляд на ее лицо.

— Вашей светлости должно быть известно, что я появлюсь при первой подходящей возможности.

— Так это — первая подходящая возможность! Откуда же это мне должно быть известно?

— Я полагал, что между мной и вашей светлостью существует глубокая и давняя дружба.

— Ах, да! Мы оба много пережили, не так ли? Тогда отбросьте грусть, милорд! Я знаю вас как своего друга.

— Я принес доказательство нашей дружбы.

Он положил у ее ног два мешка.

— Что в них, милорд?

— Золото. Вы сказали, что я могу говорить, не таясь. Ладно, я так и сделаю. Вы сказали, что многие пришли к вам засвидетельствовать свое почтение. В связи с тем, что здоровье королевы ухудшается с каждым днем, на дороге в Хэтфилд наблюдаетея интенсивное движение. Ваша светлость, если королева поправится, то на обратной дороге в Лондон будет наблюдаться еще более интенсивное движение, а если случится еще какая-нибудь неприятность, то Хэтфилд вновь станет одинокой тюрьмой.

— Произошла какая-нибудь неприятность?

— Мы живем в жестоком мире.

— Вы знаете об интригах, направленных против меня?

— Я не знаю об интригах. Неужели вы думаете, что кто-то посвятит в них меня… самого верного сторонника вашего величества… которого когда-либо имела ваша светлость!