За все эти годы осталось в тайне престранное покровительство Уоллеса Хоршу. Вы писали о каких-то их сношениях. Но теперь становится ясным, что, пользуясь военными обстоятельствами, предполагается устроить какой-то разгром в пользу Хорша. Мы не раз читали о делах, которые даже в мирное время тянутся целые десятилетия. Спрашивается, почему же в нашем случае даже экстраординарные мировые обстоятельства не принимаются во внимание? Кроме того, теперь трое друзей подготовляют свой иск Хоршу. Не торопится ли он со своими новыми махинациями, чтобы прямо или косвенно осложнить иск наших друзей? Не кажется ли Вам странным, что в течение всего лета шли какие-то переговоры (и будто бы благоприятные) о соглашении с Вашингтоном. Можно было понять, что переговоры закончатся успешно и вдруг, можно сказать, накануне каких-то сроков сообщается об отказе. Все это показывает на нечто тайно происходящее. Лишь бы только, кроме всего прочего, интересы друзей не пострадали. Посылаю для Вашего личного сведения один из моих записных листов.

История повторяется, но в еще более безобразном виде. Теперь Вы видите, насколько своевременно было сохранить Комитет Друзей и собрать протесты против вандализма. Даже зная положение вещей, все же думается, что экстраординарные мировые обстоятельства должны быть приняты во внимание. Вы ведь знаете, что мы стараемся разыскать старые письма, имеющие отношение к делу. Вы понимаете, что эти розыски также чрезвычайно затруднены мировыми обстоятельствами. При ином положении дела можно бы уже лично поехать, но сейчас и передвижения временно затруднены. Пожалуйста, переведите для друзей эти строки. Ведь из них многие, вероятно, не представляют себе всех существующих затруднений. Вот милый Джин Ф. сетует на неполучение отсюда писем и трогательно ожидает присылки осеннего выпуска "Фламмы". Пожалуйста, скажите ему о всех затруднениях и поблагодарите его от нас за все сердечные чувства, им выраженные. Как жаль, что события так отразились на удачно начатой "Фламме".

27 Ноября 1939 г.

Публикуется впервые

Другу[56]

Дорогой мой, только что я писал нашим друзьям о том, что вряд ли можно ожидать Вашего письма — Вы так заняты — а тут-то и прилетела Ваша весточка. Может быть, кто-то укорит меня в излишней сентиментальности, но нас всех так глубоко тронуло, что Вы бессменно стоите на дозоре искусства и Культуры. Хочется сказать Вам к этому самый горячий привет. Рады слышать, что и переустройство Музея послужило к его пользе. Ближайшее соседство государственного Музея тоже хорошо и даже привлечет новых посетителей. Радовались мы, что Лосский неутомимо продолжает читать лекции в Университете, а ведь года его немалые. При свидании передайте им всем наши приветы. Хорошо, что Вам удается продвигать и монографию. Так обидно, что из-за внешних обстоятельств издание претерпевает затруднения. Жизнь еще раз показывает, насколько нужна Культурная работа. Вы справедливо негодуете на безобразные действия Бенуа. По этому поводу я получил немало писем. В данном случае он не касается ни Музея, ни наших обществ, но ненавидит наш Пакт об охранении памятников Культуры и все мои призывы к Культурному строительству, называя их мессианством! Попросту говоря, он производит подлую подрывную кротовую работу, которая тем отвратительнее, что у меня лежат сладенькие письма его. Думалось мне, что в "Мире Искусства" должен сохраняться хотя бы некоторый корпоративный дух, но отношения Бенуа доказывают, что этого нет. А ну его к шуту! Покойная Мария Клавдиевна Тенишева всегда называла его Тартюфом, очевидно, она знала его природу. Меня нисколько не трогает оценка Бенуа и ему подобных. На наших глазах и Толстого, и Третьякова, и Менделеева, и Куинджи всячески поносили, но все это, как Вы правильно замечаете, лишь пыль, несущаяся за устремленным всадником.

Каждый должен не только творить в своей области, но и быть на дозоре о Культуре. Ваш портрет с Толстым я видел в хайдерабадском журнале "Мир", но сейчас по условиям почты не могу высылать печатного. Эта Ваша карточка с Толстым всем нам очень нравится, и Толстой и Вы так характерно запечатлены в труде. Мы все трудимся, и даже сейчас протекает ряд удачных выставок.

