«Защита Сальери», написанная Карпани, появилась в сентябре 1824 года в миланском ежеквартальном журнале «Итальянская библиотека» (Biblioteca Italiana). Карпани, уже публиковавшийся в этом журнале, представил редактору свою статью в форме письма от 10 августа 1824 года, озаглавленного «Письмо синьора Карпани в защиту синьора Сальери, клеветнически обвиненного в отравлении синьора Моцарта».

Бернар Лешевалье в связи с этим пишет: «Обвинение Сальери было очень жестким, но его заявления должны приниматься с осторожностью, поскольку он впал в сильную депрессию, можно даже говорить о бредовой меланхолии. Друг Сальери Джузеппе Карпани опубликовал в 1824 году “Защиту Сальери” и попросил главного врача венского госпиталя доктора Гюльднера высказаться по поводу причин смерти Моцарта»^{278}.

Борис Кушнер уточняет: «Возмущенный зловещими слухами, Карпани опубликовал в одном из итальянских изданий обширную работу, опровергающую клевету. Автор отмечал высокие моральные качества Сальери и указывал на взаимное уважение, которое испытывали друг к другу Моцарт и Сальери. Но что более существенно, Карпани получил свидетельство доктора Гюльднера фон Лобеса, старшего медицинского инспектора Нижней Австрии»^{279}.

Доктор Винцент Гюльднер фон Лобес (1763— 1827) находился в постоянном контакте с двумя докторами, лечившими умиравшего Моцарта (оба они к 1824 году уже умерли), и он написал:

«Он [Моцарт] заболел ревматической и воспалительной лихорадкой поздней осенью. Эти заболевания были в то время широко распространены и поразили многих. Я узнал о случившемся через несколько дней, когда его состояние уже значительно ухудшилось. Я не посещал его по какой-то причине, но справлялся о его состоянии через доктора Клоссета, с которым общался почти каждый день. Последний считал болезнь Моцарта опасной и с самого начала опасался рокового исхода, в особенности осложнений на мозг. Однажды он встретил доктора Саллаба и сказал ему вполне определенно: “Моцарта не спасти, уже невозможно сдержать осложнение”. Саллаба тотчас же передал эту информацию мне. И действительно, Моцарт скончался через несколько дней с обычными симптомами осложнений на мозг.

Его смерть привлекла всеобщее внимание, но ни малейшего подозрения в отравлении никому и в голову не пришло. Так много людей видело его во время болезни, столь многие справлялись о нем, семья его ухаживала за ним с такой заботой, его доктор, всеми очень почитаемый, талантливый и опытный Клоссет, лечил его со всей тщательностью скрупулезного врача. В этой ситуации даже малейший след отравления не ускользнул бы от их внимания. Болезнь приняла свой обычный оборот и имела свою обычную продолжительность. <…> Подобное заболевание атаковало в то время большое количество жителей Вены и для многих из них имело столь же фатальный исход и при тех же симптомах, что и у Моцарта. Официальное обследование тела не выявило абсолютно ничего необычного»^{280}.

Затем Гюльднер фон Лобес послал копию своего свидетельства в английском переводе в Париж Сигизмунду фон Нойкомму, который и опубликовал его.

Из слов доктора Гюльднера фон Лобеса можно заключить, что осенью 1791 года в Вене имела место эпидемия воспалительных инфекционных заболеваний (говоря по-современному, это была тяжелая эпидемия гриппа). При этом доктора Томас Франц Клоссет (личный врач Моцарта) и Матиас Саллаба считались одними из лучших практикующих врачей в Вене. Более того, доктор Саллаба был одним из основателей австрийской судебной медицины, и уж он-то точно заметил бы следы отравления, если бы они имели место.

По мнению Бориса Кушнера, «то, что два таких специалиста даже и не рассматривали возможность отравления, говорит о многом»^{281}.

