— Надо ухватить его за лодыжки, когда он будет поближе, и сбить с ног, — сказала Киврин.

Отец Рош кивнул, едва дыша, остальные стояли как громом пораженные. Имейн застыла на коленях. Мейзри, зажав уши руками и зажмурившись, чуть не вываливалась из окна. Розамунда подобрала мокрую тряпицу и держала ее в вытянутой руке, наивно полагая, будто Киврин еще раз попытается подожить ее больному на лоб. Агнес с открытым ртом таращилась на полураздетого клирика.

Тот в своей бешеной пляске подлетел ближе, раздирая шнуровку на груди.

По знаку Киврин они с отцом Рошем ухватились за дергающиеся лодыжки. Клирик повалился на колено, потом, размахивая руками, вырвался и прыгнул с высокой постели прямо на Розамунду. Девочка загородилась локтем, не выпуская компресс.

—Miserere nobis, — проговорил клирик, и они с Розамундой полетели на пол.

— Хватайте его за руки, пока он ее не зашиб, — велела Киврин, но клирик уже перестал молотить. Он лежал неподвижно, придавив Розамунду, почти касаясь губами ее рта и бессильно разбросав руки.

Ухватив больного за обмякшее плечо, отец Рош стащил его с Розамунды. Клирик повалился на бок, мелко, но уже не учащенно дыша.

—Умер? — спросила Агнес. Будто очнувшись от морока, все шагнули вперед, а леди Имейн, держась за столбик кровати, поднялась с пола.

— Черныш умер, — проговорила девочка, хватаясь за юбку Эливис.

— Он не умер, — изрекла Имейн, снова опускаясь на колени. — Это жар ударил ему в голову. Так часто бывает.

«Так никогда не бывает, — возразила мысленно Киврин. — Ни в одной известной мне болезни. Что же это такое? Менингит спинного мозга? Эпилепсия?»

Она наклонилась к Розамунде. Девочка неподвижно лежала на полу, зажмурившись и стиснув побелевшие кулаки.

— Он тебя ушиб? — спросила Киврин.

Розамунда приоткрыла глаза.

— Он меня повалил, — пролепетала она дрожащим голосом.

— Встать можешь?

Розамунда кивнула, и Киврин с Эливис, за юбку которой цеплялась Агнес, помогли ей подняться.

— Ногу больно, — пожаловалась девочка, опираясь на руку матери, но все же попыталась наступить. — Он вдруг взял и...

Эливис подвела ее к изножью кровати и усадила на резной ларь. Агнес вскарабкалась рядом.

— Он на тебя напрыгнул!

Клирик что-то пробормотал, и Розамунда покосилась на него испуганно.

— Сейчас опять вскочит?

— Нет, — заверила ее Эливис, но младшей дочери велела: — Отведи сестру к огню и посиди с ней.

Агнес взяла Розамунду за руку и повела вниз.

— Когда клирик умрет, мы похороним его на погосте, — донеслось до Киврин. — Как Черныша.

Клирик лежал, уставившись в потолок полузакрытыми остекленевшими глазами, будто уже умер. Отец Рош, присев, без усилий взвалил его на плечо, как Киврин взваливала Агнес после всенощной. Киврин поспешно стянула покрывало с перины, и отец Рош сгрузил обмякшее тело клирика на постель.

— Нужно вытянуть ему жар из головы, — заявила леди Имейн, снова принимаясь за свое притирание. — Это все из-за пряностей.

— Нет, — прошептала Киврин, глядя на клирика. Тот лежал на спине, раскинув руки ладонями вверх. Тонкая рубаха, порвавшаяся на груди, обнажала левое плечо и вытянутую руку. Под мышкой краснел нарыв. — Нет, — выдохнула Киврин.

Нарыв был ярко-алый, величиной чуть поменьше яйца. Жар, распухший язык, поражение нервной системы, бубоны под мышками и в паху.

Киврин попятилась от кровати.

— Этого не может быть. Это не оно.

Что-то другое. Волдырь. Язва. Киврин потянулась к рукаву рубахи, чтобы отдернуть и посмотреть.

У клирика задергались руки. Отец Рош припечатал его запястья к перине. Нарыв оказался твердым на ощупь, а кожа вокруг него — крапчато-сине-черной.

— Не может быть. Сейчас только 1320-й.