Великое счастье: в такое сложное время все же можно глубоко уйти в работу. Вы пишете, что посетители Музея помнят мою первую выставку. Об этой выставке я храню самые светлые воспоминания. Во время ее обнаружились совершенно невидимые, но трогательные друзья. Пожалуй, мало кто из них дожил до наших дней. Но пришли, конечно, новые, молодые. А с молодыми почему-то у меня всегда были особенно добрые отношения. Вы будете рады узнать, что наши сотрудники, несмотря на трудное время, приступили к изданию литературно-художественного сборника. Одно кончается, а другое начинается, как в добром лесу поднимается новая и здоровая поросль. Напишите о своих трудах. Наверное, многое пишете и, как всегда, затрагиваете прекрасные темы. У Елены Ивановны Ваша книга "Духовный Путь Толстого" всегда на рабочем столе. Отличная, сердечная и справедливая книга. Среди многих умалительных, пристрастных характеристик великого писателя, в которых участвовали, к сожалению, даже его семейные, Ваши слова о нем звучат, как голос светлой, утверждающей правды. Мелкие умы не видят истинную сущность жизни. Человек всегда судит лишь от себя, ради себя и для себя. Те же житейские мудрецы любят говорить — так было, так есть и так будет. Скажем, к сожалению — было, к ужасу — еще есть, но пусть не будет. Иначе, как же быть с эволюцией? Мы все живем о будущем, и в этом находим единственный смысл бытия, и тем сильнее радость труду. Ведь ничто не может воспрепятствовать этой радости. Перед Зарею ночь особенно темна. Жаль, что почтовые сношения затруднены. Друзья тянутся друг к другу, имеют сказать сердечные слова, хотят помочь и поддержать, но это становится почти невозможно. Тем дороже, когда слышишь, что Культурная работа продолжается и даже дает новые ветви. О Культуре мы говорили изначала и будем утверждать это же и до скончания. Без Культуры человечество обратится в двуногих.

4 Декабря 1939 г.

Публикуется впервые

За последнее время за границею на разных языках появилась целая серия обзоров русского искусства, как общих, так и в отдельных областях. Казалось бы, это должно радовать во всех отношениях. Мы всегда мечтали о прославлении русского искусства среди всех народов, и каждый рассказ об искусстве родины должен быть нам очень ценен. Все-таки оказывается одно "но". За малыми исключениями, эти обзоры очень тенденциозны и пристрастны. Вместо широкого и справедливого исторического обзора почти все иностранные авторы избирают себе одну какую-то группу и, фаворизируя ей, попирают и стараются умалить все остальное. Иногда избранная группа модернистична, другой раз избирается группа самая старая, но и то и другое не может дать чужеземным народам веское и справедливое представление о развитии искусства нашей родины. Совершенно не понятно, к чему некоторые писатели для прославления одного явления непременно должны охаить все остальное. Так или иначе, все явления искусства имеют свою преемственность. Некоторые шаги новаторов бывают очень стремительны, и тем не менее для полного понимания их необходимо знать и все бывшее. Кажущиеся противоречия искусства делаются еще более обоснованными, когда мы знакомимся с их истоками. Критика есть справедливое определение художественного произведения, так, по крайней мере, должно быть. Неразумно выдвигать что-либо поруганием всего соседнего. Многие обзоры искусства придется пересмотреть, предпосылая широкий и доброжелательный взгляд. Не нужно думать, что сказанное относится лишь к русскому искусству, и в других обзорах часто можно найти тот же недостаток. В последнем номере чикагского журнала "Юнити" доктор Кезинс справедливо отчитал американского писателя Ван-Луна за его пристрастное суждение об искусстве Индии. На пространстве более полутысячи страниц всего две из них уделены искусству всей Индии и притом с самыми невежественными замечаниями. Оставлены без внимания такие незабываемые творения Индии, как фрески Аджанты, сказочное величие Эллоры или Элефанты, фееричность Гольта-пасса[57], красота Амбера, Агры, суровый грандиоз Читора и Гвалиора, все эллинистические и персидские влияния — всего не перечесть. Только небрежная рука высокомерного осудителя могла забросить многовековое искусство в небрежении. Поистине, "распространение неверных сведений есть особо вредное невежество".