А Андропов, тем временем, даже не скрывал, что не доверяет своему первому заместителю и мирился с его присутствием под одной крышей, как с некоей неизбежностью, прихотью Генерального секретаря ЦК КПСС, с которой он не мог не считаться. Но все в центральном аппарате КГБ понимали, что это ненадолго…

Цвигун был уверен, что «дело Синельникова», из-за которого он и вылетел в Челябинск, своим острием было направлено против него лично. В конце семьдесят седьмого года на стол Андропова легла секретная докладная записка, из которой следовало, что некий Виктор Синельников, житель Челябинской области, наладил скупку бесценных старинных икон и их продажу за границу. Синельников ворочал колоссальными средствами, действовал масштабно, не особенно маскируясь, и, естественно, попал в фокус внимания милиции. Что-то там не состыковалось, и челябинские оперативники, имея только косвенные доказательства, получили у прокурора области ордер на обыск. Изъятое на даче Синельникова потрясло даже видавших виды специалистов. На Урал срочно вылетел из Москвы следователь по особо важным делам МВД СССР, который на месте тщательно изучил иконы, произвел опись, отобрал наиболее ценные из них, преимущественно XV–XVI век, и улетел в Москву. И тогда кто-то из довольно высоких челябинских милицейских чинов, заподозрив труднообъяснимую заинтересованность в действиях столичного «важняка», отправил с нарочным донесение на Лубянку, к которому были приложены материалы следствия и копия протокола об изъятии.

Так это сугубо «милицейское» дело попало на рабочий стол председателя КГБ СССР.

Когда Цвигун по своим каналам выяснил, в какую опасную сторону развернулись события, вмешиваться было уже поздно да и опасно: к тому времени по личному распоряжению Андропова на квартире у «важняка» был произведен капитальный обыск и изъяты ценнейшие иконы. По сути дела, следователи с площади Дзержинского явно превысили свои служебные полномочия, произведя без санкции прокурора, на свой страх и риск, обыск у следователя по особо важным делам МВД СССР. Но победителей, как известно, не судят: когда «важняка» с Огарева, б основательно прижали фактами, он дал развернутые показания, заявив, в частности, что большая часть конфискованных при обыске икон предназначалась для… министра МВД Николая Щелокова. Андропов, не желая рисковать ценным свидетелем, распорядился содержать подследственного во внутренней тюрьме КГБ, чем практически исключил угрозу «несчастного случая», на который был обречен этот человек, едва только раскрыл свой рот.

Таким образом, на карту была поставлена не только служебная карьера, речь уже шла о свободе, а, возможно, и о жизни Николая Щелокова. Цвигун прекрасно понимал, чем чреват арест и следствие по делу шефа МВД СССР, а потому под предлогом выяснения причин активизации диссидентского движения на Урале, срочно вылетел в Челябинск, где на самом деле занимался только одной проблемой — выявлением имени человека в руководстве областного МВД, который и накатал «телегу» Андропову.

…Когда генерал Цвигун, подняв от пронизывающего, холодного ветра воротник тяжелого драпового пальто, чуть пригнувшись, вышел на шаткую дюралевую платформу трапа, в двадцати метрах от самолета стояла черная «Волга» с московскими номерами. Фары «Волги» были погашены, но мотор, судя по белому дымку из выхлопной трубы, работал. Крепко держась за поручни трапа и аккуратно переставляя ноги по шатким ступеням, Цвигун, не оборачиваясь, махнул экипажу самолета рукой и, приблизившись к «Волге», сел рядом с водителем — еще сравнительно молодым, худощавым человеком в канадской дубленке и кепке из грубого букле, надвинутой почти на глаза. Постороннему человеку было бы очень трудно узнать в водителе министра внутренних дел Николая Щелокова.

— Все в порядке?

— Трогай, — Цвигун махнул рукой и расстегнул пальто.

Машина плавно взяла с места и через несколько секунд исчезла с летного поля правительственного аэропорта «Внуково-2».

— Куда поедем? — негромко спросил Щелоков, когда машина выехала на шоссе.

— Да куда хочешь! — Цвигун поморщился. — Разговор только для машины. Потом высадишь меня где-нибудь на стоянке такси.

— Поздновато уже…

— Ничего. Левака словлю.

— Сеня, ты выяснил, кто там постарался?