— Это вытянет жар. — Имейн не без труда выпрямилась, держа перед собой вымазанную в снадобье повязку. — Снимите с него рубаху, я приложу притирание.

Она шагнула к кровати.

— Нет! — воскликнула Киврин, выставляя руку. — Не подходите! Его нельзя трогать!

— Что за дерзость? Это всего лишь желудочная горячка.

— Это не горячка! Отпустите его и отойдите подальше, — велела она Рошу. — Это не горячка. Это чума.

Рош, Имейн и Эливис посмотрели на нее бессмысленным взглядом, напомнив Мейзри.

«Они даже не знают, что это такое, — подумала Киврин в отчаянии. — Ее еще не существует. Черного мора еще нет. Даже в Китае чума начнется только в 1333-м. А до Англии доберется только к 1348 году».

— Это она, — сказала Киврин вслух. — У него все симптомы. Бубоны, распухший язык и подкожные кровоизлияния.

— Это всего лишь желудочная горячка, — не уступала Имейн, проталкиваясь мимо Киврин к кровати.

— Нет, — начала Киврин, но старуха уже застыла как вкопанная с повязкой в руке.

— Господи, помилуй нас... — пролепетала она, пятясь.

— Синяя хворь? — в страхе спросила Эливис.

И тут Киврин поняла все. Они сбежали сюда не из-за процесса, не из-за опалы лорда Гийома. Он отослал их подальше от начавшейся в Бате чумы.

«Наша няня умерла», — вспомнила Киврин. И капеллан леди Имейн, брат Губард. «Розамунда говорит, он умер от синей хвори». Сэр Блуэт сообщил, что слушание отменили, потому что заболел судья. Вот почему Эливис так противилась предложениям послать кого-нибудь в Курси и так рассердилась, когда Имейн отправила Гэвина к епископу. Потому что в Бате чума. Но этого не может быть... Черный мор дошел до Англии только осенью 1348 года.

— Какой сейчас год? — спросила Киврин.

Женщины посмотрели непонимающе. Имейн сжимала в руках позабытую повязку.

— Какой сейчас год? — повернулась Киврин к Рошу.

— Вам нездоровится, леди Катерина? — Он с тревогой потянулся к ее запястью, опасаясь, видимо, что с ней сейчас случится такой же приступ, как и с клириком.

— Скажите, какой сейчас год, — отдергивая руку, повторила она.

—Двадцать первый год правления Эдуарда III, — начала Эливис.

Третьего, не второго. Киврин в панике разом позабыла все даты.

— Год! Скажите мне год!

— Anno domine, — прохрипел клирик. Он попытался облизать губы распухшим языком. — Тысяча триста сорок восьмой.

Следующие несколько дней Дануорти обзванивал по списку Финча операторов и шотландских рыболовов-инструкторов, параллельно оборудуя дополнительный лазарет в Балкли-Джонсоне. Грипп свалил еще пятнадцать карантинных, в том числе и мисс Тейлор, которой оставалось лишь сорок пять ударов до конца перезвона.

— Упала в обморок и выпустила колокол, — сокрушался Финч. — Он качнулся обратно с погребальным набатом, веревка извивалась, будто живая. Захлестнула меня за шею и чуть не задушила. Мисс Тейлор хотела продолжить, когда очнулась, но было, конечно, уже поздно. Вы бы поговорили с ней, мистер Дануорти. Она в таком отчаянии. Мол, подвела остальных и нет ей теперь прощения. Я ее успокаиваю, что она не виновата. Ведь не всегда можно за всем уследить, да?

— Да.

Дануорти не удалось пока не то что добыть оператора, а хотя бы дозвониться до кого-нибудь. Бейсингейм не отыскивался. Они с Финчем обзвонили все гостиницы Шотландии, потом все пансионы и сдаваемые в аренду коттеджи. Уильям раздобыл выписку с кредитного счета, но никаких приманок или болотных сапогов, купленных в захолустном шотландском городке, там, вопреки надеждам Дануорти, не значилось. И вообще никаких операций после пятнадцатого декабря.

Телефонная связь работала все хуже и хуже. Изображение снова отключили, а механический голос, сообщавший, что в связи с эпидемией все линии заняты, вклинивался чуть ли не на третьей цифре почти в каждом номере.