И чувствуя, как немеет кожа на лице, как становятся мокрыми ладони, Леон ответил:

– Бездомных в Империи не бывает.

И точка. Филипп отпустил стража, пошевелил плечами, поднял упавшее копье. Артур пустил лошадь шагом, уходя с дороги и выбирая верный сектор для выстрела.

Но ничего не произошло.

Орк оскалился еще сильнее и фыркнул:

– Столичные, да?..

Он опустил топор.

– Мне сказали, что приедут люди из Фервала. Но мы ждали вас позднее.

– Мы торопились, – после паузы ответил Леон.

Орк развернулся и пошел к воротам. Его люди бестолково топтались на дороге. Леон послал лошадь вперед. Стража расступилась. Филипп и Артур молча ехали следом.

Артур догнал Леона.

– Они нас приняли за…

– Тссс… – Леон покачал головой и ответил шепотом: – Я уже понял.

Через высокие, но узкие окна-бойницы внутрь города проникал дневной свет. Но все равно через равные промежутки горели светильники. В воздухе стоял горький запах паленого масла.

– Лошадей можете оставить там. – Старший орк ждал их внутри. Он махнул рукой в сторону большого стойла, за которым присматривал худой мальчонка.

Леон кинул ему мелкую монетку. Тот поймал на лету, шустро спрятал ее за пояс.

Прежде чем передать ему поводья, Леон снял седельную сумку и сунул ее Филиппу.

Тот тихо крякнул и прошипел сдавленно:

– Что там у тебя?..

– Камни. – Леон позволил себе улыбнуться.

Возле конюшен их ждал уже другой орк. Молодой. Одетый в яркий нелепый камзольчик с мехом.

– Прошу за мной. – Голос у орка был неожиданно высок. В нем не было той глухой хрипоты, которая отличала зеленомордых. – Господин вас примет.

– Как тут быстро разносятся новости.

Город был похож на муравейник.

После степи с ее чистыми просторами, с ее запахами травы, земли и ветра Гуленгейм показался сущим кошмаром. Узкие, грязные улицы, где над головой нет неба, а только балки, перекрытия и редкие узкие оконца. Дома, более всего похожие на норы. Впечатление усиливали круглые двери и полное отсутствие окон в стенах. И верно, зачем они здесь?

Все было таким невыносимо одинаковым, таким серым и тусклым, что редкие вывески торговых лавок и харчевен привлекали внимание. В этих местах горело множество светильников, и запах гари смешивался с запахом еды, наглухо отбивая аппетит.

– Сколько же они сжигают масла? – пробормотал Филипп.

А еще на улицах было то, чего не было в Фервале. И чего Леон, живя в деревне, не мог себе представить. Нищие.

Не такие грязные и убогие, как те, что встретили их у ворот, но все с тем же неуловимо обреченным выражением лица. Они сидели, лежали и бродили. Они были грязны.

– Эй, – Леон окликнул провожатого. – Почему они не работают? Почему не пашут землю?

Тот пожал плечами:

– Не хотят.

Леон даже остановился на мгновение. Он не мог себе представить такого. Чтобы человек, не хворый, не убогий, просто не хотел кормиться с земли. Считал, что его нынешнее положение – омерзительное, жалкое – лучше, чем положение землепашца, крестьянина.

Теперь он по-новому смотрел на Гуленгейм. По-новому оценивал то, что происходило вокруг. Это был больной город. Как старые, заброшенные каменоломни, куда опускали больных проказой. Чтобы они доживали там свой век, подкармливаемые родственниками и государством. Только в Гуленгейме болело не тело. Болела душа. Человека или орка, не важно. Душа ведь, как говорил когда-то отец Тиберий, она у всех одна. И болеет она одинаково. И радуется.

Радости Леон в этом городе не видел. Одну только болезнь.

И серые, серые, бесконечные стены с дырами нор и карманами переходов.

Не город, а опухоль. Зловонная и мерзкая.

Однако по мере приближения к дворцу улицы стали шире. Стали чаще появляться украшенные незатейливой росписью двери. Видимо, так проявлялся достаток живущих в этих домах. Сам же дворец был частью того самого древнего храма-капища, на месте которого и вырос этот чудовищный город. Обиталище Брюнегольда было похоже на крепость, которую строят дети на берегу реки, поливая песочной жижей какой-нибудь камень слой за слоем. Наслоение за наслоением. И вот уже странная конструкция сохнет под солнцем. Потеки и наплывы, капли и лепешки.

