Бадри дал команду в микрофон, и занавеси опустились, собираясь мягкими складками на полу. Колин что-то сказал Монтойе, она кивнула, нахмурив брови, а потом снова уставилась на экран. Колин подошел к сети.

—Что ты делаешь? — насторожился Дануорти.

— Штора зацепилась. — Обойдя сзади, он потянул за складку.

— Готовы? — спросил Бадри.

—Да, — ответил Колин, пятясь к служебной двери. — Нет, стойте. — Он вернулся к шторам. — Очки, наверное, надо снять. Вдруг вас кто-то увидит в момент переброски.

Дануорти снял очки и сунул под дублет.

— Если не вернетесь, — пригрозил Колин, — я сам за вами приду. Все, готово! — крикнул он, отходя.

Дануорти посмотрел на экраны. Все расплывалось. И Монтойя, перегнувшаяся Бадри через плечо, тоже расплывалась. Она посмотрела на часы. Бадри скомандовал в микрофон.

Дануорти закрыл глаза. Американки, не жалея сил, вызванивали «Наконец грядет спаситель».

— Поехали, — сказал Бадри и нажал кнопку. Колин, поднырнув под шторы, кинулся Дануорти на плечи.

Розамунду похоронили в могиле, вырытой для нее мажордомом. Он оказался прав. «Эти могилы вам еще пригодятся». Сами бы они с Рошем эту мерзлую землю не прокопали. Все, на что их хватило, это отнести Розамунду на луг.

Они уложили ее рядом с ямой. Закутанная в плащ, она казалась совсем тоненькой, истаявшей. Пальцы правой руки, сжавшиеся вокруг укатившегося яблока, просвечивали насквозь, до косточек.

— Ты ее исповедала? — спросил Рош.

—Да, — ответила Киврин, ничуть не лукавя. Ведь Розамунда действительно как на духу рассказала, что боится темноты, чумы и оставаться одна, что любит отца и понимает — больше им не увидеться. Призналась в том, в чем Киврин боялась признаться самой себе.

Расстегнув брошку, подаренную сэром Блуэтом, Киврин с головой закутала девочку в плащ, и Рош, подхватив ее, будто спящую, спустился в могилу.

Выбраться оттуда оказалось нелегко, и Киврин пришлось вытягивать его за огромные грубые руки.

— Domine, ad adjuvandum mе festina [34], — начал читать Рош вместо заупокойной молитвы.

Киврин посмотрела на него с тревогой. Нужно поскорее убираться отсюда, пока он тоже не заразился. Однако поправлять его она не стала. Нельзя терять ни минуты.

—Dormiunt in somno pads [35], — закончил Рош и принялся засыпать могилу.

Дело двигалось бесконечно медленно. Киврин сменяла его, ковыряя смерзшуюся в монолитный холм землю и пытаясь прикинуть, докуда они успеют добраться засветло. Еще не полдень. Если не мешкать, можно преодолеть Вичвудский лес и, перейдя Оксфордско-Батскую дорогу, выехать на Мидлендскую равнину. Через неделю они будут в Шотландии, где-нибудь в Инверкассли или Дорнохе, куда не дотянулась чума.

— Отец Рош, — начала она, когда священник принялся прихлопывать холмик плоской стороной лопаты. — Нам нужно ехать в Шотландию.

— В Шотландию? — Он будто никогда не слышал такого названия.

—Да. Нужно убираться отсюда. Взять ослика и ехать в Шотландию.

—Тогда я возьму Святые Дары. Прежде чем трогаться в путь, надобно отзвонить по Розамунде, чтобы душа ее свободно вознеслась на небеса.

Киврин хотела возразить, что некогда, что уходить нужно тотчас же, немедленно, однако лишь кивнула.

— Пойду за Валаамом.

Рош зашагал к колокольне, а Киврин бегом кинулась к конюшне. Нужно отправляться не мешкая, пока еще чего-нибудь не случилось. Она словно боялась, что чума подстережет их и набросится из-за угла — из-за церкви, из-за амбара, из-за пивоварни.

Пробежав через двор, она вывела из конюшни ослика и принялась навьючивать на него переметную суму.

Колокол ударил один раз и умолк. Киврин замерла, сжимая в руках пряжку ремня, и прислушалась в ожидании второго удара. Трижды звонят по женщине, вспомнила она. По ребенку — один раз.