— Выяснил… — Цвигун с некоторым усилием полуобернулся к Щелокову. — У тебя выпить есть что-нибудь?

— Посмотри в бардачке.

Цвигун щелкнул задвижкой, не глядя, пошуровал в бардачке правой рукой и вытянул плоскую металлическую флягу с нарезной крышкой.

— Водка?

— Коньяк, — не отрываясь от почти неосвещенной ленты шоссе, ответил Щелоков.

— Французский? — сморщился Цвигун.

— Армянский. «Ахтамар». Сойдет?

— Куда же денешься!

Отвинтив крышку, Цвигун основательно присосался к горлышку. Вылив в себя все содержимое фляги, Цвигун с сожалением потряс ее и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Так кто же этот иуда? — тихо спросил Щелоков.

— Прохоров. Замначальника горотдела милиции. Знаком?

— Знаком. Ты с ним разговаривал, Сеня?

— Еще чего?! Обычный мент, майор… Да и зачем?

— Как ты докопался?

— Добрые люди помогли.

— Ты уверен, что это именно Прохоров?

— Уверен, Коля.

— Ладно… — Щелоков оттер левой рукой в замшевой перчатке запотевшее лобовое стекло. — Завтра же решу этот вопрос…

— Только не в Челябинске, Коля, — пробурчал Цвигун. — И не завтра. Пусть его в ближайшие два-три дня в командировку отправят. Куда-нибудь на восток, подальше. И чтобы все было чисто, на этом твоем Прохорове глаз нехороший лежит. Небось знаешь чей…

— Хорошо, — кивнул Щелоков. — Это все?

— Если бы! — Цвигун засопел. — Остался этот придурок гороховый, Соколовский.

— Достать его никак нельзя?

— Тебя что, Коля, самого в нашу тюрягу посадить, чтобы идиотских вопросов не задавал?! — неожиданно взъярился Цвигун.

— Следствие уже закончено? — не реагируя на генеральский взрыв, спросил Щелоков.

— Ты же понимаешь, что меня шибко не информируют, — проворчал Цвигун. — Но, судя по всему, вот-вот завершат.

— Кто занимается?

— Целая группа следователей. Старший — подполковник Шумов из Пятого главного управления.

— Подобраться к нему нельзя никак?

— Чистые руки, холодная голова, горячее сердце, — буркнул Цвигун. — Одним словом, остолоп. Да и кадр андроповский. Этот не продаст. Умеет эта сволочь очкастая с людьми работать, ничего не скажешь!

— Что же делать, Сеня? — Щелоков, заметив в нескольких километрах впереди пост ГАИ, снизил скорость до восьмидесяти и, несмотря на то, что шоссе было совершенно пустынным, — лишь в нескольких километрах позади маячила какая-та легковушка — перестроился в правый ряд. — Ждать, пока они все раскопают и придут за мной?

— Ты можешь ориентировочно сказать, на какую примерно сумму тянут эти засратые иконы, которые он для тебя отложил?

— Не только для меня, Сеня! — вкрадчиво поправил Щелоков. — Одна предназначалась Галочке Брежневой, еще одну — XIV век, кстати, это тебе, Сенечка, не хрен собачий! — очень просил для себя Андрей Павлович Кириленко. Продолжать список заказчиков, или хватит?..

— Коля, не гоношись! — Цвигун поморщился. — Так сколько?

— Им цены нет! — процедил Щелоков сквозь зубы.

— Два миллиона долларов? Три?..

— Сто тридцать три! — рявкнул Щелоков, теряя терпение. — Говорю же, цены им нет! Ты, Семен, вообще, кроме как в водке и коньяке, в чем-нибудь еще разбираешься? — окрысился Щелоков.

— Ага! — Цвигун добродушно кивнул. — В УПК РСФСР. Ущерб государству на сумму выше, чем полмиллиона рублей — заметь, Коленька, не долларов! — и вышак гарантирован. Правда, в последний момент могут изменить на пятнадцать в крытке…

— Ты, Сеня, или не допил, или не доспал! — хмуро бросил Щелоков и покосился на боковое зеркальце. — Видишь «Жигуль» за нами?

— Ну?

— Он с аэропорта в хвосте держится. Может, твой?

— Мои все дома, Коля.

— Ладно, — вздохнул Щелоков и потянул на себя переговорное устройство на витом черном шнуре. — Центральная диспетчерская. Говорит первый…