Армагеддон гремит, и огромно его психическое влияние. Танец смерти — не только на бранных полях, но во всей земной жизни. Пляшут в преддвериях гостиниц. Борются и скачут, точно бы ничего и нет. Но сущность-то уже иная. Человечность уже сокрылась. Вот и выставки бывают, и журналы печатаются, и лекции идут, и театры гремят, словно бы ничего не случилось. Но случилось в самой сущности. Ничем не прикрыть глубоких трещин сознания. Конечно, выковывается и новое. Но его нужно увидать и глазом новым. Коли что сотряслось, то нечего прикрываться. Нечего скрывать землетрясение под видом кирпичей загремевших.

Армагеддон кончится. Новое строительство опять воссияет. Не паника, не уныние, но дозор о Культуре нужен. Вот где настоящий досмотр у места. Не вредит ли что Культуре? Каковы досмотрщики? Известно ли им, что чем труднее час, тем заботливее нужно оберечь сад Культуры. Не сумели договериться о городах-музеях. Не хотели соборяне помыслить о самом нужном, чем жив человек. Пробовали говорить против войны, а о том, как разоружить сердце, не мечтали. Кто-то вообразил, что злоба и несправедливость — земные устои. За эту скверну придется поплатиться. Держите дозор за Культуру.

22 Января 1941 г.

Публикуется впервые

Все это было. Был "Арчер". Было издательство нашего Музея. Был "Кор Арденс", была "Корона Мунди", был "Бюллетень". Был "Вестник Музея". Был журнал "Урусвати". Был "Вестник Гоуризогкара", была "Культура". Было издательство "Лига Культуры". Был "Алтаир", был "Угунс", была "Мысль", была "Фламма".

Все это было. Начинало развиваться и под давлением разных обстоятельств поникало. Пишут и жалеют, что не сохранилась "Фламма". Только что получены были такие жаления. Но как преобороть грозную действительность? Даже обычная телеграмма в Нью-Йорк потребовала три недели в один конец. Не удивляйтесь, вчера произошел такой плачевный эпизод, повлекший большие расходы и ущербы. Будем разыскивать причины, но ведь никто убытков не покроет.

Если такое случается с телеграммами, если письмо вместо двух дней проваливается на восемнадцать, то о каком же издательстве мечтать? Больше двух третей друзей вообще недосягаемы. Жаль видеть, как издания уже начинали становиться на ноги, а затем жестоко пресекались. Вот "Фламма" прожила два года, но с войною скончалась. Некоторые подписчики из Франции и других стран Европы сетовали на прекращение издания. Но, спрашивается, как они могли бы сейчас получать "Фламму"?

Вот друзья в Индии: "Сколяр", "Кумар", "Модерн Ревью", "Индиан Ревью", "Хиндустан Ревью", "Твенти Сенчури", "Прабудха Бхарата", "Едюкешенал Ревью", "Висва Бхарата" (Тагор), "Дивайн Лайф", "Кесари", "Веданта", "Лидер", "Читра", "Калапака", "Мира", "Вижн", "Пис", "Ридерс Дайджест", "Кальян", "Динамани", "Калаймагал", "Нью Оутлук", "Пен Фрейнд", "Юнг Билдер", "Олд Колледж", "Ист энд Вест", "Маха Бодхи", "Буддист", "Бозат", "Шри Читра Угам", "Бхаша Пошини", "Индия", "Упасана", "Вишвал Бхарат", "Вичитра", "Навчетан", "Абхюдайя", "Стри Дхарма", "Бхарати", "Ориент", "Дон", "Саки", "Мисиндия", "Кочин Аргус", "Культура", "Ревью оф Философи энд Релиджен" и еще на местных наречиях.

Все друзья! Свыше тысячи статей, очерков и воззваний прошло через них. В одном "Сколаре" за десять лет ежемесячно было больше сотни. Культура, искусство, доброе слово о достижениях народа русского широко прошло по Индии и поанглийски, и по-хинди, и по-урду, и по-гуджрати, и по-сингалезски, и по-тамильски.