Застегнув пряжку, она принялась набивать суму. Полностью поклажа все равно не влезет. Придется навьючивать мешки сверху. Киврин насыпала в рогожный мешок овса, выгребая обеими горстями из ларя и просыпая целые пригоршни на грязный пол, потом завязала мешок грубой веревкой, висевшей на стойле, где держали пони Агнес. Однако второй конец веревки оказался привязан к двери стойла тугим узлом, с которым никак не получалось совладать. В конце концов Киврин сдалась и побежала на кухню за ножом, а заодно принесла оттуда мешки с уже собранными припасами.

Отхватив веревку ножом, она разрезала ее на куски покороче и, кинув нож на пол, пошла к ослику. Тот пытался прогрызть дыру в мешке с овсом. Киврин примотала мешок вместе с остальными упрямцу на спину и повела ослика через луг к церкви.

Роша не было видно. Киврин помнила, что еще нужно забрать одеяла и свечи, но сначала хотела загрузить в суму Святые Дары. Еда, овес, свечи, одеяла. Что еще она забыла?

В дверях появился Рош, с пустыми руками.

—А где Святые Дары? — удивилась Киврин.

Он ничего не ответил. Привалившись к дверному косяку, он посмотрел на Киврин с таким же выражением лица, какое было у него, когда он сообщил ей про мажордома. «Но ведь все умерли, — подумала Киврин. — Больше никого не осталось».

— Нужно позвонить в колокол, — проговорил он и двинулся к колокольне.

— На погребальный звон нет времени, — возразила Киврин. — Пора ехать в Шотландию. — Она привязала ослика к калитке, с трудом затянув узел деревенеющими на холоде пальцами, и ухватила Роша за рукав. — Что случилось?

Он резко обернулся, и Киврин испугалась, увидев его лицо. Оно снова стало свирепым, разбойничьим.

— Нужно звонить к вечерне, — рявкнул он, вырываясь.

«Ох, нет».

— Сейчас только полдень. Еще рано для вечерни.

«Он просто устал. Мы оба так измучились, что мысли путаются». Она снова взялась за его рукав.

— Пойдемте, отче. Пора в дорогу, если мы хотим выбраться из леса засветло.

— Час давно пробил, а я еще не звонил. Леди Имейн будет гневаться.

«Ох, нет. Только не это, нет, нет, нет».

— Я сама позвоню, — сказала Киврин, заступая ему дорогу. — А вы идите в дом и отдохните.

—Темнеет, — сердито буркнул он и распахнул рот, будто собираясь накричать на нее, но оттуда фонтаном выплеснулась рвота с кровью — прямо на куртку Киврин.

«Ох, нет. Нет, нет, нет!»

Рош в недоумении уставился на промокшую куртку, и лицо его обмякло.

— Пойдемте, вам нужно лечь, — позвала Киврин, думая: «Нам не дойти до дома».

— Я захворал?

— Нет. Вы просто устали и должны отдохнуть.

Она повела его в церковь. На пороге он споткнулся, и Киврин обмерла — ей ни в какую его не поднять, если он упадет. Толкнув тяжелую дверь спиной, она втянула его под руку внутрь и усадила, прислонив к стене.

— Умаялся, — проговорил он, откидываясь затылком на каменную кладку. — Посплю чуток.

— Правильно, поспите.

Как только он закрыл глаза, Киврин побежала в господский дом за одеялами и валиком, чтобы сделать тюфяк. Но когда она влетела в церковь, проехавшись по каменным плитам пола, Роша на прежнем месте не оказалось.

— Рош! — крикнула она, вглядываясь в темный неф. — Вы где?

Молчание. Прижимая тюфяк к груди, она снова кинулась во двор, однако ни на колокольне, ни на погосте священника не было. Додома он дойти никак не мог. Вернувшись в церковь, она зашагала по проходу — и нашла его, на коленях перед статуей святой Катерины.

—Ложитесь, — велела она, расстилая одеяла на полу.

Он послушно улегся, и Киврин подложила валик ему под голову.

— У меня бубонная чума, да?

— Нет, — ответила Киврин, укрывая его одеялом. — Вы просто устали. Постарайтесь поспать.

Он отвернулся на другой бок, но через несколько минут вскочил, снова рассвирепев, и скинул одеяла.

—Я должен звонить к вечерне! — прогремел он.

Выхода не было. Дождавшись, пока он снова провалится в сон, Киврин разорвала на ленты растрепавшуюся подкладку своей куртки и привязала Роша за руки к алтарной преграде.