К сожалению, слово не воробей. И чем абсурднее заявление, тем труднее его опровергнуть. Слух о том, что Сальери якобы признался в убийстве Моцарта, каким-то непонятным образом словно обрел крылья и стал распространяться с невероятной быстротой. Правда, в защиту чести Сальери выступили многие видные музыканты. Бетховен, например, не поверил сплетне, Россини заявил, что это — «подлое обвинение»…

Однако ком наветов рос. Нашлись, например, свидетели, видевшие, как Сальери угощал Моцарта конфетами, пусть и задолго до смерти. Казалось бы, ну и что? Но тут же припомнили, что вскрытия не было. Ага, это не случайно! Это потому, что венские врачи хотели скрыть истинную причину смерти!

От кого скрыть? Зачем? Эти вопросы даже не задавались…

Сейчас не составило бы труда по останкам установить причину смерти Моцарта. Но великий композитор умирал в нужде и потому был похоронен «по третьему разряду», то есть в общей могиле. И хотя в одном из австрийских музеев по сей день хранится «череп Моцарта», никто не уверен, что это действительно его череп: он был извлечен из какой-то могилы через десять лет после захоронения.

В октябре 1824 года у Сальери проявлялись симптомы паралича ног, и его мысли стали путаннее, но конкретных указаний на слабоумие или душевное заболевание найдено не было. Но даже если и предположить, что в последние годы жизни маэстро и страдал неким психическим расстройством, это, как пишет Л. В. Кириллина, «не может и не должно расцениваться как свидетельство его нечистой совести»^{282}. В самом деле, не обвиняем же мы в чем-то подобном, например, композитора Роберта Шумана, пытавшегося покончить с собой, бросившись в Рейн, а потом помещенного в психиатрическую лечебницу…

Антонио Сальери умер 7 мая 1825 года на 75-м году жизни. Его хоронили с почестями, которых он, несомненно, заслуживал и как незаурядный композитор, и как человек, чрезвычайно много сделавший для музыкальной культуры в целом. «Все артисты, находившиеся в тот момент в Вене, присутствовали на его похоронах, где исполнялся “Реквием”, сочиненный им именно для этого случая <…> Его дочери находились с ним и заботились о нем до самого его последнего дня»^{283}.

Напомним, что исполнявшийся на заупокойной службе «Реквием» был сочинен Сальери еще в августе 1804 года, когда он добровольно поставил крест на своем оперном творчестве и посвятил себя церковной музыке, преподаванию, дирижированию и руководству общественными музыкальными организациями.

Похороны Сальери были очень красивыми и очень торжественными. Естественно, присутствовали полный состав придворного оркестра, капельмейстеры и композиторы, многочисленные любители музыки.

Вот что написал по этому поводу биограф и близкий друг Сальери Игнац фон Мозель: «За гробом шел весь персонал императорской капеллы во главе с директором, графом Морицем фон Дитрихштейном, а также все присутствующие в Вене капельмейстеры и композиторы, толпа музыкантов и множество уважаемых любителей музыки. Не меньшее количество людей присутствовало на панихиде, состоявшейся через несколько дней в итальянском костеле, во время которой исполнен был, согласно желанию композитора, великий “Реквием”, который Сальери сочинил для себя. Исполнен “Реквием” был его учениками, ученицами и многими другими музыкантами»^{284}.

Ниже приводится отрывок из некролога, написанного известным музыкальным критиком Иоганном Фридрихом Рохлицем и опубликованного во «Всеобщей музыкальной газете» (Allgemeine musikalische Zeitung) в июне 1825 года:

«Суровый шторм, который сейчас уносит нас в весну, погасил чуть теплившееся пламя жизни в одном из наших самых искусных, самых образованных и самых знаменитых музыкантов. <…> И если смерть Сальери сегодня не вызывает сенсации и причиняет боль только людям, близким к нему, это никоим образом не умаляет его достоинств, каковые не принадлежат моменту и не уходят с ним. Это также не означает несправедливости современников и их непризнания упомянутых достоинств. Это, скорее, следствие обстоятельств, частично вытекающих из продолжительности его жизни <…> и частично из-за отсутствия восприятия его поздней деятельности, которая не была доступна широкой публике»^{285}.