Еще Леону показалось, что дворец был когда-то обычным, каменным. Но неимоверный жар, обрушившийся с небес, расплавил камень, и тот потек, да так и застыл. Странное, удивительное зрелище. Однако внутри это строение ничем не отличалось от своих собратьев в других городах. Все те же каменные стены с гобеленами, шкуры, оружие и ковры. Статуи героев. Серебро и золото.

Брюнегольд жил богато.

– Прошу подождать, – пискнул провожатый орк, остановившись у широкой занавеси.

Леон кивнул, и зеленомордый исчез в складках ткани.

Филипп опустил седельную сумку на пол.

– Лео, в следующий раз потащишь кирпичи сам. С меня семь потов сошло…

– Как тут мерзко пахнет. – Артур покачал головой. – Как на помойке.

– Да уж.

Из-за занавески донеслось приглушенное женское хихиканье. Филипп почему-то отошел за спину Леону. Пока тот недоумевал от такого поведения друга, портьера распахнулась и мимо них пробежала полуголая. Леон не смог подобрать слово, которым можно было бы охарактеризовать это существо. Женщина? Самка? Особь? Орчиха?

Артур шарахнулся в сторону. Филипп зажмурился и отвернулся. И только Леон ошалело стоял перед ней.

Орчиха была двух метров росту. Имела изумрудно-зеленый цвет кожи. Неимоверно, невероятно широкие бедра, огромные круглые глаза и пухлые чувственные губы, из которых высовывались желтые клыки. Довершали портрет груди. Посмотрев на них, Леон последовал примеру Филиппа и зажмурился.

– Милашка, – пробасила орчиха. Потом пол дрогнул, по помещению пронесся ветерок. Пахнуло потом.

Леон осторожно приоткрыл глаза. Никого.

Он облегченно выдохнул.

– Пронесло? – поинтересовался из-за спины Филипп.

– Я больше никогда не смогу… – прошептал Артур. – Никогда-никогда. Боги, какой ужас.

Леон потряс головой.

Портьера снова зашевелилась, и появился давешний орк-проводник.

– Господин Брюнегольд ждет вас! – пискнул он торжественно и потянул за тайный шнурок. Занавесь вздрогнула и разошлась, как кулиса в театре.

Они вошли в большую залу, где на огромном троне, который более всего напоминал кровать, лежал сам Брюнегольд.

Он был толст, но было заметно, что весь этот жир сидит на крепких мышцах. Кожа орочьего кагана имела легкий зеленый оттенок, губы были полные, кривые, но клыков не наблюдалось. Брюнегольд кутался в шикарный халат красного шелка.

Войдя, Леон поклонился.

Брюнегольд молча сверлил его взглядом.

– Вы очень торопились? Что-то случилось в столице? И где же Отис?

Леон выдержал небольшую паузу.

– Прошу меня простить. Я не могу ответить вам на эти вопросы. Я только гонец. Меня попросили забрать девушку.

– Забрать девушку… – повторил Брюнегольд. – Как интересно. И вам, безусловно, дали какие-то письма? Я же не могу доверить такую красавицу первому встречному.

Он улыбнулся, и Леон увидел, что клыки у полуорка все же есть. Правда, короткие.

– Конечно.

Леон повернулся к Филиппу, открыл седельную сумку. Вынул бумаги и протянул их с поклоном кагану. Тот принял их, вытряхнул из конверта. С удивлением посмотрел на Леона.

– Он вскрыт.

– Возникли трудности. – Леон спокойно посмотрел ему в глаза. – По пути возникли трудности.

– Да, понимаю. Но… Конверт вскрыт.

– Что же с того? Бумаги же в порядке? А бумага – она как золото. Имеет значение не форма, а содержание. Письма перед вами.

Он снял с плеча Филиппа сумку, подошел к трону-кровати Брюнегольда и бухнул суму на пол.

– Золото тоже.

Филипп и Артур переглянулись.

Каган большим пальцем ноги откинул клапан сумы, заглянул внутрь.

– Может быть, вы правы. – Он замялся. – Как вас звать?..

– Гонец. Который привез вам золото и соответствующие бумаги.