Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

У Вас за это время, наверное, много произошло, и бандиты опять проявили свои злодейства. Будем четко помнить, что Президент Кулич приветствовал и признал Музей в его основной программе. Это обстоятельство неоспоримо. Оно является как бы разъяснением, почему на нашу общую Декларацию 1929 года ничего не последовало. Из текста самой Декларации ясно, что мы все и не спрашивали ничего, но единогласно декларировали наше решение о Музее. Также не забудем, что со времени наших деклараций прошло теперь уже более десяти лет, а десятилетний срок во всем мире почитался как нечто знаменательное. Если бы теперь темные покровители Хорша вздумали по-своему объяснить все связанное с декларацией, то ведь нельзя же допустить, чтобы официальные круги молчаливо принимали — соглашались с Декларацией в течение десяти лет, а затем по чьим-то злобным наущениям предпринимали нечто противное. Молчание всегда считалось знаком согласия, об этом даже были классические поговорки. К тому же явное большинство Совета Музея существует, и против этого обстоятельства никто возразить не может.

Вообще Декларация 1929 года еще окажется чрезвычайно полезной. Она ведь была постановлением Совета Музея, и Хорши под нею, в числе прочих членов, подписывались. Нельзя говорить, что постановления инкорпорированного учреждения не имеют никакого значения. В таком случае и все прочие постановления тоже не имели бы никакого значения во всех существующих учреждениях. Нельзя же предположить, что преступно сфабрикованные Хоршем какие-то бумажки имеют значение, а постановления Совета за подписью всех членов значения не имеют. Это абсурд, и даже самый слабый юрист не может с этим согласиться. Кто-то Вам говорил, что постановление Совета имеет лишь моральное значение. Конечно, поверх всех законов живет закон моральный, и на нем зиждется право. Без сомнения, все друзья понимают, почему мы так неоднократно упоминали о Декларации 1929 года, а также о Совете Музея, который должен быть как бы общественным стражем этой Декларации.

Очень хорошо, что приветствие Президента Кулича упоминалось в нашей печатной литературе. Если бы даже кто-то злонамеренно похитил оригинал этого документа, то упоминание о нем было известно всем членам наших учреждений. Очень хорошо, что существует книжка о десятилетии учреждений, а также и "Вестник" 1929 и 1930 годов. Хорши и все их приспешники не могут отказываться от всего ими же написанного и в согласии с ними опубликованного. Очень печально, что Плаут по своей бездарности не использовал именно этот печатный материал, ибо книги эти уже были целый ряд лет общественным достоянием. Хорошо, что все эти издания существуют в достаточном числе экземпляров и могут быть даваемы полезным людям. Обо всем том Вы все отлично знаете, но эти обстоятельства настолько краеугольны, что хочется во имя правды еще и еще подчеркнуть их.

Не посылаю Листов моего дневника, ибо не хочу утяжелять письмо, а кроме того, не знаю, какие именно Листы из моих прежних посылок прошли в местной печати. Напишите, что именно прошло и есть ли еще у Вас запас? К сожалению, с почтой становится все труднее, даже телеграммы берут вдвое больше времени, и там, где требовалось обычно двое суток, сейчас уже и пять недостаточно. Наверное, не все вполне понимают эти экстраординарные условия. В газетах объявлено, что письмо в Англию отсюда идет два месяца, а к этому прибавьте еще больше недели на путь от гор до Бомбея и на цензуру. Нс знаем, каким путем сейчас идет воздушная почта, ибо тоже в газетах упоминалось о возможности перемен этого пути. Мы имели еще августовское письмо из" Либерти" — скажите этим милым, добрым друзьям, что мы глубоко ценим и радуемся их светлым мыслям. Наверное, в разных странах многие друзья находятся в затруднениях — уж такие всюду перестановки.

Давно ли люди смеялись над словом Армагеддон, а теперь именно оно вошло на страницы газет и журналов, но, к сожалению, полное понимание его почти всегда отсутствует.