Кто читал? Где читали? Под какими бамбуками и баньянами и в каких хижинах слушали? О скверном не говорилось. Посылались добрые мысли. Привет незримым друзьям!

31 Января 1941 г.

"Из литературного наследия"

Грабарь сетует, зачем мы собирали голландцев. Он находит, что именно этих старинных мастеров мы не должны были собирать. А если собирали, то для какого-то "веса" в обществе. Грабарь захотел позабыть, что наши главные устремления были к пятнадцатому и шестнадцатому векам, к той тонкой декоративности, которая украшает жизнь вне веков и условностей. Уже не говорю, можно ли вторгаться в чуждую жизнь с необоснованными личными замечаниями. Где же граница насилия?

Другой писатель находит, что и Азию изучали мы из гордыни и тщеславия. Где же доказательства? Так же можно уверять, что Бенуа пишет из самомнения или из зависти. Шут с ним!

Хочется вспомнить, сколько радости дали и путешествия и собирание искусства. Радовались с Еленой Ивановной и каменному веку и старинным мастерам. Искали, собирали, изучали, складывали. Хорошие были вечера, когда после дневной работы, далеко за полночь радовались мы находкам. От многих приглашений воздержались мы, чтобы иметь наши вечера.

В душе близок был нам А. А. Голенищев-Кутузов. Он также безотчетно увлекался собирательством, особенно любил примитивы и считал радость искусству высшею радостью. Творящий поэт знал, что сеть радость. Он же понял и Мусоргского. Уходя от земли, он завещал распродать свое картинное собрание: "Пусть опять разбегутся и доставят радость новым искателям". Странствие искусства!

В каждом странствии — своя красота. Объезжая мир, многажды радовались мы. С восторгом вспоминает Елена Ивановна нашу экспедицию на конях по всему сердцу Азии. Все трудности и невзгоды стираются перед каждодневным щедрым познаванием и любованием. Именно каждый день — новые кругозоры, новые очертания, новые краски, новые люди. И щедра Азия. Сама пустыня наполнена красотою. А в Гималаях, в их горной державе, заключен магнит прекрасный. Никакая книга не передаст этих очарований. Сам прикоснись! Так же и в собирательстве необходимо личное прикасание. Творчество радует энергетическими выявлениями. И в собирательстве — творчество. И в странствии, в несравнимых сменах впечатлений растет творчество. Как судить и осуждать творчество? Не лучше ли совместно порадоваться?

7 Февраля 1941

Публикуется впервые

Более двадцати лет все друзья поминали памятный день двадцать четвертого Марта. Собирались, беседовали, читали и любили чувствовать,

что в разных странах одновременно сходятся им близкие. Всегда летели к этому дню сердечные весточки. Вычислялись дни, чтобы письмо дошло вовремя, в тот самый час. Тогда можно было исчислить почтовые сроки и быть уверенным за доставку.

Международный почтовый союз! Хоть в этом сумело согласиться человечество. Но все непрочно, так сломались и почтовые сношения. Не только не исчислить срока, но и трудно быть уверенным, что весть вообще дойдет. Армагеддон!

Только глубины сердца могут остаться прочными. Знаем, что не сообщиться почти со всеми друзьями. Но также знаем, что день останется незабытым. Даже в нелегких условиях сотрудники сойдутся в доброй беседе. Если даже и сойтись не смогут, то в одиночку пошлют лучшие мысли. Может быть, не долетят эти мысленные дары, даже и радио стало перебиваться и заглушать друг друга.

Но где истинные друзья — там и сущность посылки сохранится. Все-таки хоть искра доброжелательства долетит, а по пути осияет и окрестное пространство. Уж очень велика везде злоба и скорбь! Если можно смягчить сердца хоть мечтой о мире всего мира, то такая панацея будет целительна.