Чуем, как многое Вы имели бы рассказать нам и по делам и по Вашим душевным ощущениям. И мы хотели бы сказать Вам многое, многое, а вместо этого летит один листочек.

Кто-то думал, что ему суждена исключительная битва, а вот сейчас и весь мир сражается, борется, болеет.

20 Октября 1940 г.

Публикуется впервые

Недоумения

Сейчас мы, как на острове. С каждым днем отрезанность все возрастает. Еще год назад была переписка, была осведомленность, а теперь все, как вихрем, выдуло. Все эти годы вспоминались многие друзья, странно умолкнувшие в своих достижениях.

Вот Сергей Маковский, талантливый, так много сделавший для искусства. Говорили, что он все время в Париже, но нигде о его работе не слышно. Он владеет и слогом и языками, имеет накопленные знания. Казалось бы, слово его так нужно во всех частях Европы и Заокеании. И ничего не слышно. Может быть, до нас не доходит, но все-таки просочилось бы. Неужели умолк?

Вот Сергей Эрнст — тоже в Париже и сейчас в лучших годах своих. Одаренный и знающий, зорко следивший за искусством. Доброжелательный и умеющий работать. Неужели все эти годы пройдут для него без широких достижений? Он любит искусство и, казалось, для него оно было потребностью, и языками владеет. Такие деятели так нужны… Но ничего не слышно. Не случилось ли что-нибудь?

Вот Андрей Руднев — известный монголовед, ученый признанный — молчит долгое время. Может быть, идут накопления? Но мелькали какие-то вести об оставлении им ученой деятельности. Между тем Финляндия, где он живет, была удобна для монголоведения, и близость таких ученых, как Тальгрен, могла способствовать. Неужели умолк? Не хочется верить.

Вот Осип Дымов, давший целый ряд хороших литературных вещей. Не могла же его засосать Америка? Какова бы ни была его повседневная работа, Дымов не должен устать. Издавна, со времен "Содружества", он был полон мыслями и среди жизненной борьбы задумывал и творил глубокие вещи. Может быть, у него накопляется многое, но мы-то не слышим. Но все же друзья дали бы знать.

Длинен список всяких таких недоумений. И все это не слабые, ломимые судьбой люди. Все это испытанные, знающие, любящие труд, творчество. Не допускаемы самоликвидация, сдача, поникание. Хотелось бы слышать обо всех умолкших…

23 Октября 1940 г.

"Россия"

Предубеждение

Предубежденность есть прежде всего невежественность. Кто-то предубедился, не познав решающих обстоятельств. Скажут — а как же предвидение? Но ведь это уже прозрение, в котором человек что-то более дальнозорко увидал. Между тем предубеждение в самом слове напоминает, что человек чрезмерно рано сам себя в чем-то убедил. Значит, неведение позволило человеку напитать себя чем-то предвзятым, необоснованным.

Наверное, кто-то будет думать, что предубеждение относится к чему-то суеверно средневековому. В наш же век блестящих открытий и изобретений какое же может быть предубеждение? Всюду факты, всюду материальное познавание, всюду, казалось бы, полнейшая обоснованность.

Но вот тут-то и закрадывается сомнительное "казалось бы". Факты-то фактами, но какие именно факты? Из любой самой нравственной книги можно нарвать отдельные выражения, которые будто бы покажут обратный смысл. Так же и знаменитая обоснованность, на каком именно основании она будет построена? Ведь можно самое замечательное явление пытаться насильственно приклеить к ничтожному основанию. Когда-то со временем более обширный ум усмотрит это несоответствие и внесет поправки. Но что же будет происходить в течение этих, может быть, очень многих лет, пока молодые поколения будут вводимы в заблуждение?

Соизмеримость и целесообразность, на первый взгляд, представляются чем-то весьма легким и удобопринятым в современной жизни. На самом же деле эти краеугольные понятия особенно трудно применимы именно теперь, когда диапазон жизни простерся от высочайших познаваний до каменного века в его полном смысле. Небрежение, этими важными понятиями является одной из ближайших причин возникновения предубеждения.

97
{"b":"214770","o":1}